Начался мученический путь науки. Когда Анаксагор^[353] заявил, что луна представляет собой твердое светящееся небесное тело, покрытое равнинами, горами и ущельями, и получает свет от солнца, он был обвинен в безбожии и приговорен к смерти. Ему удалось бежать, но он умер на чужбине в одиночестве. Приговору над Анаксагором (432 год до н. э.) предшествовало решение народного собрания Афин о предании суду тех, кто не верит в богов и распространяет новые учения о явлениях природы и небесных знамениях. Естествознанием в Афинах можно было заниматься только тайно.

Однако искра становилась все ярче и перекинулась на греческих поэтов и философов. Хотя в V веке до н. э. Эсхилу^[354], обвиненному в том, что он раскрыл в своих трагедиях священные тайны Элевсинских мистерий^[355], с трудом удалось избежать смерти, несколькими десятилетиями позже Еврипид беспощадно разоблачает коварство и жестокость богов. Он обвиняет Аполлона в том, что в угоду своей похоти он насилует девочек и обрекает на смерть детей, которых тайно зачал. «Если боги свершают позорное, то они — не боги!»^[356]. Однако реакция со стороны защитников древней религии следует немедленно. Протагора^[357], так начавшего произведение «О богах»: «Что касается богов, то я не могу судить, есть они или их нет; ибо многое препятствует тому, чтобы знать об этом», изгнали из Афин, а сочинение его публично сожгли на рыночной площади. Сократ^[358], обвиненный в совращении молодежи к безбожию, был вынужден выпить чашу с ядом. Современник Сократа Демокрит^[359], пытавшийся создать учение об атомах, писал, что истинная причина возникновения веры в богов — страх перед грозой и молнией, перед кометами, солнечными и лунными затмениями и вообще перед всеми непонятными явлениями природы. Аристофан, также принадлежавший к поколению Сократа и Демокрита, высмеивал в своих пьесах народные суеверия и страх перед божественной молнией Зевса. Персонаж комедии «Всадники», раб, спрашивает другого: «В богов ты, что ли, веришь? Но какие основания?» — Второй ему отвечает: «Богам противен я, так, значит, правда, что есть они»^[360]. В другой комедии, «Лягушки», Дионис выведен не великим божеством, а жалким трусом, которому его же собственные рабы угрожают побоями^[361].

Еще одним веком позже философ Евгемер^[362] из Мессины (Сицилия) заявил, что боги — это либо персонифицированные силы природы, либо древние герои, которых сила воображения людей превратила в богов. Так, Евгемер предполагал, что Зевс на самом деле был завоевателем, умершим на Крите. Последние связи религиозных представлений со звездным небом стираются почти бесследно.

Однако древнегреческая религия еще жива, и древнее благочестие сохранилось. Когда около середины III века до н. э. Аристарх Самосский^[363] установил, что земля вращается вокруг своей оси и одновременно движется вокруг солнца, Клеанф^[364] призывал греков осудить великого ученого за неуважение к богам. Клеанф стоял на той точке зрения, что солнце обращается по кругу между точками летнего и зимнего солнцестояния, чтобы не слишком удаляться от источника питания, воды. Отсюда знаменитый римлянин Цицерон сделал впоследствии вывод, что движение планет и созвездий происходит по их собственной воле. Следовательно, они-то и являются богами.

В столкновениях между тайнами науки и тайнами религии ионийское естествознание утратило силу, присущую ему вначале. Греческая философия погрузилась в море красноречия и, научившись говорить, разучилась мыслить. Она снова обратилась к размышлениям о потустороннем мире, о человеческой душе, стала учить аскетизму, самопознанию, обузданию чувств, — ибо человеческое тело лишь тюрьма духа, — отказалась от помощи разума, чтобы открыть в себе неосознанные якобы божественные истоки. Искра, вспыхнувшая столь ярко в ионийском естествознании, погасла. Прошло больше тысячи лет, прежде чем она загорелась снова.

Осталось одно: увеличивающееся неверие в образованных слоях общества. В середине II века до н. э. Полибий^[365] писал, что римская религия — лишь орудие власти государства, с помощью которого оно держит в узде легкомысленную и аморальную толпу, запугивая ее ужасами загробного мира.

Некоторые утверждали: вся вселенная, весь космос — это и есть бог. Он — единое, вездесущее, всеобъемлющее и всемогущее божество, ярче всего проявляющее свое животворное начало в солнце. Так примерно гласила последняя формула, созданная уходящим с исторической сцены древним языческим миром. Это божество (или множество богов, слитое в нем) не внемлет ни мольбам, ни воплям, ни молитвам человеческим. Об этом говорит Сенека^[366]: «Ошибается тот, кто верит, что боги не желают вредить — они просто не могут этого сделать. Равно как не могут заставить кого-либо потерпеть или не потерпеть несправедливость».

Значит, они не могут помочь человеку или исцелить его?

Нет, они не охраняют его и не помогают ему! Все, что происходит, является не проявлением божественной воли, а простой случайностью, счастьем или несчастьем, это — судьба: Тюхе^[367], фортуна, фатум. «Нас ведет рок (fatum), и уже первый час определяет то время, которое каждому из нас предоставлено».

«Все созвездия, которые ты видишь над собой, и эта, словно недвижная масса земли, на которой мы стоим и с которой тесно связана наша жизнь, они приближаются постепенно к своей зрелости и своему концу. Все имеет свой определенный срок, но в неравных измерениях; и природа все ведет к одному и тому же концу. Все, что существует, не останется, но и не исчезнет, а растворится». «Все кончается, ничто не исчезает. И смерть, которую мы так боимся и ненавидим, только видоизменяет жизнь, а не отнимает ее. Наступит день, и мы снова выйдем на свет, хотя многим, если они не забудут о своей прежней жизни, это будет неприятно… Обратись к природе: все возобновляется в ней: ничто не исчезает в этом мире, но периодически проходит и возникает снова»^[368], — пишет Сенека в другом месте.

Все предопределено, все провидено! Это подтверждается расположением созвездий, сменой времен года, дня и ночи, лета и зимы, голода и изобилия, смерти и жизни. Созвездия — владыки мира. Они определяют время вселенной, и его циклы совершают кругооборот, подобно стрелкам огромных часов. Не молитесь им, ведь часы не имеют ни сердца, ни чувств, они не услышат! Они лишь отсчитывают заранее предопределенные часы судьбы для каждого человека в отдельности, для целых народов, для владык и для нищих. Называйте то, что с вами происходит, игрой фортуны, слепого случая, слепой богини, непостоянной и несправедливой. Называйте это судьбой, роком, жребием, как хотите! Но оставьте в покое божество! Оно вас не услышит!

И вот, на протяжении нескольких веков, в просвещенном языческом мире наивная вера рушится или превращается в астрологию. Она развивается в научную теологию гибнущего язычества. Появляются первые теологические системы и канонические труды.