Потом между змеями завязался разговор, неизбежно свернувший к осаде крепости. Драконы, озадаченные и разозленные тем, сколько времени понадобилось на разорение, гнезда всего-навсего жалких людишек, едва ли были способны говорить о чем-то другом. Эта тема неизбежно бередила раны, нанесенные их гордости.

Кстати, о ранах. Шатулио заметил на боку у огненного дракона покрытые струпьями шрамы и порезы.

– Я слышал, – сказал изменивший облик медный, – что мы снова будем атаковать, как только луна скроется за вершины гор.

Как он и надеялся, огненный дракон зарычал от досады.

– А я ранен! – Он встал и повернулся, демонстрируя повреждения.

– Это сделал тот наполовину железный воин, с шипами на руке, верно? – заговорил красный. – Он и меня ранил так же. Я собираюсь поджарить его на медленном огне еще до конца осады. – Говорят, – вставил Шатулио, – что наши целители тайно поклялись Ишеналиру в верности. И теперь, если ты согласен тоже пресмыкаться перед гравированным, они будут лечить тебя в первую очередь, ну а если заклинания у них кончатся раньше, чем они смогут оказать помощь остальным… что ж, значит, не повезло.

– Клянусь огнем и тенями, – прогромыхал магматический дракон, – это нечестно! Те, кто сражается на самых трудных участках, должны получать помощь первыми, а не Ишеналир и ему подобные. Они-то отсиживаются позади! Я сам видел. Почему Малазан это терпит?

Шатулио развел крыльями:

– Возможно, она боится Ишеналира.

Красный, взвился, горло его раздулось от близкого пламени.

– Малазан никого не боится! – взревел он, выпуская изо рта и ноздрей едкий дым.

Шатулио был уверен, что красный не испытывает никакой любви к старой самке, обращавшейся со своими подчиненными с высокомерием, граничащим с откровенным презрением. Но молодой дракон явно предпочитал быть лояльным к представителю собственного вида, чем к расписанному рунами зеленому. Или просто к тому, кого считал самым сильным и свирепым.

Шатулио склонил голову в знак подчинения:

– Как скажешь. Малазан никого не боится. Я сказал глупость. Но, увы, глуп не я один. Лучше бы кто-нибудь предупредил ее, ведь если она хочет, чтобы все продолжали уважать ее, ей следовало бы раздавить гравированного, как наглую букашку.

– Хотел бы я на это поглядеть, – заметил огненный. – Клянусь владыками Абисса, хотел бы.

– Ну, ладно, – сказал Шатулио, поднимаясь, – вы-то поужинали. А мне мой ужин нужно еще раздобыть, так что всего хорошего.

Он удалился, но не на охоту, которая могла подождать до тех пор, пока не перестанет действовать заклинание убедительности. Вместо этого он втерся в другую группку драконов, на противоположном склоне горы, на полпути между крепостью и лежащим внизу ледником. Лед сверкал под луной.

Вскоре ему представился случай вступить в разговор.

– Красные с приятелями опять ворчат.

– Ворчат? – сверкнув желтовато-зелеными глазами, рыкнул земляной дракон, чье массивное тело было похоже скорее на крапчатый обломок скалы, чем на обычные гибкие драконьи формы.

– Они говорят, – пояснил Шатулио, – что на них ложится основная тяжесть в сражениях, а некоторые другие, слишком робко нападают на людей и сматываются из боя, едва получат хоть малейшую царапину.

– Кто это – некоторые другие? – раздраженно поинтересовался клыкастый дракон, треща недоразвитыми крыльями.

– Те, кто хочет, чтобы вожаком был Ишеналир.

– Вздор! – рявкнул зеленый, от которого смердело разъедающим ядом – его смертоносным оружием. – Я предпочитаю прислушиваться к Ишеналиру только потому, что он хитер и чувствует, когда люди готовят ловушку. Какой смысл лезть на рожон и безрассудно влипать в неприятности, как обычно делает Малазан?

– Согласен, – поддержал Шатулио.

– Значит, огненные говорят, что мы сражаемся хуже их? – спросил земляной дракон, – А не попытаются ли они лишить нас законной доли добычи, когда все закончится?

– Пусть лучше даже не пытаются, – заявил зеленый.

– Мы все так думаем, – сказал Шатулио, – но если Ишеналира не станет, сможем ли мы противостоять Малазан и ее сторонникам?

– Не станет? – переспросил клыкастый, сверкнув темно-красными глазами, из-под неровных костяных налобных пластин.

