По пути он встретил подразделения 258-го и 475-го гренадерских полков 112-й пехотной дивизии и 5-й артиллерийский полк, которые, как им и было приказано, выходили в район прорыва левой колонны, а также части 167, 389 и 72-й пехотных дивизий, продвигавшиеся в районы прорыва двух других колонн.

Гилле грубо отчитал командиров, как будто они были виноваты, что раньше времени вошли в соприкосновение с противником, и тут же уехал дальше. Он даже лишил себя удовольствия полностью показать свою власть как командующий. С того момента, как части покинули Шандеровку, они не имели никакой связи ни между собой, ни со штабом и, таким образом, были предоставлены самим себе и своему примитивному командованию. Группенфюрер СС Гилле понимал, что эту группировку ничем не спасти, и хотел отделаться от нее как можно скорее. Важнейшим оружием частей, участвовавших в операции без поддержки авиации, танков и артиллерии, была неожиданность, но сейчас они лишились и ее. Правда, это не особенно мешало личным планам Гилле. Первые части с марша должны были выйти в район исходных позиций, в которых, как они надеялись (на основании данных разведки), не было противника.

Но разведка была проведена не на должном уровне, и части совершенно неожиданно натолкнулись на сопротивление. В такое положение попали и правая и средняя колонны, тем самым они оттянули на себя внимание и силы противника, но сделали это раньше назначенного времени. В силу этого левая колонна, состоящая из дивизии СС «Викинг» и частей 112-й пехотной дивизии, которой теперь командовал полковник Фуке, отстала.

Гилле, однако, не стал ломать себе голову над тем, какие выводы из этого сделает для себя противник. Подобно своему высшему и высочайшему начальству, Гилле привык считать, что советское командование не способно принимать быстрые и твердые решения или разрабатывать планы до мельчайших деталей. Во всяком случае, Гилле отнюдь не старался попасть в Лисянку в числе первых, ему было важно первым доложить о проведении операции и получить награду, поскольку он являлся ее вдохновителем и исполнителем. Однако группенфюрера мало трогало, как будет проходить эта операция и каких она будет стоить жертв. Для него было важно, что именно он, а не кто-нибудь другой, своей железной рукой предотвратил капитуляцию и одновременно лишний раз продемонстрировал свою верность фюреру.

Но не только Гилле жаждал первым доложить в ОКБ о прорыве в Лисянку. Этого хотел и командир 42-го армейского корпуса генерал-лейтенант Теобальд Либ. Чтобы поддержать в нем эту надежду, Гилле подсунул Либу командование прорывом. Однако Гилле пришлось не по вкусу, когда он, прибыв в свою дивизию, увидел вместе с другими командирами в первом эшелоне в одном из танков (а их было не так уж много) и Либа. Но изменить что-либо Гилле уже не мог.

У себя в штабе Гилле коротко оценил последние донесения разведки. На участке прорыва дивизии пока еще было спокойно. Группенфюрер поспешно приказал частям занять исходные позиции.

В это время офицер, прибывший из штаба Фуке, доложил Гилле, что некоторые части 112-й пехотной дивизии еще не вышли в исходный район и потому не смогут уложиться во время, назначенное для начала прорыва. Группенфюрер тотчас же отослал офицера обратно, чтобы тот передал полковнику Фуке, что ему надлежит немедленно позаботиться о том, чтобы все его части находились в одном месте, а прорыв, учитывая создавшееся положение, будет отсрочен, но ни в коем случае не более чем на час. Как только офицер удалился, Гилле, нисколько не обеспокоенный положением дел у Фуке, отдал приказ на прорыв и залез в свой командирский танк.

Первый эшелон левой колонны прорыва, в которую входили танки, бронетранспортеры, грузовики, мотоциклы с колясками, штабные машины с сидевшими в них генералами и старшими офицерами, тронулся в путь. Следом за машинами продвигались пешие колонны.

Позиции двух других колонн, уже ведущих бои с противником правее этой колонны, остались чуть позади, как вдруг и эта колонна встретила сопротивление. Группенфюрер СС отдал приказ на атаку и повел танки вперед. Разобрать что-нибудь в этом хаосе при снежном буране было просто невозможно.

