Вспомним, как вся творческая интеллигенция, включая мировое сообщество, полюбила добродушного "Горби" с его пылкими призывами к "консенсусу". А ведь именно Указом Президента СССР весь комплекс научных учреждений вместе с его сотрудниками, научной тематикой и средствами, богатейшим парком приборов и оборудования, многомиллионными научными изданиями и журнальной периодикой был передан в безраздельное пользование команде Г.И. Марчука и кучке несостоятельных академиков, получивших от М.С. Горбачева полномочия по выкорчевыванию "неудобных" для "нового политического мышления" умов. Несколько сотен ученых получили "законные" основания определять судьбы многих сотен тысяч людей, занятых в научно-технической сфере. Какие ученые? Вавиловы или Лысенки? Да не все ли равно? А что творится с ученым российским научным потенциалом в наши дни ельцинских реформ! Так бесцеремонно и безбожно пройтись по живому организму науки не осмелилась никакая другая власть страны, считающей себя цивилизованной!

Вот такой принцип неизбирателыюго руководства наукой и породил новый произвол. Всякому разумному существу понятно что, если на вершине научной пирамиды оказываются достойные личности, для которых морально-этические принципы не просто провозглашенные с трибуны слова, то от этого наука только выигрывает. Наша земля родила немало таких истовых организаторов науки, блестящих ученых, благодаря самоотверженным усилиям которых российская наука обрела свое лицо и в отдельных направлениях получила столь качественное развитие, что сумела удивить весь цивилизованный мир. Это плеяда имен, известны* во всех его уголках, — Капица, Тамм, Курчатов, Семенов, Келдыш, братья Вавиловы, Орбели, Алихановы и многие другие наши "звезды" ярко сияющие на научном небосклоне.

Совсем другое дело, когда "наверху" оказываются академики и профессора, для которых переступить нравственные границы — раз плюнуть. Эти "выкидыши" административно-командной системы очень опасны, ибо, как правило, загребают жар чужими руками. Но это еще полбеды. Настоящая научная драма разыгрывается, когда они, разжирев у дармовых кормушек, начинают демонстрировать полную индифферентность к развивающейся научной мысли, а их собственные неблаговидные поступки и действия обретают настолько уродливые очертания, что тут же сказываются на морально-психологическом климате почти всех научных подразделений и институтов. Можно назвать целый ряд ученых мужей, от "руководящей деятельности" которых наука терпела по истине стихийные бедствия. Но эта деликатная тема требует отдельного разговора.

Говорят, у сильного духом человека и мораль сильна. Но значит ли это, что всякий сильный силен духом и слабость уступает силе? Австрийский зоолог Конрад Лоренц, один из основоположников науки о поведении животных — этологии, в своей "нобелевской" речи в 1973 году отмечал, что, например, сильные и агрессивные волки никогда, даже при самом неблагоприятном стечении обстоятельств, не пускают в ход зубы против членов своей "стаи". А вот голуби, на вид весьма приветливые и "слабые" создания природы, достаточно аморально ведут себя по отношению к своим же собратьям, заклевывая их при дележе добычи или самок до смерти.

Служители науки — не волки и не голуби. Но тем не менее кое в чем их поведение совпадает с повадками и тех, и других. Агрессивной силы исполнены зачастую ученые, опережающие умом свой век. Для штурма прочной цитадели старых научных воззрений им действительно необходимы и твердость характера, и железная воля, о чем, по-видимому, заботится сама природа. Но она же сверх меры одаривает их великодушием, нравственным величием, благожелательностью по отношению к коллегам. Этой силы бояться не следует. Но не дай бог, когда она обнаруживается у человека с весьма ограниченными творческими возможностями и "рыхлым" моральным кодексом, который за недостаток природной одаренности начинает мстить всем и вся, компенсируя собственную ущербность мощной расправой над истинными талантами и замещая здравый смысл абсурдной логикой "личных интересов".