– Малазан знает, что Ишеналир хитрее ее, – пояснил Шатулио. – И знает, что нам это тоже известно. Думаете, она не боится, что мы откажемся ей подчиняться и провозгласим нашим вождем гравированного? Вполне очевидно, что если она страшится встретиться с Ишеналиром в честном бою, то, возможно, найдет способ сделать так, чтобы он погиб во время нападения на монастырь.

– Ишеналир мог бы нанести удар первым, – заметил зеленый.

– Может, он так и сделает, если поймет, что замышляет Малазан. Надеюсь, он об этом знает. Надеюсь, что кто-нибудь предупредил его.

И так далее. Обманувшиеся в своих ожиданиях, подозрительные драконы с такой готовностью плясали под дудку Шатулио, что тому оставалось только сдерживать смех.

Ряды колонн по обе стороны коридора отстояли достаточно далеко друг от друга, чтобы Тэган мог расправить крылья и взлететь. Дживекс мелькал в паре ярдов впереди, а Фоуркин поспевал сзади.

– Здесь! – крикнул Дживекс.

– Вижу, – отозвался Тэган.

Маленькая Бэримель Даннаф, которую явно привлекли те же крики о помощи, стояла у входа в комнату, произнося нечто рифмованное и делая тонкими руками каббалистические пассы. Ее обычно шаловливое личико стало мрачным. Не будучи жрицей, она, тем не менее, носила серебристое одеяние в знак почтения к богине, которой посвятила свое искусство.

Тэган приземлился рядом с ней. Дживекс завис в воздухе, его трепещущие крылышки казались размытым пятном. За аркой располагалась музыкальная комната. Вдоль одной из стен протянулся подиум, где мог бы разместиться хор, на рядах стульев для оркестра, расставленных полукругом, лежало множество инструментов – лир, цимбал и лютней. Над ними возвышалась арфа с серебряными струнами.

Наверное, Синилла Зораниан вошла в зал именно для того, чтобы помузицировать, но случилось нечто непредвиденное. Окутанная защитной световой аурой, в испачканной кровью серебристой одежде, уцепившись за кресло, чтобы не упасть, несмотря на раны и ожоги, покрывающие ее ноги, она сотворила перед собой барьер из плавающих в воздухе, вращающихся клинков. Хазми противным визгливым голосом прожужжал свое заклинание, и творение Синиллы исчезло. Демон выпустил огненную вспышку, отшвырнувшую мага к стене.

Было ясно, что, несмотря на всю свою силу, Синилла проигрывает схватку. Бэримель думала так же и неистово рвалась на помощь кузине. Беда в том, что нечто невидимое глазу, но прочное на ощупь, как гранит, перекрывало дверь, да и единственное окно, наверное, тоже. По-видимому, Бэримель не могла ни рассеять преграду, ни послать сквозь нее заклинание.

Тэган надеялся, что одна из магических формул, имевшихся у него наготове, возможно, сумеет сделать то, что не удалось Бэримель. Жаль, что он опередил Фоуркина, самого могущественного мага, но времени дожидаться одноглазого человека не оставалось.

– Держитесь за меня, – велел он, – оба.

Бэримель ухватилась за его руку, когти Дживекса впились в плечо.

Авариэль выпалил заклинание, и мир вокруг словно подпрыгнул. Он и его спутники мгновенно очутились в музыкальной комнате. И сразу на Тэгана обрушился жар огненного ореола хазми, а жужжание крыльев демона сделалось громче. Хазми развернулся к ним, и колени Бэримель подогнулись. Она тяжело рухнула на пол, ударившись о пюпитр и рассыпав листы с нотами. Очевидно, хазми каким-то образом сразил ее.

– Да, – заметил Дживекс, – от нее было много проку.

Взмыв к потолку, он устремился к хазми. Посыпавшийся на голову демона золотистый порошок коркой залепил его круглые выпученные глаза.

– Если сможешь, приведи ее в себя, – бросил Тэган.

Маэстро поспешил атаковать ослепшее существо. Тэган глубоко вонзил меч в то место, где голова танар'ри соединялась с туловищем. Он нанес тяжелую рану, но и она не сделала демона беспомощным. Когда авариэль попытался извлечь клинок из его тела, чтобы нанести второй удар, существо ухватилось за лезвие длинными тонкими пальцами и, не обращая внимания на порезы, удержало меч. Демон прорычал заклинание, и по клинку к руке Тэгана заструился свет. Авариэль забился в судорогах, время остановилось, и он вдруг оказался лежащим на спине.