Глава 82

Вновь наступила весна. Зацвели белый кизил, таволга, багряник и фиолетовая глициния. Въезжая в город по Хьюстон-авеню, Томас думал о том, сможет ли когда-нибудь чувствовать себя так же свободно, как год назад, когда его дочери исполнилось шестнадцать лет. Тогда он жил полной жизнью, за исключением, пожалуй, не совсем удачного брака, но человек не может иметь все и сразу. То, что было год назад, осталось в прошлом. Со смертью Дэвида на них опустилась тьма. Члены семьи Толиверов чувствовали себя так, словно их живьем закопали в землю. Со временем, впрочем, они немного оправились, но никто не чувствовал себя так, как прежде.

Томас подумал, что, возможно, просто нужно больше времени. Когда трагическое событие останется в далеком прошлом, жизнь вернется на круги своя или по крайней мере будет казаться прежней с виду. Сейчас Томас не испытывал особого энтузиазма по отношению к чему бы то ни было. Он довольно прохладно относился к своему браку, гражданским обязанностям и даже к Сомерсету. Томас исполнял свой долг, но сердце его не лежало к тому, что в прошлом являлось целью его существования и источником радости. Некий саквояжник зарился на его место в городском совете, и Томас подумывал о том, чтобы отступить без борьбы. Вернон практически взял на себя управление плантацией. Что же до брака, то у Томаса просто не осталось сил раздувать пламя из затухающих угольков. Присцилла тоже отнюдь не горела желанием поддерживать их горячими. Мужчина до сих пор не мог понять, почему жена после гибели Дэвида резко отклоняла все его попытки утешить ее. Присцилла просто отвернулась. Иногда муж ловил на себе ее осуждающий взгляд. Казалось, Присцилла винит его в смерти их сына. Спустя некоторое время Томас объяснил холодность жены: до ее понимания дошло то, о чем сам он размышлял уже давно. Их первенец возмужал, а дочь в следующем году, выйдя замуж, покинет родителей. После этого Присцилле придется делить кров только с опостылевшим мужем и старой свекровью.

Сегодня утром он собирался перекусить в обществе Армана. На горизонте появилась еще одна грозовая туча: был смертельно болен Анри Дюмон, и Арман сейчас проходил те же круги ада, с которыми Томас успел познакомиться, когда умирал его отец. Другу сейчас нужна моральная поддержка, и Томас собирался ему помочь.

Но прежде у него назначена еще одна встреча, чисто деловая, с человеком, который управлял маленькой фабрикой по производству хлопкового масла, располагавшейся на другом конце Хоубаткера. Томас занялся этим делом в 1879 году, когда спрос на хлопковое масло резко возрос. Его использовали в разных сферах, в том числе в качестве кормовой добавки в пищу скоту, а отходами производства набивали матрасы. Среди растительных масел на рынке Соединенных Штатов хлопковое масло начинало вытеснять льняное. С изобретением маргарина, для производства которого требовалось хлопковое масло в качестве заменителя животных жиров, спрос на него еще больше возрос. Сегодня Томас намеревался обговорить с управляющим вопрос расширения производства на фабрике. Поток заказов был просто нескончаем. Томас подсознательно считал, что должен чувствовать радость от увеличения источника такой легкой прибыли, но настроение у него было, по правде говоря, не особенно радужное.

Дойдя до Круглой площади, Томас, подчиняясь минутному порыву, глянул в сторону улочки, ведущей к магазинчику Жаклин Честейн. До этого он ни разу не осмелился повернуть своего коня в ту сторону, опасаясь, что один лишь взгляд на эту женщину сквозь стекло витрины заставит его остановиться. Прошел год с тех пор, как Томас лицезрел черноволосый затылок женщины в заднем окошке его кареты. После смерти Дэвида Жаклин прислала ему официальное выражение своих соболезнований. Тогда Томас сумел подавить в себе безумное желание пойти к ней и выплакаться на ее красивой груди.

Но сегодня утром он все же уступил внезапному порыву и направился к ее магазину. Какое это, в конце концов, имеет значение? Вполне возможно, по прошествии года он не почувствует того, что чувствовал когда-то. Томас уже не был прежним. Она тоже может оказаться не той, что год назад. К тому же Томас не собирался останавливаться и заходить внутрь, он хотел всего лишь разок взглянуть на Жаклин, а затем ехать дальше.