У обеих "крайних" групп сила и слабость проявляются по-разному. Если первая использует "пресс" лишь при защите от натиска консервативных научных сил и в целом безопасна, то вторая группа меняет обличье, превращаясь из волчьей стаи в голубиную, и хотя и не выбрасывает клыки, а воркует, все равно видит своей задачей повсеместное уничтожение всего прогрессивного и лучшего в научной обители. И уж совсем худо, когда эта вторая лицемерная группа начинает "на законном основании" верховодить над первой.

Месть несостоявшегося плюс облеченного властью ученого — страшное дело, ибо в этом случае на каждого нового Моцарта непременно находится "свой" Сальери.

От чего сжималось сердце Марата?

Мало кому известно, что один из вождей Великой французской революции Жан Поль Марат был еще и весьма неплохим исследователем, который с молодости жаждал разрешить некоторые проблемы медицины, химии и физики. Его научная карьера началась с места личного лейб-медика будущего короля Франции Карла X, которое он получил благодаря своим знаниям и практическим навыкам во врачевании. Было это задолго до революции. Марату удалось оборудовать собственную лабораторию и провести ряд весьма успешных исследований. Впоследствии они даже были отмечены премиями различных академий. Самым весомым научным достижением Марата Европа сочла оптические исследования. Повсюду печатали его труды и ссылались на его работы. Повсюду, кроме родины… По иронии судьбы именно во Франции трудам Марата была дана резко отрицательная оценка. Парижская Академия наук не разделяла надежд молодого исследователя. А результаты его экспериментов с электричеством, теплом и светом ее авторитетны вообще отвергли начисто. Научные изыскания Марата и прежде всего он сам сделались объектом насмешек и разного рода колкостей. Между ним и "пожизненными" французскими академиками пролегла пропасть.

На первых порах продолжительной тяжбы с Парижской Академией наук, не желавшей видеть в Марате талантливого ученого, он еще как-то сохранял сдержанность и не отвечал на оскорбительные выпады в свой адрес. Но всему приходит предел. Возмущенный и разгневанный Марат взялся за перо. Он настрочил своим гонителям письмо, в котором были следующие ядовитые строки: "…поскольку в мире нет ни одного научного сообщества, суждения которого могут превратить в истинное то, что ложно, и в ложное то, что истинно, я полагаю, что, отказывая мне в одобрении, Академия наук не способна своим решением изменить природу вещей". При этом общий тон письма, хотя и достаточно резкий, за рамки допустимого не выходил.

Марат дал полную юлю чувствам позже, когда убедился, что плетью обуха не перешибешь. Его агрессия вылезла наружу, и он стал поступать уже безо всякой оглядки на этические нормы. Вот самый красочный пример. Однажды будущий президент Парижской Академии наук Ж.А. Шарль (в физике ряд законов известен под его именем) во время одной из своих публичных лекций имел неосторожность разнести в пух и прах практически все достижения Марата в этой области. И что же? Как второй Тихо Браге, Марат в бешенстве бросился на обидчика со шпагой!

Исследователь научного творчества Марата Г.К. Цверава об этом периоде в его судьбе писала: "Честолюбивому Марату все труднее становилось жить и заниматься любимой работой в Париже". Еще бы! Столичные академики не давали Марату никакого спуску и вдобавок сделали все, чтобы помешать ему занять почетное кресло президента Мадридской Академии наук, куда его приглашали. Что же оставалось делать в такой ситуации раздавленному и отверженному отечеством ученому? Только одно: оставить науку и серьезно заняться политикой, что он, собственно, и сделал, возглавив борьбу народа с правительством. А когда французская революция победила и Марат пришел к власти сам, вот тут-то его бывшим научным врагам и показалось небо с овчинку! Какова же была месть Марата? Первым делом он публикует большую разоблачительную статью "Современные шарлатаны, или Письма об академическом шарлатанстве", где не без желчи рисует словесные портреты многих видных членов знаменитой парижской научной цитадели и характеризует их труды.