Вскоре сквозь темноту проступили контуры поросшего лесом холма, со склонов которого вели огонь противотанковые орудия. Один из танков получил прямое попадание. Позади него загорелись еще две машины. Гилле приказал по радио пехоте, которая, понеся первые потери, отошла в укрытие, вместе с танками второго эшелона обойти опасную высоту справа, придав пехоте для выполнения этого задания еще девять танков. Сам он с оставшимися танками стал во главе только что подошедшего третьего эшелона и повел его на обход холмов слева. Гилле видел, что местность там более холмистая, а длинную лощину можно использовать как надежное естественное укрытие.

Танк, в котором сидел Гилле, находился в центре колонны. Однако их скоро заметили и открыли по ним огонь. Один танк подбили, а другие под завесой дыма сумели обойти опасную высоту. Однако очень скоро им снова пришлось сменить направление движения. Советская пехота обстреляла их из противотанковых ружей.

Гилле осторожно приоткрыл крышку люка. Слева от него не было видно ни одного танка, их было только слышно. И в тот же миг прямо перед собой группенфюрер увидел в нескольких местах орудийные вспышки. Он быстро захлопнул люк. Его машина покатилась по замерзшему склону вниз, а затем так дернулась, что Гилле ударился головой о броню. Послышались орудийные взрывы. Группенфюрер уже пожалел, что не присоединился ко второму эшелону, на пути которого не было этой проклятой батареи. Возможно, второй эшелон уже прорвал эту линию обороны. В том эшелоне и находился генерал-лейтенант Либ.

Однако механика-водителя, лучшего во всей дивизии, не могла вывести из равновесия даже грубая ругань группенфюрера. Искусно маневрируя, он вывел свою стальную махину из ручья и, обогнув крутую дугу, объехал батарею, сосредоточившую свой огонь на других танках.

Почувствовав, что опасность миновала, Гилле снова открыл крышку люка и сориентировался на местности. Он опасался, как бы в результате многочисленных маневрирований не потерять нужное направление. В такой обстановке легко было попасть не к танкистам генерала Брайтса, а, чего доброго, в лапы к противнику. Посмотрев направо, Гилле увидел, что горизонт сделался красным. Он приказал остановиться и, чтобы не привлекать к себе внимания противника, выключить мотор.

Грохот, разносившийся над равниной, был каким-то странным и шел со стороны Шандеровки. Там стреляли сотни орудий. Гилле нервно передернул плечами, словно сбрасывая невидимую тяжесть: в том месте должен был сейчас находиться он.

— Почему Шандеровка справа от нас? — спросил его командир орудия.

— Мы слишком вырвались вперед, — проговорил Гилле, стараясь по карте определить свое местонахождение. И в этот момент он услышал рев моторов. — Вперед! — скомандовал он механику-водителю, оттолкнув от себя командира орудия.

— Группенфюрер, это же наши! — крикнул ему командир орудия, протягивая Гилле сигнальную ракетницу.

Немного поколебавшись, Гилле выстрелил из ракетницы, подавая этим опознавательный сигнал.

И действительно, оказалось, что это были три танка из девяти, которые Гилле придал второму эшелону. Остальные шесть машин были уничтожены советскими солдатами. Танк, шедший первым, остановился рядом с Гилле. Откинулась крышка люка, и показалась голова генерал-лейтенанта Либа. Оба генерала коротко посоветовались, после чего все четыре боевые машины двинулись дальше на запад.

Через некоторое время впереди около речушки показалось несколько горящих дворов, возле которых взад и вперед сновали солдаты. Слышалась ружейно-пулеметная стрельба. Подъехав ближе, Гилле выяснил, что советская пехота открыла огонь по немецкой колонне, преградив ей путь через речушку. Танки остановились. Всюду лежали убитые. Видно было, что колонна понесла тяжелые потери.

Пока Гилле выяснял, есть ли у советских пехотинцев противотанковые пушки, он вдруг увидел, как танк, в котором находился генерал Либ, открыл огонь из пулеметов по своим же солдатам. Однако в следующий момент Гилле понял, в чем дело. Немецкие солдаты, побросав оружие, с поднятыми вверх руками побежали к горящим домам, чтобы сдаться в плен. И тут случилось то, чего так сильно опасался Гилле: замаскированная противотанковая пушка русских открыла по ним огонь. Танк Либа получил попадание и завертелся на месте. Прежде чем танк замер, генерал Либ, как мешок, выпал из люка на землю.