— Здорово сказал о Степане. Дал очкарику прикурить.

— Какому очкарику?

— Прокурору.

Оля понимающе кивнула. Два желтых вагончика теперь были видны издалека, потому что листья с густого кустарника, окружавшего полянку, облетели.

— Легко вы одеты. — Вася заметил, что Рославцева зябко поеживается. — Может, прихватить какую-нибудь кофточку?

— Если можно. Да, кстати, если моя куртка цела. Синяя, с вязаным воротником.

— Конечно, цела. Висит себе, как оставили. — Пузырев остановил машину, не заглушая мотора. — Вы посидите, я сам сбегаю, — сказал он, спрыгивая на землю.

Через минуту он вернулся, держа в руках узел с вещами Азарова и Олину куртку, тщательно вытер сапоги о траву и залез в кабину.

— Она?

— Да, спасибо. — Рославцева накинула куртку на плечи. — Подумать только: вот так решается судьба человека! Как все глупо, до безумия глупо…

Василий тревожно посмотрел на часы:

— Надо успеть. — Он тронул машину. — Я эту дорогу как свои пять пальцев знаю, так что вы не бойтесь…

— Я и не боюсь, — кивнула Оля.

Снова натужно, на последней ноте заныл мотор, грузовик помчался по лесу, повторяя изгибы дороги, принимая на себя все превратности и опасности коварного пути.

Вася изредка поглядывал на Рославцеву, замечая каждый раз ее тревожный и настороженный взгляд вперед.

Люди и машина словно вздохнули, выбравшись наконец на шоссе. Дождь перестал. Но от этого стало почему-то холоднее.

— Вы самолетом? — спросил Вася, но Оля поняла, что его интересует, зачем она приехала.

— Да, самолетом. Как только узнала про ваши дела, сразу на аэродром… И, как назло, такая погода. В течение полутора суток просидели в Омске. Как сюда прорвались, просто не знаю!

— А мне еще поезд встречать, — сказал шофер. — Начальство едет.

— Какое?

— Замдиректора института. По Анванину душу. Зверь, говорят, а не человек… Короче, веселого мало. Закроют нас, это точно…

— Какая обида! И как все глупо получилось! А ведь такие люди, как Анван, редко встречаются, — вздохнула журналистка. — Надо поднять всю общественность.

— Недавно по радио передали. — Василий кивнул на транзистор, болтающийся у них перед глазами и издающий вкрадчивые вздохи блюза. — Ваша статья… Как будто о нашей экспедиции.

— Вышла? — радостно встрепенулась Ольга.

— Я не все услышал. Дорога, сами видите, какая…

— Все-таки дали!

— Обзор центральных газет…

— Столько времени тянули! Я ведь ее еще до отъезда в Италию сдала. В самолете, в основном, и набросала, когда от вас летела. У нас ведь тоже волокитчики есть, — как бы оправдываясь, сказала Рославцева. — Пока согласовали, проверили, выслушали мнение…

— Понятно, — кивнул Пузырев. — Так вы все как есть описали? — Он с любопытством глянул на Ольгу.

Она, уловив незаметный упрек в его словах, подумав, спросила:

— Обижаются на меня ребята… ну, что я сказалась Гридневой?

— Как сказать, — уклончиво ответил Вася. — Видать, у каждого своя работа. Если бы не эта история…

— Мне чертовски не по себе. Стыдно перед вами, — сказала Оля. — Честное слово!

Василий пожал плечами и ничего не ответил.

— Зареклась! Больше никаких водевилей с переодеваниями.

— Вас как-то один человек спрашивал, не назвался. — Пузырев переменил тему разговора.

— Какой?

— Я не видел. Степан видел. И этот, Клинычев, чтоб ему пусто…

Ольга задумалась, вспоминая.

— А! Так это Сикорский. Наш корреспондент. Он тоже здесь был по заданию. Не хотел меня раскрыть, вот и не назвался.

— Понятно… — кивнул Вася. — Вам не холодно? А вы в рукава куртку наденьте. Все теплее.

— Верно, — улыбнулась Оля. Она надела куртку в рукава, застегнулась на все пуговицы.

Пузырев осторожно обогнул две телеги, груженные мешками с картофелем, и свернул в узкую улочку, в конце которой возвышалась башня из красного кирпича с конической железной крышей.

