Вообще же в эти годы Наполеон не только не приостановил преследований, воздвигнутых им против колониальных товаров, а напротив, усилил до последней степени эти гонения. Именно в 1811–1812 гг. во французских правящих кругах окончательно созрела теория, согласно которой Наполеону будто бы суждено изменить судьбы мировой торговли, уничтожить значение колониального подвоза, дать Европе возможность обойтись собственными средствами для удовлетворения всех надобностей потребления. Эта теория нашла себе выражение в том апологетическом отчете, который был представлен министром Монталиве Законодательному корпусу 25 февраля 1813 г.[17] В этот краткий промежуток между бедственной для Империи войной 1812 г. и предстоящей еще более бедственной войной 1813 г. Монталиве как бы торопился усыпить тревогу общества официальной ложью, казенным оптимизмом. Если мы в этой главе обращались кое-где к этому отчету, то это отнюдь не значит, что придаем особую веру его показаниям: мы только считаемся с последним по времени общим изображением состояния французской промышленности, предназначенным властями для публики[18].

Во всяком случае, теория о возможности «изгнания колониального сырья» нашла себе в отчете полное выражение. И, конечно, не предметы непосредственного потребления — чай, кофе, какао — занимали больше всего помыслы императорского правительства, император здесь ограничивался советами «не пить» чай и кофе, а именно сырье, нужное для мануфактур, и в первую очередь сахар, индиго, хлопок.

О попытках заменить тростниковый сахар свекловичным мы уже говорили; мы видели, что эта замена еще далеко не сделалась совершившимся фактом к моменту падения Империи. Осенью 1813 г. Наполеону было доложено министром торговли, что свеклосахарное производство не дало того, чего ждали: вместо 3 миллионов килограммов получилось всего 1 150 000 килограммов. Причины неудачи следующие: 1) неудовлетворительная культура свекловицы, объясняемая невежественностью землевладельцев; 2) неумелые способы фабрикации; 3) долгая и суровая зима. Из 334 разрешений на открытие свеклосахарных заводов, выданных в 1812 г., на самом деле были использованы лишь 158, только 158 свеклосахарных заводов было открыто. Все эти заводы произвели «2 300 000 фунтов» (1 150 000 килограммов), и фунт свекловичного сахара на рынке стоит 2 франка 50 сантимов, и уже это — результат, по словам министра, немаловажный[19].

Что касается индиго, то из всех окрашивающих веществ экзотического происхождения именно индиго оказывалось гнетуще необходимым, именно его отсутствие озабочивало правительство больше всего. Уже в конце июля 1810 г. граф Шапталь предложил назначить премию за изготовление вещества, которое заменяло бы индиго и могло бы быть изготовлено из произведений французской почвы[20]. Суррогат индиго думали найти в экстракте из вайды (isatis tinctoria, по-французски: pastel).

Наполеон собственноручно писал Евгению Богарне, рекомендуя вице-королю Италии брошюру о замене индиго экстрактом из вайды, требуя, чтобы он распространял эту брошюру в Италии и сообщил Наполеону, на какое количество семян этого растения можно рассчитывать (в Италии)[21].

В 1811 г. не перестают производиться эти опыты извлечения суррогата индиго из вайды и т. п., и министерство с живейшим участием относится к этим опытам[22]. Наполеону также представлялись в натуре при посредстве министерства внутренних дел, а также и полиции куски синей материи, выкрашенной в доморощенное индиго (которое начало изготовляться из «дикой травы» близ Страсбурга)[23].

Но все эти опыты мало помогали делу, хотя правительственный отчет (Монталиве) и тут оптимистичен.

Монталиве со вниманием отнесся к вопросу о «замене индиго» в своей Exposé 1813 г. Индиго стоит, по справедливому определению министра, «на первом месте» среди окрашивающих веществ. Некогда Франция покупала его ежегодно на 9,5 миллионов франков, а с 1802 по 1807 г. — на 18 миллионов; с 1808 г. она покупает его на 6–7 миллионов. «И наши красильщики страдали бы, если бы не избыток предшествующих лет». Все это — чистейшая (и сознательная) официальная ложь: сослагательное наклонение нужно заменить изъявительным; не только красильщики, но и все текстильные мануфактуры вопили о недостатке индиго в течение всего наполеоновского царствования. Дабы возместить недостаток индиго, были произведены опыты (продолжает министр) «нашими ученейшими химиками» — Бертолле, Вокленом, Шапталем, Роаром — и достигли уменья извлекать существенную часть индиго из вайды (et l’on est parvenu à extraire du pastel la propre fécule de l’indigo). Уже есть «несколько мануфактур», занятых этим, и это домашнее индиго обходится в 10 франков фунт — столько же, сколько стоило в 1790 г. (т. е. до войны с англичанами) привозное, колониальное.

Индиго потребляется во Франции на 12 миллионов франков в год, и министр не говорит, сколько из этой суммы нужно считать на колониальное, а сколько — на «новое индиго». Судя по заявлениям промышленников, без колониального, «настоящего» индиго обойтись было совсем невозможно.

Декретом от 14 января 1813 г. Наполеон повелел открыть три заведения для извлечения «туземного индиго» из вайды; эти заведения «les indigoteries impériales» были открыты в Турине, Тулузе и Флоренции. Это были и заводы, и в то же время учебные заведения, рассадники для подготовления специалистов-техников. Кроме того, на казенный счет были изданы и рассылались министерством торговли трактаты Жобера и Пюиморена («Об извлечении индиго из вайды») по всем департаментам, «где эти трактаты могли быть полезны». Не довольствуясь этим, министр давал субсидии в размерах от 6 до 10 тысяч франков лицам, желающим открыть подобные «indigoteries». В общем за 1813 год открылось 41 заведение, но они были, по-видимому, очень уж ничтожны, так как, если считать даже вместе с тремя императорскими indigoteries, все эти заведения в общей сложности, как думает министр, вырабатывают за год всего 6 тысяч килограммов индиго. А если еще присчитать большое заведение некоего Прейра (близ Рима), на которое министр возлагает большие надежды, то получится в общей сложности 6,5 тысяч килограммов за год. Результат более нежели скромный, но министр утешает императора тем соображением, что слишком еще ново это дело[24].

Наконец, вопрос о замене колониального хлопка европейским и в 1812–1814 гг. ничуть не подвинулся к благоприятному разрешению; отсутствие хлопка во Франции особенно стало заметно с момента присоединения Австрии к коалиции в 1813 г.: угрожаемое положение Иллирии и Италии было таково, что подвоз левантийского хлопка стал почти невозможен.

Император, как мы уже знаем, обещал именно тогда, когда отчаялся в возможности всецело заменить колониальный хлопок европейским или левантийским, миллион франков тому, кто изобретет льнопрядильную машину. Каков был смысл этой неслыханной миллионной награды? Почему Наполеону так понадобился возможно быстрый расцвет полотняной промышленности, возможно скорейшее и большее удешевление полотняных товаров? Потому, что он, отчаявшись в возможности всецело (или хоть в малой степени) заменить заморский хлопок континентальным, задумал вовсе изгнать хлопок из Европы, стереть с лица земли всю хлопчатобумажную промышленность, которую сам же насаждал с таким упорством. Именно так объяснил он свои намерения Ласказу на о. Св. Елены, вспоминая об обещанной им миллионной награде за изобретение льнопрядильной машины[25].