Лыонг поднялся и протянул руку за карабином, висевшим под потолком на балке.

- Подождите меня немного. Сейчас схожу на болото, подстрелю утку. Никуда вас не отпущу, пока не расскажу про себя все.

- А как же проверка оружия? Вам еще надолго?

- Не беспокойтесь. За время нашего похода вы ведь убедились, в каком состоянии я привык держать оружие. Никто из моих бойцов не питает иллюзий относительно этого.

Кинь обошел деревню, где располагалась разведрота Лыонга. Стояло прямо-таки безмятежное раннее летнее утро. Чистое небо еще не прочертили американские бомбардировщики, совершавшие свои рейды по тылу. Возле шелковиц Кинь заметил утку. Она неторопливо выступала во главе своего семейства. Недавно вылупившиеся птенцы удивительно напоминали крашеные комочки ваты. У колодца ротные кашевары любезничали с девушками. Вся главная улица, вымощенная кирпичом, была покрыта рассыпанным на просушку рисом. На другом краю поля грохнул выстрел. Приглядевшись, Кинь различил в той стороне, среди высоких, почти в рост человека, зеленых трав, бегущую фигурку и сразу вспомнил себя и Лыонга на той поляне, где горели сухие травы…

Обедать он остался с разведчиками и всю вторую половину дня проговорил с Лыонгом. Ушел Кинь, когда было уже совсем поздно. Шагая рядом с ним по темному деревенскому большаку, Лыонг осторожно спросил:

- Видно, опять нам вместе в бой?

- Конечно, - ответил Кинь. - Не сидеть же нам здесь сложа руки. Ведь не для того народ пехоту кормит, чтобы она любовалась на свои штыки.

В разведроте за Кхюэ закрепилось много разных прозвищ, которыми его в разное время наградили бойцы: и Перчик, и Говорун, и Стратег. Трудно сказать, какой из своих еще не известных талантов собирался проявить Кхюэ в предстоящей операции, но только и в разведроте, и в разведотделе дивизии все в один голос утверждали, что этот невысокий проворный командир отделения с коротко подстриженными волосами и черными щелочками глаз рожден быть разведчиком. Кхюэ никогда не покидало хорошее настроение, он умел быть и по-юношески отчаянным, и по-стариковски рассудительным, а по части наблюдательности мог дать сто очков вперед самому тертому калачу. И хотя среди других командиров отделений разведроты не было посредственностей (наоборот, каждый был своего рода знаменитостью), девятнадцатилетний Кхюэ, выглядевший еще моложе, по общему признанию слыл докой во всех делах. Кроме того, взгляд его влажных блестящих глаз находили «убийственным» для девушек, а о его красноречии были самого высокого мнения. Он настолько быстро освоился среди разведчиков, что вскоре его считали уже ветераном роты. После совещаний он непременно задерживался покурить и побалагурить с другими командирами отделений. Они давали читать друг другу свои письма, затевали веселую борьбу или, как дети, гонялись друг за другом. Увидев однажды, как Кхюэ носится по двору, играя в пятнашки с детьми хозяина дома, где квартировал, Лыонг удрученно подумал: «Ну какой из него командир? Он же совсем мальчишка!» Но, когда начались маневры, тот же Лыонг, наблюдая, как Кхюэ обучает своих людей, невольно признал: «Да ведь такому и рота по плечу!»

- Ты в боях уже был? - спросил он как-то Кхюэ.

Кхюэ зажег сигарету, не спеша, с достоинством угостил Лыонга и, выпустив дым, пристально глянул на него сквозь свои щелочки.

- Пришлось немного…

- Когда?

- В прошлом году, в сезон дождей.

- Где именно?

- В районе дороги номер девять.

Личное дело Кхюэ сказало Лыонгу больше этих односложных ответов. Ротный узнал, что Кхюэ награжден двумя орденами. «Да, нужно присмотреться к своим людям», - подумал Лыонг и вскоре еще раз убедился в необходимости этого.

Вместе с командиром полка Няном и группой штабников Лыонгу предстояла командировка для подготовки операции. Перед дорогой Лыонг заглянул к кашеварам и попросил старого Дао, их старшего, подстричь его.

Закрыв широкую грудь ротного лоскутом парашютного шелка, Дао, примеряясь, кружил вокруг него, вертя головой, щурясь и безостановочно лязгая ножницами.