Несколькими минутами позже Томас натянул поводья коня перед магазином шляп и с недоверием уставился на табличку «Закрыто». С витрины исчезла яркая выставка женских шляпок, зонтиков, перчаток и сумочек, которую он наблюдал здесь прошлой осенью. На всем лежала печать упадка. Создавалось впечатление, что магазин закрыт уже довольно давно. Томас слез с коня и дернул ручку двери. Заперто. Он заглянул внутрь. Пустые полки и прилавок. Что за черт? Отойдя от двери, Томас поднял глаза наверх и уставился на окно второго этажа. К своей радости, мужчина увидел в наружном ящике для растений веселенькие цветы герани. Кто-то там все-таки живет.

Томас привязал лошадь и свернул за угол здания к лестнице, ведущей на второй этаж. Он прислушался и присмотрелся. Никаких признаков жизни. Никакого движения за гардинами. Никаких звуков изнутри. Нечто потерлось о его ногу. Кот. Животное прыгнуло на нижнюю ступеньку, взбежало вверх по лестнице и уселось, требовательно мурлыкая, перед закрытой дверью. Томас затаил дыхание. Дверь приоткрылась. В дверном проеме появилась Жаклин Честейн.

— Жаклин!

Женщина ступила вперед и глянула вниз.

— Томас! Что вы здесь делаете?

— Вот… увидел табличку в витрине. Я и понятия не имел, что магазин закрыт.

— Да, уже четыре месяца. У меня дело не заладилось.

Придя в смятение, Томас поставил ногу на нижнюю ступеньку лестницы. Женщина выглядела побежденной, несмотря на прямую осанку и красоту, ничем в это утро не подчеркнутую. На Жаклин был домашний халат, а ее темные волосы свободно спадали на плечи.

— Но мне казалось, что дела у вас шли неплохо, — произнес Томас, — по крайней мере, некоторое время.

Они смотрели друг другу в глаза.

— Вы останетесь в Хоубаткере? — спросил мужчина.

— Ненадолго, пока не подготовлю все к отъезду. Арман Дюмон был настолько любезен, что позволил мне остаться жить здесь, но я не осмеливаюсь злоупотреблять его добротой. Мне кажется, что без меня он тотчас же сможет сдать эти помещения в аренду.

— Арман Дюмон?

— Дом — его собственность. Жаль, что у него разболелся отец.

Томас подумал, что только Арман, да благослови его Господь, мог отдать помещение своему конкуренту. Он и понятия об этом не имел.

— Можно зайти выпить кофе? — повинуясь душевному порыву, спросил Томас.

Секунда неуверенности — и она ответила:

— Хорошо.

Женщина налила дымящийся кофе в изящные фарфоровые чашечки. Они сидели в маленькой, выходящей окнами на улицу комнате, которую Жаклин использовала в качестве гостиной. Томас увидел тут и там заполненные ящики. Свободного места было совсем мало.

— Куда вы едете? — поинтересовался он.

— Домой, в Ричмонд. У меня там сестра. Она и ее муж согласились меня приютить. Надеюсь, что смогу найти работу в какой-нибудь шляпной мастерской.

— А когда уезжаете?

— Через несколько недель, когда распродам остатки моих изделий, — указав рукою на деревянные ящики, сказала женщина. — Универмаг в Маршалле согласился выкупить у меня весь товар. Тогда я соберу достаточно денег на переезд.

Сердце в груди мужчины сжалось.

— Мне жаль, что у вас ничего не получилось. Вы так талантливы. Мне казалось, что у вас нет недостатка в заказах.

Жаклин грустно ему улыбнулась.

— Мне тоже так казалось. — Женщина передернула плечами. — Так не должно было случиться. Как вы чувствуете себя после… несчастного случая?

— Держусь, — слабо улыбнувшись, ответил Томас.

Жаклин кивнула и на секунду прикрыла глаза. Во всем ее облике чувствовалось понимание. Томас правильно разобрался в ее характере. Женщина была не из тех, кто станет утешать его банальностями. Серый кот прыгнул ей на колени и свернулся клубочком с самоуверенностью собственника. Жаклин отпила кофе. Томас отставил свою чашку. Надо уходить. Больше не о чем говорить, хотя возможных тем для разговора — масса. Он ничего не знал об этой женщине. Люди могут тебя одурачить. Они могут удивить и разочаровать. Проверенные временем инстинкты могут тебя обмануть, вот только в Жаклин Честейн он был уверен. Она слишком необычная женщина, чтобы жить в каморке дома своей сестры, и слишком талантливая, чтобы работать за пенни, продавая чужие изделия в чужом магазинчике.