— Да, Виктор Степанович.

— Слушай, Толян, возьми-ка у «четырёхглазого» свёрлышко на семь миллиметров. Не говори, что для меня. Понял?

— Ага.

На голос Толи Павел Григорьевич отозвался не сразу. Обычно он предлагает сначала понюхать цветы. Их приносит младшая дочка токаря Валька. Они стоят в стакане на передней бабке станка, и все, кто заходит в механичку, всегда удивляются этому, как чуду.

— Сверло? — Павел Григорьевич строго взглянул поверх очков на мальчика. — Тебе дам. — Остановил станок и полез в шкафчик. — А ты, Толя, возьми-ка у этого охламона, — не поворачиваясь, Павел Григорьевич кивнул головой в противоположный конец мастерской, — ключ на двенадцать. Не говори, что для меня. Понял?

Со сверлом в руке Толя идёт за ключом.

Наконец-то Илья Васильевич.

— Эй, пчёлки, потрудились и будя! Пошли, — басовито и гулко прокатилось по пустой мастерской.

Мальчик долго не мог понять, зачем дядя Илья привёл его сюда, в Заводоуправление. В коридоре толпились люди, целая очередь. Встали и они в эту очередь. Кругом говорили о нарядах, о том, кому сколько выписали. Оказывается, все пришли за получкой.

Илья Васильевич поставил Тольку впереди себя и, когда их очередь подошла, шепнул ему:

— Не робей, расписывайся.

Перед мальчиком лежал большой лист бумаги — ведомость. Чья-то рука прижала бумагу в нужном месте пальцем.

— Полуянов?

— Да, да. Здравствуйте, Вера Ивановна, — ответил Илья Васильевич.

— Вот здесь.

Мальчик взял ручку на тонкой верёвочке, но кассирша выглянула из окошка и растерянно позвала:

— Илья Васильевич? В чём дело? Не понимаю!..

— Да здесь я, Вера Ивановна, не волнуйтесь. Всё в порядке.

Тем временем Толя уже расписался и стоял, не зная, что делать дальше.

Отсчитывая деньги, кассирша осуждающе качала головой.

— Илья Васильевич, сейчас у меня очередь, но вы обязательно зайдите ко мне и всё объясните. Это же деньги…

— Конечно, конечно, Вера Ивановна. Анатолий, — Илья Васильевич слегка подтолкнул мальчика, — забирай деньги, не задерживай очередь. Вера Ивановна, — Илья Васильевич просунул голову в окошечко, — я же вам дня три назад объяснял…

— Что?

— Ну как что?.. Да вот это самое…

— Ой, Илья Васильевич, завертелась я с этой зарплатой, всё забыла! Ведь верно!..

Толя, ошеломлённый всем происшедшим, вышел на улицу. Илья Васильевич не мог без улыбки смотреть на опешившего племянника. «Во парню досталось! Будто обухом но голове…» — подумал он, но чуть позже говорил уже серьёзно:

— Эти деньги, Анатолий, мы заработали вместе. Кто больше, кто меньше — дело десятое. Главное — своими руками. Понимаешь?.. Человеку себя уважать надо. За что? Тут только одно: за умение хорошо делать своё дело. А когда умеешь, то за это не только хвалят, а ещё и деньги платят. — Илья Васильевич вдруг умолк, кашлянул в кулак, подумал: «Не шибко ли воспитательно говорю…» Помолчал. — Такие вот пироги… — сказал и добавил: — Ладно, потом поймёшь.

— Я понимаю, дядя Илья, — неожиданно ответил мальчик и потупился.

— Ну-у?.. — недоверчиво и смущённо протянул Илья Васильевич. — Вот, значит, как…

Минута неловкого молчания тянулась долго.

— Ты это… — сопя, произнёс наконец Илья Васильевич, — неси деньги домой. Трёшку мне только выдай на пиво. Буду слесарей с токарями мирить…

Мальчик шёл домой. Шёл походкой усталого матроса, вернувшегося из плавания. Так ступал Илья Васильевич. Руки мальчика были засунуты в карманы. В левом лежали деньги. Они не помещались в кулаке.

Ноги сами привели его на берег Медянки. На знакомом месте он увидел лишь Евсейку.

— А остальные где?

— Где, где… — чуть не плача, заканючил тот. — В гараже у Санькиного отца. Машину починяют. А меня гонят. Я им ведро с соляркой опрокинул… Все они там: и Никита, и Вовка-фуфырь…

— Мал ты ещё, Евсейка, потому и гонят тебя, — с улыбкой сказал он, вдруг почувствовав себя рядом с Евсейкой совсем взрослым. Почувствовал по тому, как понятна и в то же время смешна стала ему досада малыша. И тот будто уловил что-то новое в нём, в Тольке. Но что? Евсейка невольно морщил лоб, всё всматривался в лицо мальчика и всё не мог понять: что? Ему не было ещё дано такого понимания, напрасно он мучился…

— Толька, айда через овраг прыгать, — не очень уверенно позвал он.

— Сейчас не могу.

— А чего так?

— Получку надо домой отнести. Да и устал я сегодня…

Светлые Евсейкины глаза распахнулись.

— И тебе, что ли, выписали?!

— Нам с дядей Ильёй вместе, — тихо, незначительным тоном произнёс Толька. Он медленно поднёс к губам кулак, кашлянул.

Евсейка подпрыгнул на месте.

— Врёшь! Покажи! Деньги-то у дяди Ильи…

Толька спокойно полез в карман.

— Вот.

— У-ух ты!.. Ну и деньжищ!.. Поди, на них целый вагон мороженого купить можно!

— Да тут моих не так много… — усмехнулся мальчик. — Ладно, пока, Евсейка.

Он шёл по тропе вверх, к дороге. Шёл и чувствовал спиной заворожённый, неотрывный взгляд Евсейки.

8

Вечером он писал письмо родителям в Ленинград.

«Сегодня с дядей Ильёй получили заработаные деньги». Перечитал фразу. Потом подумал и написал ещё одно «н» над словом. Перечитал: «Заработанные». Слово сразу обрело тяжесть, стало весомым. Заработанные деньги дают за труд. А он никогда не бывает лёгким, если он настоящий.

Теперь он это понимал.