- Может, без красот обойдемся? - заметил Лыонг, глядя на выкрутасы своего «парикмахера» в измазанной сажей поварской куртке. - Я тороплюсь!

- Если рассудить, так ты у нас парень холостой, неженатый, и я просто обязан сделать тебе модельную стрижку!

- Ну на этот раз любоваться твоим искусством придется одним лишь американским лазутчикам!

- Вот и хорошо. Пусть лишний раз убедятся, что наш брат - мастер на все руки!

- Ладно, ладно, отец. Неси-ка лучше сюда горшок да подровняй под него!

Когда процедура была закончена и Лыонг собрался уходить, старик вдруг спросил:

- Вы про Кхюэ ничего не слышали?

- А что такое?

- Вчера, когда мы легли - мы с этим живчиком спим на одних нарах, - он все ворочался с боку на бок. Я даже обругал его: хватит, мол, вертеться, дай другим поспать. Гляжу, он встает, глаза красные. Вот, думаю, какой самолюбивый парень - сразу в обиду! А когда я проснулся и стал совать ноги в сандалии, вижу, на полу конверт валяется. Кхюэ письмо обронил. Смотрю - почерк его младшего брата. Из дому, стало быть. Я и прочитал. Знаете, что он пишет? Их дом разбомбило, пятилетний братишка погиб, а мать тяжело ранена!…

В тот же день к вечеру Лыонг отправился на поиски Кхюэ. Со стороны холмов доносился раскатистый крик поднимающегося в учебную атаку отделения. Где-то в другой стороне раздавался смех, слышались веселые возгласы бойцов, выкуривавших из норок хомяков. Отделение Кхюэ отдыхало. Разведчики собрались в кружок на недавно убранном поле. Свежие ветки маскировки, прилаженные на плечах и да пробковых, защитного цвета шлемах, придавали сидящим бойцам сходство с невысоким кустарником на сухой, растрескавшейся земле среди свежих снопов рисового жнивья, разливавших над октябрьским полем знакомый терпкий аромат.

Еще издали Лыонг услышал уверенные, обстоятельные объяснения Кхюэ: командир отделения разбирал занятие.

Лыонг отозвал его в сторону, и они пошли по краю поля, на котором кое-где еще остались редкие, нескошенные колосья риса.

- Кхюэ, я скоро ухожу, - начал Лыонг.

- Вы ведь хотели взять меня с собой. А теперь передумали? Почему?

- Ты сначала должен побывать в отпуске. - Лыонг замолчал и, выждав некоторое время, с трудом подбирая слова, спросил: - Ты получил письмо из дому? У тебя горе?

- Откуда вы знаете?

- Старик сказал.

- Значит, прочитал все-таки письмо…

- Он говорит, в ваш дом попала бомба, братишка убит, а мать тяжело ранена…

- Так оно и есть…

- Почему ты не сказал мне?

- Зачем? - переспросил Кхюэ, и лицо его омрачилось печалью. Однако Кхюэ быстро взял себя в руки. - Вы хотели мне еще что-то сказать?

- Нет, ничего.

- Тогда я пошел к ребятам, продолжим занятие.

Как ни ломал себе впоследствии голову Лыонг, не мог он понять, почему в ту ночь, когда уже был сложен вещмешок и приготовлен полный запас продовольствия и оружия, так что оставалось только взвалить все это на спину и отправляться в путь, он, захватив карманный фонарик, направился к Кхюэ. Лыонг шагал по темной дороге, по обеим сторонам окруженной скирдами, источавшими терпкий, устоявшийся аромат свежей рисовой соломы. Круглый светящийся глазок фонарика подрагивал в такт шагам, а Лыонгу почему-то казалось, будто фонарик ехидно подмигивает ему. Дело в том, что бойцы в роте частенько подтрунивали над Лыонгом, сватая ему в невесты сестру Кхюэ. Ох, уж этот Кхюэ!…

- Сдается мне, что вам непросто знакомиться с девушками, - сказал он как-то Лыонгу во время перекура, когда они собрались у ротного.

Лыонг в тот момент что-то писал. Услышав реплику Кхюэ, он поднял голову и, застенчиво улыбнувшись, ответил:

- Точно, мне как-то боязно становится…

- Невелика беда, - успокоил ротного Кхюэ. - Я за вас свою сестру отдам. Она девушка достойная, нестроптивая, а что касается внешности, то куда красивее дочки вашего хозяина. Правду говорю. Вот когда сами увидите, убедитесь!