– Ну, стало быть, выпить надо за здоровье вашего хана Угедэя, – предложил я, поглядывая на то, как ловко Чен справляется с мясом, вертя его над слишком горячими углями.

Сказав это, я поднял свой кубок, ударил о кубки гостей так, что спирт заплескался, перехлестывая через край в соседние, и одним залпом выпил. За мной следом выпил и Александр, но поздно понял, что вино очень крепкое. Сжав кулаки, он резко выдохнул и, сморщившись, схватился за край стола, стараясь перетерпеть приступ удушья. Шутка ли – махнуть пятьдесят граммов почти чистого спирта.

Послы попробовали последовать моему примеру, но, только пригубив вино, сразу же сморщились, выпучив глаза, в отличие от молодого князя не стесняясь выказать свое негодование. Не способные вдохнуть несколько секунд от крепкого напитка гости еще больше скрючились и ссутулились, нависая над самым столом, куда Чен поставил миску с уже кое-как обжаренными кусками мяса.

Собрав в кулак гордость, преодолевая страх и отвращение, послы попытались было вскочить с лавок и отпрянуть от угощения, как от корзины ядовитых змей.

– Что? Не по нраву вам, гости, мое угощение? Вон как ежами зашипели! Так вот и ваши слова, и манеры не по нраву мне, Коварю-колдуну.

Скоморохи рвали на стрелке окровавленные лохмотья, жгли ему спину раскаленным железом, отчего по всему залу разносился запах горелого мяса. Один из послов не выдержал, вскочил, отбежал в темный угол. Его рвало так сильно и долго, что я не мог удержаться от смеха, который, надо сказать, в этом зале и обстановке прозвучал очень невесело. Ведь, кроме меня, никто не смеялся.

Отрезав кусок мяса, я закусил водку, а оставшееся на блюде пододвинул ближе к китайцу, который тоже с удовольствием ухватил кусок и закинул его в рот.

– Невежда ты, Кулькан, а еще послом назвался! Явились на мой двор без подарков, от угощения моего нос воротите, за здоровье хана своего же выпить со мной не пожелали, да еще и говорите, чтобы я, Коварь, ему на верность присягнул. Коль ты, посол, его не уважаешь, с какого перепою мне его уважать? Ваш хан, посланнички, мне – что лягушка на болоте, пусть себе квакает. Нет мне до него никакого дела. Собрался воевать рязанскую землю и все прочие, так то его заботы. Мне с той войны надобно только четверть всей добычи.

– Как это?! – удивился посол, схватившись за пояс, под который была заткнута нагайка.

– А вот так это! Войной своей вы мне всех торговцев распугали, все договора мне расстроили, лишили честной прибыли, так что теперь извольте со всех своих походов на любой град, на любое селище, что в рязанской земле и в любой другой, взято вами будет, отдавать мне, Коварю, четвертину всего взятого. И пусть прежде в знак согласия и уважения пришлет мне каждый из воевод по дюжине добрых коней, пуд серебра, пуд золота и куниц да шелков по пуду. Вот тогда я стану думать, что выказали ханские воеводы мне достойное уважение. Да послы пусть придут и принесут все сказанное с большими почестями.

– Был славный град Хамлык, – произнес посол, скривив губы от гнева, – был славный град Биляр, и славный град…

– И типа вы все те грады взяли! – перебил я посла. – Ну и что с того? Какое мне дело до тех городов? Вы, гадское племя, меня не стращайте. Я заводы держу, купеческие дела веду, а такие военные убытки заставляют меня гневаться да лютовать без причины! А когда я, Коварь, начинаю лютовать, лешие в болотах хоронятся да икают от страха! Ясно вам! Бесы по оврагам прячутся! И вы, степняки чумазые, лучше бы убрались восвояси! Пока бить вас не стал да не извел всех поганых племен ваших!

