— Надо же, как он гладко говорит! — прошептал один из странников.

А другой воскликнул восхищенно:

— Вам, несомненно, немало пришлось учиться, прежде чем стать столь знаменитым ученым!

— Учиться? — изумился их собеседник. — Да у меня еще молоко моей кормилицы на губах не обсохло, а я уже начал читать Большую и Малую Истории Государей! Потом я перешел к изучению всех наук, которые изобрело человечество, освоил их, постиг одну за другой! Мне понадобилось около трех десятилетий на усвоение всего их богатства, но… — он постучал себя по груди и по лбу, — …они все уместились здесь и вот здесь! Все до единой, начиная с медицины и кончая метрической системой! И когда наконец я добрался до вершины знания, я изучил самую благородную, самую выдающуюся, самую деликатную область искусства — искусство сидеть за столом богатых. Я быстро овладел всеми мельчайшими нюансами, постиг все тайны этого мастерства. Но я продолжал его совершенствовать. Вряд ли сегодня существует на земле кто-нибудь, кто способен превзойти меня в этом искусстве! Достичь того, чего достиг я: изящества в разговоре, в этике, политесе, тонкости обращения, в остроумии, квинтэссенции — самой квинтэссенции!

— Просто поток искусств! — подтвердил один из странников.

— Неужели вы владеете всем этим? — льстиво удивился другой.

Уасем посмотрел на него свысока.

— Как ни один живущий под солнцем! Именно мои безграничные познания позволяют мне быть частым гостем у самого крупного хозяина этой округи — у господина Шадли.

— Вы — друг господина Шадли? — продолжал его расспрашивать субъект, подобострастно изумляясь.

— Я — близкий друг и советник высокочтимого господина Шадли.

— Прошу прошения, извините мою тупость, но никак не пойму, отчего же тогда Ваша честь, такой Великий Эрудит, каким вы являетесь, где-то скитается среди ночи и зовет на помощь, спасаясь от воров? — прервал Уасема другой.

Нахмурив брови, Уасем посмотрел на него, поначалу даже вроде бы и не поняв, о чем тот ведет речь, и можно было поклясться, что он и в самом деле забыл, почему он оказался здесь. Потом, уже не скрывая досады, сказал:

— Видите ли, друг мой, произошла какая-то необъяснимая ошибка, и я слишком поздно прибыл на прием, который устраивали здесь вечером, — прием с музыкантами и со всем прочим… Прибыл тогда, когда уже все другие приглашенные ушли! Как это все произошло, ума не приложу, то ли это моя оплошность и рассеянность, то ли дьявол сыграл со мной злую шутку! Но так или иначе, на ужин я опоздал, и меня теперь терзают угрызения совести. Как раз в тот момент, когда я собирался войти в этот портал, слуги закрыли ворота на засов, объявив о том, что праздник окончен!.. И вот я здесь в ожидании утра.

— Но как только встанет солнце, — сказал один из типчиков, — завтрак-то уж вам непременно будет обеспечен, профессор Уасем!

— Ну, в этом-то я не сомневаюсь!

— С чем мы вас и поздравляем! — отвесили ему поклон оба странника.

— Ах, мои дорогие! Но это еще не все! Ведь и обед мне обеспечен, само собой!

И тот и другой малый в один голос восторженно завопили:

— Как?! И обед тоже?! Это великолепно!

Уасем назидательно поднял палец:

— Даже в камне — слово божье, учит народная мудрость. А я добавил бы: и в завтраке тоже… А уж в обеде!..

Один из субъектов начал заливисто хохотать, хлопая себя руками по ляжкам:

— Ха-ха-ха! Хо-хо-хо!

Другой, понимающий толк в жизни, рассыпался в комплиментах:

— О, какой великий человек, знаменитый ученый мэтр Уасем!

Однако этот великий человек не давал вскружить себе голову.

— Это все прекрасно, друзья мои. Только, учитывая то, что со мной произошло, — мерзкое обстоятельство, лишившее меня моих дорогих туфель, — каким же образом осмелюсь я предстать утром перед господином Шадли? Мои необутые ноги будут непременно шокировать его, вызовут его неодобрение — не все ли равно, кому принадлежат они, ученому или нет! Я испытываю страшную неловкость от этого, даже перед вами, господа, поверьте мне…

— Ничего особенного, не надо смущаться, — ободрял его тот, что побестактнее. — Мы ведь все…

Пинок в ногу заставил его выругаться.

