Внутренний конфликт Галилея развивался по возрастающей, раза три, по крайней мере, достигая апогея. Он далеко не беспрекословно принимал удары судьбы и не так просто сдался столпам инквизиции. Травля человека, глаза которого "увидели в этом мире больше, чем все человеческие глаза за все ушедшие столетия смогли увидеть", первый раз была доведена до победного конца, когда Галилей признал появившееся в 1616 году учение Коперника и стал распространять его по миру, но вдруг неожиданно замолчал на целых 16 лет. Так сильно подействовали на него угрозы со стороны римской католической церкви.

Но Галилей нашел силы преодолеть этот страх. Бунтующие совесть и разум одержали верх над попыткой религиозного насилия, и в 1632 году ученый издал свой фундаментальный труд "Диалог о двух главнейших системах мира, птолемеевой и коперниковой". Со страстью античного Прометея восстал он против произвола в науке и снова открыто высказал свою неизменившуюся точку зрения на систему мироздания. "Диалог…" тут же по пал в "черный" список запрещенных книг, и начался новый виток беспощадных гонений. Около трех месяцев Галилей пытался сопротивляться судьбе, но в итоге все же пал на колени и в таком мерзком для самого себя виде произнес вырванные властями из горла слова самоотречения.

Поступая так, он, безусловно, осознавал, что тем самым отрекается не только от собственного учения, но и от науки в целом, что его принудительный выбор означает двойное предательство. Казалось бы, все: Галилей сломлен и окончательно скомпрометирован в глазах прогрессивной научной общественности. Однако это обстоятельство только разожгло огонь, полыхавший в груди "отступника". Два года несчастный гений мучительно пытается выражать свои взгляды посредством "Бесед". О чем же говорит это уникальное научное произведение, изданное в Голландии в 1638 году? Да о том, что Галилей все еще не сдался обстоятельствам, хотя это были уже его предсмертные годы и ученый к тому времени почти ослеп. Озлобленный Рим не простил Галилею этот дерзкий поступок, даже когда тот умер, и только через 343 года снял "вето" с его работ, когда новый римский папа в 1979 году официально признал образ мыслей великого итальянца допустимым и правильным, "оправдав" его противостояние иному образу мышления. Католическая церковь наконец-то отпустила "грех" средневековому мудрецу. Но вот отпустится ли грех тем, кто сжег на корню галилееву жизнь?

Конечно, конфликт Галилея с его веком не сопоставим с разногласиями, которые "возмущают" ученую среду конца XX столетия, где в процессе творческой деятельности также сталкиваются "лбами" взаимоисключающие идеи и разбиваются лбы исследователей. Спросите любого современного ученого, есть ли у него враги, и он с готовностью назовет десятки имен своих коллег, вызывающих у него самые недобрые чувства, вплоть до презрения и ненависти. А перечислив тех, кто ему неугоден, непременно обоснует эти чувства расхождениями в научных взглядах или каким-нибудь другим возвышенным мотивом, на деле ничего не имеющими общего с истинной причиной их возникновения.

Вероятно, именно такие, исходящие из личных симпатий и антипатий, конфликты, имел в виду Резерфорд, когда говорил, что "каждая наука проходит стадию, когда за недостаточной достоверностью знания ученые вынуждены заменить доказательства и опровержения верой или неверием". Другой из корифеев науки, советский физиолог Василий Васильевич Парин пытался в этом отрицательном явлении искать целесообразность: "Нельзя представить себе, что развитие научного познания проходило без сучка и задоринки".

