«Я изменил приемы своего писания и языка не потому, что рассуждаю, что так надобно, а потому, что даже Пушкин мне смешон», — признавался Л.Н. Толстой, болезненно переживая неорганичность старых приемов новому чувству жизни. Кризис повествовательной прозы, который пришелся на середину XIX в. и из которого"' разными путями выходили Ф.М. Достоевский, И.С. Тургенев, заставил и Л.Н. Толстого пережить изнурительные муки. Писатель был обременен не столько содержательными проблемами, сколько поиском такого медиума, восприятием которого определяется тон описания и выбор подробностей. В итоге после удачных попыток, объясняя Н.Н. Страхову свой художественный метод, Л.Н. Толстой писал: «Само же сцепление (элементов художественного произведения. — O.K.) составлено не мыслью (я думаю), а чем-то другим, и выразить основу этого сцепления непосредственно словами никак нельзя»¹³⁴. Это и явилось той новой художественной оптикой, которая была единственно способна выразить его духовно-психологическое своеобразие.

Сходные законы контрастирующего развития характерны и для процессов в психике. Повседневная культурная среда оказывает размывающее воздействие на закономерности общественной чувственности и восприятия. Чем больше утверждает себя устоявшаяся консолидация привычных форм, приемов, закономерностей, тем вероятнее появление в социальной психологии противостоящих, неорганизованных форм. Усиление действия в социальных установках ядра со знаком плюс в той или иной мере оказывает влияние на возникновение другого ядра с иной направленностью — минус. Происходит развитие по поляризации — отрицание отрицания. Психика, освоив определенные состояния, стремится перерасти себя. Этот же механизм отличает и динамику искусства. Искусство далеко не всегда отклоняется только в сторону, предначертанную логикой предыдущих процессов. И там, и здесь зачастую идет слепой поиск. Новый художественный признак может возникнуть на основе «случайных» результатов, «случайных» выпадов, ошибок, т.е. нарушений художественной нормы. «Литературе «закажут» Индию, а она откроет Америку» (Ю. Тынянов), — сплошь и рядом в истории искусства мы сталкиваемся с такими фактами.

Большой интерес в этой связи вызывает разработанный рядом психологов механизм «психической мутации». «По своему функциональному назначению этот механизм может быть сопоставлен с ролью мутаций в прогрессивном развитии живой природы от простого к сложному, имея в виду не лучшее приспособление к внешней среде, не повышение устойчивости (способности к самосохранению), но такое усложнение внутренней организации, которое позволяет живым существам осваивать новые, ранее недоступные сферы окружающего мира»¹³⁵. Речь идет о том, что в своей способности самодвижения инстинкт «разведки» психики способен превышать инстинкт самосохранения. Вот почему в каждую эпоху мы сталкиваемся с неполной, лишь частичной осознаваемостью человеческих желаний: они все время преобразуются, дифференцируются, меняют свою иерархию, выступая в форме не вполне рационально объясняемых структур. Эти процессы подтверждают возможность развития и художественного творчества, и психической деятельности на основе самостоятельных ресурсов в осуществлении «автономных», не всегда взаимообусловленных экспериментов.

Изучая конкретные типы культур, всегда приходится иметь в виду следующее обстоятельство: доминирующие потребности данной эпохи как результат филогенетического развития (история человечества как рода) не являются отправной основой, на которой развиваются онтогенетические процессы (история конкретного человека). Какую бы эпоху мы ни наблюдали, ступени становления духовного мира личности в ней никогда не начинаются с вершинных результатов филогенетического процесса. Напротив, они зачастую повторяют стадии исторического развития всего человечества. Это приводит к заключению, что в структуре психики становящегося индивида всегда будут существовать потребности, которые не исчерпываются содержанием наличной культуры, а во многом присутствуют как рутинный элемент, «повторение пройденного». В истории не раз высказывались проницательные догадки о том, что формирование полноценного субъекта культуры возможно лишь через непосредственное присвоение уровней уже состоявшегося культурного опыта. Для того чтобы развитие каждой отдельной личности было полноценным, оно должно пройти через пору юношеского романтизма, кратко повторив этим всемирную историю.

Стремление к наиболее полному самовыражению в условиях предоставления более поздними стадиями культуры безграничного выбора традиций, моделей, форм поведения приходит в столкновение с потребностью в психологической защите, удовлетворяемой с помощью торможения психических процессов, подведения спонтанности, инерции, темперамента под контроль интегративных ценностных установок сознания.

Это, однако, не ведет к умалению возможностей духовно-психологической самореализации, ущемлению выбора. Для одних художников основой собственной идентичности могут выступать дом и семья как интеграция бытовых, творческих, субъективно-личностных потребностей (что в XIX в. было особенно характерно для дворянской интеллигенции, начиная с А.С. Пушкина и кончая Л.Н. Толстым). Для других наиболее адекватной формой жизнедеятельности становится скитальчество (М.Ю. Лермонтов, Ф.М. Достоевский, М. Горький) и связанная с ним возможность ролевых перемен.

Таким образом, вопрос не стоит так, что на каждом этапе в культуре существует единственный верный комплекс духовно-психологических установок и предпочтений. Для сбалансированного исторического движения важно, чтобы человек мог находить себя в актуализированных обществом художественных и культурных ценностях и, напротив, чтобы последние для подтверждения своей актуальности нуждались в преломлении в индивидуальном творчестве.

?

1. Какие качества художественного текста позволяют на основе его анализа реконструировать «психическую оснастку» людей прошлых эпох?

2. Какие факторы лежат в основе параллелизма развития психического и художественного,а какие— в основе их «автономного» развития, «самодвижения» ?

ЛИТЕРАТУРА

Анцыферова Л.И. Материалистические идеи в зарубежной психологии. М., 1974.

Брушлинскш В.В. Культурно-историческая теория мышления. М., 1968.

Гуревич А.Я. Исторический синтез и Школа «Анналов». М., 1993.

Емельянов Ю.Н. Основы культуральной антропологии. СПб., 1994.

История ментальностей. М., 1996.

Кон И. С. Национальный характер: Миф или реальность?//Иностранная литература. 1986. № 9.

Кракауэр 3. Психологическая история немецкого кино. М., 1977.

Кривцун О.А. Историческая психология и история искусств. М., 1997,

Кривцун О.А. Историческая психология и художественный процесс//Психологический журнал. 1990. № 5.

Лихачев Д. С. Человек в литературе Древней Руси. М, 1970.

Лурия А. Р. Психология как историческая наука//История и психология. М., 1971.

Медушевский В. Человек в зеркале интонационной формы//Советская музыка. 1982. № 9.

Михайлов А.В. Из истории характера//Человек и культура. Индивидуальность в истории культуры. М., 1990.

Принцип развития в психологии. М., 1978.

Стили мышления и поведения в истории мировой культуры. М., 1990.

Теплое Б.М. Заметки психолога при чтении художественной литературы//Вопросы психологии. 1971. № 6.

Хренов Н.А. Массовые реакции на искусство в контексте исторической психологии//Художественное творчество и психология. М., 1991.

Человек в кругу семьи: Очерки по истории частной жизни в Европе до начала Нового времени. М, 1996.

Шкуратов В.А. Историческая психология. М., 1997.

Эриксон Э. Идентичность: Юность и кризис. М., 1996.

Ярхо В.Н. Вина и ответственность в гомеровской эпохе//Вестник древней истории. 1962. № 2.