— Чего тебе? — обратился он к своему приятелю. — Что я такого ужасного сказал?

— Нельзя прерывать, грубиян, когда говорит мэтр! — вслух пожурил его тот.

— Спасибо, — продолжал Уасем. — Теперь вы легко можете понять положение, в котором я оказался из-за этого происшествия, ерундового, по сути дела, но для меня имеющего такие тяжелые последствия. Ах! Вы даже вообразить себе не можете, что значат туфли для эрудита! Ведь мне целыми днями приходится наносить визиты то в один знатный дом, то в другой! И ведь не только дороги плохи — покрыты грязью зимой и пылью летом, — но и расстояния частенько значительные! Сильные мира сего любят жить вдали друг от друга!.. И там, где нельзя появляться в рваной обуви, уж в таком-то виде, в каком я оказался сейчас, и подавно…

Он жалобно посмотрел на свои ноги и голосом, в котором нарастало волнение, продолжал:

— Вам, конечно, известно выражение «Ученый от корней волос до кончиков ботинок». В моем случае волосы-то на месте, а вот ботинки… О враги мои, возьмите у меня все, на чем можно и чем нужно писать, сдерите кожу с моей руки, унесите прочь мои книги, но оставьте мне мои ботинки! Без них вся моя образованность, все мое знание мне не нужны, все впустую, все дым! Я больше не ученый Уасем! Без ботинок мне остается лишь умереть с голоду!

Воскликнув это, он пристально поглядел на свидетелей своего несчастья и вполне серьезно изложил им свою проблему:

— Как видите, я сейчас в затруднении, но мне необходимо пересилить мою природную скромность и попросить одного из вас, господа, об одолжении — дать мне свои ботинки, чтобы я смог явиться в них на завтрак в дом господина Шадли, самого богатого фермера в этих местах, как я уже имел удовольствие сказать. А вам, странникам, будет это зачтено, поставлено только в заслугу. Ведь ваша участь — давать обеты, приумножать веру, сносить унижения…

— Вы правы, мэтр Уасем, — смиренно согласился тот, что повежливей.

— …и вам это зачтется! — уверял их Уасем в пылу красноречия.

Не теряя времени, один из странников начал разуваться.

— Возьмите мои ботинки, прошу вас!

— Ты что, тронулся? — прошептал ему другой. — Что ты делаешь?

И хорошенько получил за свое сомнение локтем в бок от послушного почитателя Уасема.

— Ай! — взвизгнул он. — Ну и отдавай свои чеботы, если хочешь, дурак! Зачем же мне-то мять бока?

А Уасем протянул руки за ботинками, не очень-то заставляя упрашивать себя, и цепко схватил их.

— Спасибо, друг мой, спасибо, мой замечательный друг! — воскликнул он в избытке признательности. — Когда сердце самого простого из смертных чисто и прозрачно, как родниковая вода, то в нем отражается озарение божье. Я дарю вам эту мысль.

Странник скрестил руки на груди, ответив:

— Я вам смиренно признателен, мэтр, и весьма смущен… — Потом подошел к своему дружку и толкнул его в бок: — Скажи-ка и ты, тупица, спасибо великому ученому Уасему!

Типчик послушно поклонился несколько раз и пробормотал:

— Спасибо, великий ученый Уасем! Спасибо, великий ученый Уасем!

Простирая над ним свою длань, Уасем милостиво изрек:

— О великодушный, о замечательный народ!

Снявший с себя ботинки сказал, посмеиваясь:

— На этот-то раз вы не дадите себя обокрасть?

— Я буду их хранить как зеницу ока! — Эрудит нежно прижал ботинки к своей груди.

— Прекрасно! — сказал субъект. — Надо быть весьма хитрым, чтобы суметь утащить их!

С видом довольным, но утомленным Уасем сообщил своим новым друзьям:

— А теперь мне надо бы отдохнуть, прежде чем предстать утром перед господином Шадли к завтраку.

— Вы правы, спокойной ночи, доблестный муж! — пожелал ему один.

— Спите спокойно, великий ученый! Спите спокойно! — пожелал другой.

После чего оба приятеля продолжили свой путь и скоро исчезли во мраке ночи, но еще некоторое время было слышно, как они переругивались.