— Вася! Вася! Гони что есть силы! — вдруг крикнула Ольга, схватив его за рукав. Машина сделала опасный зигзаг.

Шофер недоуменно глянул на изменившееся лицо Рославцевой.

— Что случилось?

— Не понимаешь, что ли? Скорей! Я виновата! Умоляю, скорей! В суд быстрее! — Голос у Ольги сорвался. — Что я наделала, что я наделала! Все из-за меня, дуры…

Василий выжал педаль газа до упора. Испуганно кудахтали куры, разлетаясь в разные стороны перед самым радиатором, зашедшиеся в истошном лае собаки преследовали по пятам взбесившуюся машину.

Еле удерживая грузовик на поворотах, Пузырев отчаянно гнал его к зданию суда. Оля выскочила из кабины и побежала в зал заседаний, в котором по-прежнему сиротливо томился Клинычев.

— Где они? — на ходу спросила Рославцева у девушки, секретаря суда.

— Кто? — удивилась та, рассматривая сверхмодно одетую корреспондентку, взволнованную, с растрепанной прической.

— Судьи.

— Совещаются. А вы, гражданка, обождите лучше в коридоре… Постойте, постойте! Туда нельзя!

— Как нельзя? Мне нужно! Ведь я виновата…

Девушка бросилась за Рославцевой, опрокинув стул, но корреспондентка уже прорвалась в святая святых народного суда — в совещательную комнату.

39

— Что с тобой? — остановил Веня Чижак Василия, бегавшего по зданию суда в поисках Оли.

— Не знаю… — Вася был сам до того ошеломлен, что только часто-часто моргал глазами. — А где она?

— Что такое? — подошла встревоженная Анна Ивановна.

— Кто она? — спросил Чижак.

— Ну, Гриднева, то есть Рославцева. Сюда забежала, только с другого хода… Кричит — жми на всю железку, я виновата, все из-за меня… — Вася сунул Чижаку узел с вещами Азарова и добавил: — Может, она того? — Он повертел пальцем около виска.

Члены экспедиции в недоумении переглянулись.

— Поезд! — спохватилась Кравченко. — Вася, поезд!

Совершенно сбитый с толку Вася побежал к своей машине.

Остальные бросились в зал суда.

У Васи не выходило из головы странное поведение московской журналистки. Он машинально вел машину к железнодорожному вокзалу, автоматически соблюдая все правила дорожного движения. Он даже снизил скорость у соответствующего знака на совершенно пустом шоссе, чего с ним не случалось за последнее время.

Перед небольшим зданием станции одиноко стоял милицейский мотоцикл с коляской, пышно цвели хризантемы и георгины на запущенной клумбе, и на стене призывно блестела свежевыкрашенная дощечка с указателем: «Буфет».

Ноги Пузырева сами собой повели его в буфет. В мозгу совершалась самостоятельная работа без участия сознания и воли: кружка пива — пять минут, бутерброд с селедкой — две минуты. Итого семь минут. Поезд подойдет через одиннадцать минут.

В голове мучительно ворочался вопрос: что за очередной фокус собралась выкинуть Ольга Рославцева?

Буфет по случаю дождя и будней встретил его пустыми столиками. Сиротливость этого обычно людного и веселого заведения особенно подчеркивали три ряда начисто вымытых пивных кружек, переложенных алюминиевыми подносами, возвышающимися на стойке возле грустной буфетчицы.

Завидев Васю, она радостно крутнула ручку, и тяжелая струя ударила в давно уже стоявший под краном граненый сосуд.

— Подожди, смотри, какой быстрый! — пожурила она Пузырева, потянувшегося к кружке. — Пеной не напьешься.

— Спешу, Тося, — буркнул шофер экспедиции.

— Успеешь. — Буфетчица обнажила в улыбке ряд крепких редких зубов. — Женишься — поспешай.

— Владивостокский встречаю, — сказал Вася, сдувая с кружки тягучую пену.

— Опаздывает на полчаса.

— Не врешь? — недоверчиво посмотрел на нее Василий, припадая к пиву.

— Врать мне выгоды нет. Еще одну или две?

Вася, не отрываясь, докончил пиво и только тогда откликнулся:

— Две. И селедочки. Пару бутербродов.

Тося обиженно стала вытирать посуду: Вася явно ее игнорировал, а ей страсть как хотелось расспросить его про суд. Выждав минуту-другую, она не выдержала и, налив еще кружку, подошла к нему.