Да, истина всегда рождается в борьбе мнений, в жестком противостоянии. Жаркие творческие дискуссии давно не имеют ничего общего с кострами инквизиции, но и сейчас, редко правда, не исключена возможность "погореть" или оказаться на коленях. Как избежать такого исхода в научной судьбе? Наверное, как бы ни были лично дороги зашиваемая точка зрения, концепция, гипотеза, как бы не хотелось взирать на горизонты науки только со "своей" колокольни, надо научиться говорить себе "нет" и обладать достаточной трезвостью, чтобы объективно оценивать как собственные работы, так и труды другого человека, избравшего отличный от твоего исследовательский путь, и ни под каким видом не связывать провозглашаемые им принципы с его личностью: дескать, не устраивает его позиция, значит, не устраивает и он сам. Ну, а что касается цели творчества — научной истины, то точно так же, как и в "мрачные" времена, нужно иметь юлю идти вперед и уметь ради истины отказываться от сугубо индивидуального суждения. Потребуется посторониться и пропустить вперед других, чтобы глобальная проблема оказалась решенной наилучшим образом, без раздумий сделать это, не деля своих коллег на "лепших" друзей и "врагов". Потому что, как утверждал один из зарубежных научных светил, "даже ничтожнейшее приближение к более ясному пониманию своей и чужой позиции есть величайшее достижение".

Из-за недопонимания этой простой и очевидной вещи талантливый Макс Дельбрюк абсолютно не воспринял гениальности Лайнуса Полинга. Неприязнь между обоими творцами то и дело достигала "точки кипения". Люди, близко знавшие обоих ученых, кстати, лауреатов Нобелевских премий, объясняли её их различным подходом к вопросам научного творчества. Каждый из них имел свое представление о целях исследовательской деятельности и свой специфический стиль работы, хотя в какое-то время они даже бились над решением одной и той же задачи. Если для Полинга существовал только тот "кусочек" науки, которую он сам создал (хотя он и создал достаточно много), то Дельбрюка отличала масштабность охвата проблемы, которую тот стремился разрешить посредством использования знаний из самых различных областей.

Особенностями склада мышления и своеобычным исследовательским подходом объяснялась и сильная антипатия Абрама Федоровича Иоффе к Исааку Ньютону и Максу Планку. Нью «и был ему не мил из-за того, что, по мнению Иоффе, он "не заявил ничего такого, чего бы до него не заявил Галилей". Если же говорить о Планке, то Иоффе имел на него всего один "зуб": он пребывал в абсолютном убеждении, что… закон распределения энергии при излучении абсолютно черного тела по всей логике вещей должен был принадлежать не Планку, а Людвигу Больцману.

Этого высоко ценимого Иоффе ученого, кстати, на полном основании можно причислить к жертвам той самой "войны не рвов", характера которой мы уже касались. Больцман еще в 1884 году пришел к выводу, что энергия черного излучения всегда пропорциональна абсолютной температуре, взятой в четвертой степени. Но научные круги того времени и без этого закона уже были взбудоражены выдвинутой ранее Больцманом кинетической теорией газов. Их яростные нападки на Больцмана охватили два десятилетия и привели к тому, что у ученого начала развиваться настоящая мания преследования. В 1906 году под влиянием очередного витка болезни Больцман окончательно свел счеты с жизнью. Нелюбящее его консервативное большинство дождалось-таки этого трагического конца, не задумываясь что в лице Больцмана потеряла физическая наука!

Да разве это была только одна человеческая драма? На протяжении всей истории то там, то здесь раздавались голоса, дружно обвинявшие одного исследователя в шарлатанстве, другого — в очковтирательстве или надувательстве коллег. Безусловно, эти беспочвенные, безнравственные, неэтичные и неправомерные выпады одних против других воспринимались очень тяжело честными и порядочными по складу характера учеными. Время отбрасывало эти обвинения в сторону, их несостоятельность подтверждалась всем дальнейшим ходом развития науки. А "затоптанные и оплеванные" новаторские идеи все равно рано или поздно занимали свое достойное место в ее храме. То есть все происходило, как представлялось крупному итальянскому мыслителю Средневековья Томмазо Кампанелле, почти по Евангелию: "Современность постоянно распинает своих благодетелей, но они воскресают на третий день или на третье столетие".