— Нет, не привезла, — растерялась Таня. Непонятно было, шутит он или нет.
— Жаль! Я всю жизнь мечтал заиметь тульский самовар. Сели бы чай пить, красноярские конфеты и тульский самовар. У нас в Красноярске, знаете, откуда конфеты? Красный Яр, на котором город стоит, — юрская глина, красная, сладкая… ее прямо и запаковывают! А чай, знаете, как пьют?..
— Мне идти пора, — спохватилась Таня, взглянув на часы.
— Я провожу вас!
— Не нужно.
— Завтра увидимся? Я тоже в столовую не хожу.
Они поднимались по деревянным лестницам, шли по гулким длинным коридорам средь запахов ацетона и олифы, снова вниз и вверх — по железным рифленым лестницам и наконец очутились в синем зале, где работала бригада Тани.
Таня, не оборачиваясь, прошла к своему месту, взяла мастерок… Путятин потоптался в дверях и повернул обратно.
На следующий день он, конечно, ждал ее там, возле продавщицы. Он улыбался издалека, три раза отстоял очередь из-за нее.
— Так без самовара и приехала? — спрашивал он весело, отпивая молоко. — А ты знаешь, как у нас в Сибири чай пьют? Обмотают железнодорожную цистерну с водой такими, знаешь, медными проводами, подключат к какой-нибудь ГЭС — и за минуту в цистерне вода вскипает! Туда ведро заварки, пару кустов смородины и везут цистерну на холм, садятся вокруг работяги, с гармошками, транзисторами… и пьют. Порядок!
Он еще что-то рассказывал: про золотые часы, про озон, про золотые зубы сибирских строителей, а Таня едва улыбалась и думала: «Первое знакомство на Кавазе — и какое-то глупое! Чего он выдумывает? Что же у тебя самого нет золотых зубов?!» Но она понимала, что Алексей рассказывает все это от душевной доброты. И кто знает, может, так оно и есть у них в Сибири. Прекрасная, говорят, страна. Может, ему просто не повезло там — невесту не нашел. Только хорохорится, блатного из себя строит… Он, наверное, робкий и очень честный.
— А где ты работаешь сейчас? — неожиданно спросила Таня и немедленно испугалась своего «ты». — Вы здесь, на РИЗе?
Путятин засиял. Он долго смотрел в глаза девушки…
— А климат у вас какой? — почему-то поинтересовалась она, хотя ехать в Сибирь, конечно, не собиралась. — Правда, что холодно?
— Морозы — я вам скажу! Птицы замерзают на лету и дальше летят по инерции! У нас в столовых зимой полно воробьев… Воробьи летают. И внутри вокзалов тоже… А весна у нас яркая. К первому мая все девчонки рыжие, в веснушках. Ягод в тайге — не переешь! Эх, вот туда да с самоваром!.. Сибирь — это что-то особенное, хоть разорви меня краном! А люди там!..
Вечером Таня села писать письмо матери. В общежитии было тихо, подружки убежали на танцы. Зелено-красный закат смотрел в окно, до одиннадцати ночи девушка не включала лампу.
«Мама, я пообещала одному мальчику тульский самовар, он говорит, что у нас в области их много. Я тебе вышлю завтра деньги, купи и пришли в посылке. Только заверни получше, можно ваты набить или соломы. Мальчик скромный, тихий, был в Швейцарии. Чем больше самовар, тем лучше. Я с Алексеем просто дружу, вижусь крайне редко, но раз обещала, слово держать нужно. Ты же сама говорила. Здесь жарко, около тридцати градусов, но вот вчера была первая гроза, и так трахнуло, что подружка моя Оля иголку в палец себе воткнула — нитку вдевала. К полуночи до нашего этажа дойдет вода, и я искупаюсь. Снабжение хорошее, каждый день хожу в столовую, продают свежие огурцы (гос.), ягоды, и вовсе я не худею, платье штапельное с васильками стало как раз, что я — враг себе, что ли, все хорошо. Работа хорошая, подруги славные, жду посылки, целую.
Она выслала деньги и через полторы недели получила самовар. Был он емкий, с массивными ножками и краником вроде кленового листа. От самовара тянулся синий шнур. Таня протерла никелированную поверхность и села читать письмо от мамы. Сердце сладко заныло при виде круглого, как пшено, почерка…
Мать писала, что в Туле самоваров нет, поэтому ездила в Москву, но там тоже нет, и она купила в Одинцове. Мать просила, чтобы дочь хорошо работала и подумывала о своей дальнейшей судьбе. Ведь она техникум кончила, ей бы лучше по специальности, а не с глиной ковыряться…
У Тани давно лежит заявление в отделе кадров Каваза — обещали взять. А пока завод строится, она побудет плиточницей в своих синих, розовых, белых хоромах… Разве ей плохо?
— И в кого ты такая? — удивлялась, бывало, мать…
Было воскресенье. Таня подняла самовар и вышла на улицу. Всю ночь лил дождь, но к утру перестал, над городом клубился пар, светило солнце, в решетках над сливными ямами застряли чьи-то галоши и один красный разорванный сапожок…
Таня вздохнула: ехать ей далеко, в Белые Корабли. Алексей в последнем разговоре выпытал у Тани, где она живет, и сказал свой адрес. Прохожие с завистью смотрели на ее сверкающий самовар.
Ей тогда с грузом повезло — встретила этого долговязого мальчика с черными изумленными глазами. Алмаз помог довезти, и на двенадцатом этаже Таня его отпустила. Алмаз, кажется, обиделся, но она не могла поступить иначе.
Таня позвонила и подумала: «А вдруг он меня позабыл?»
Дверь открыли.
— Алексей дома? — спросила Таня, розовая и надменная от смущения.
— Темнило дома? — спросил кто-то в глубине комнат.
— Спит.
— К нему гости! Извините, девушка, заходите, вот здесь — пожалуйста, присядьте.
Путятин вышел из комнаты, одеваясь на ходу, он со сна ничего не соображал, увидев Таню, самовар на полу, почему-то испугался. Потом долго смотрел на девушку. То ли он не верил, что это она, то ли он действительно забыл о ней.
— Елки зеленые! — заговорил он не своим голосом, опухший, растерянный. Застегнул ворот рубашки, глупо улыбнулся. — Я же шутил… Вы всерьез? Вы меня нашли? Как вы меня нашли? Ой, конечно… Тут мы и живем… Правда, ребята? (Ребята, человек семь, молча и быстро повязывали галстуки, причесывались перед зеркальцами и окнами.) А это вы купили? Мама прислала? Из Тулы? А там есть самовары?! Ах, конечно… Там еще ружья делают, знаменитые тульские…
Тане стало крайне неловко за свой приход и хотелось как-то защитить себя. Еще подумают люди, что он ей нужен, а не она ему.
— Разве вам и ружье надо? Я напишу. Так я пошла! Будьте здоровы, — сказала она ледяным тоном.
— Какое ружье?! Что вы говорите?.. Таня, остановись!.. Таня!
Он ее догнал в дверях. Он утирал лоб рукой, ему было стыдно.
— Таня, вернись… Таня, Таня, сюда. Танечка, я с утра глупый как пень, Таня, сядь, пожалуйста. Тебе тяжело было? Ты сама несла?
Алексей торопливо поставил злополучный самовар на стол. Самовар сверкал, как прожектор. Ребята один за другим уходили.
— Я же шутил… я же шутил, Таня! Да ведь он и денег стоит… Зачем?!
Таня удивленно на него посмотрела.
— Сам же говорил — у вас там, в Сибири, все просто… все добрые друг к другу…
«Не понимаю, — подумала она. — Он что, перед товарищами стесняется? Но разве я такая уродина, что со мной ему должно быть нехорошо? Может, он просто забыл меня? Привык болтать со всеми ласково и привык, что никто всерьез его не воспринимает. А тут — на тебе! Приперлась, да еще юмора не понимает, с самоваром! Слишком далеко дело зашло, зачем ему это надо, вот он и перепугался. А может, у него еще подруга есть, и ребята это знают… тогда и вовсе ерунда получается».
— У нас там так, в Сибири, так! Спасибо, Таня… спасибо… Мы будем из него чай пить, правда, ребята?
Но их уже не было.
Алексей сел на стул, опустил руки, лицо у него стало плаксиво-виноватым, он старательно улыбался, ловя взгляд девушки.
— Я рад, я очень рад, что вы появились… что ты пришла, Таня! (Получилось «плишла», и она смягчилась.) Я все время твой адрес помню: проспект Джалиля, восемь, дробь один, комната девятьсот двенадцатая… Так?
«А может, он просто робкий? — думала Таня. — Его по-настоящему никогда не любили, и он не верит в себя… Поэтому и растерялся».