– Ты не князь, Коварь, твой улус мал, крепость твоя – сущий прыщ! – закричал Кулькан, вскакивая с жесткой дубовой скамьи. – Неужто восстанешь против наших туменов, не боясь расправы за обиды и оскорбления? Не устрашишься разорения, когда и тебя, и все племя твое скормим собакам!

– Слово мое хану вашему, тузику, да псам его верным передайте. Кто лют ко мне явится, тот люто бит будет да погибнет от горьких проклятий! Вот мое слово, послы! А покуда ступайте с миром! Не вышло у нас доброй беседы. Разгневали вы меня не на шутку, как бы хуже не вышло!

Сказав это, я выплеснул остатки из кубка в жаровню, отчего на углях вспыхнуло яркое голубое пламя, взметнув вверх острые языки.

Старик Кулькан вроде бы попятился, да только уходить не торопился. В темном углу скоморохи спустили Самохвата с дыбы и стали шумно и звонко колотить «мученика» палками. Брызги крови долетали даже до моего стола и крупными кляксами размазывались по промерзшему каменному полу.

– Саган баска керек жок! – гортанно выдохнул Кулькан и, раздув ноздри, резко развернулся, отталкивая с дороги замершего истуканом Олая.

– Что он сказал? – спросил я разведчика, накидывая шубу на плечи.

– Башку грозится оторвать, – ухмыльнулся Олай и вышел во двор вслед за послами, внимательно оглядываясь по сторонам.

Сразу за ним шмыгнул в проем ворот Чен. Коротышка китаец взобрался на каменный выступ перил и сел на корточки, накинув на голову овчинную шапку. Разглядывая двор, через который спешно вышагивали к воротам ордынские послы, китаец только смачно сплюнул им вслед.

– Если переговоры короткие, то, стало быть, битва будет долгой, – предположил Александр, проходя вокруг стола и вставая передо мной.

– Долго воевать мне не с руки, дружище. Если будет возможность быстро покончить с делом, я тянуть не стану.

Выйдя последним из башни, я заметил лишь, как послы вскочили верхом на лошадей и, что-то громко выкрикнув, помчались обратно к переправе.

– Уже через неделю в ставке Батыя и его полководцев будут знать мой ответ. Но первым делом они нападут на Рязань. Во всяком случае я бы именно так поступил, если только Юрий не пойдет с ними на мировое соглашение. Люб я или нет при рязанском дворе, но оставлять у себя в тылу княжью дружину они не будут, с собой возьмут и при штурме пустят в первых рядах.

– Юрий – хитрый лис, тобой наученный, – высказал свое сомнение разведчик Олай. – Он может заключить договор и принять ханскую власть. Вот будет ему подмога, чтоб поквитаться после с Владимиром да князьями тамошними.

– Все это после. Ты мне лучше скажи, Олай, где сейчас основная часть ханского войска?

– Как Итиль перешли, так разделились на три части. Большая часть пошла на Рязань, по последнему докладу, встали большой ватагой на Онузе. Там крепость была, да вся дырявая, они ее и воевать не стали, просто вошли, воевод тамошних пугнули да взяли все. Батый и Орда действительно два тумена там держат. К ним еще от булгарских и половецких князей подходят, всего, думаю, еще пара тысяч, не больше. Семь тысяч пошли северней, под чьей головой, не ведаю. Мой человек в стане Батыя и Орды говорит, что держат они дорогу на Владимир, но это еще проверить надо.

– Разделились? Что-то на них не очень похоже. Хотя им виднее, небось не первый год города воюют? А? Что скажешь? Князь Александр Ярославович?

– Я бы такое войско тоже разделил, – согласился молодой князь, все еще напряженно оглядываясь в темный угол башни, где скоморохи собирали декорации своего короткого спектакля. – Таким маневром я бы не позволил объединиться племенам. Одни, большим числом, – на север, другие – точно на запад, третьи, стало быть, на юг.

– Сколько на юг пошло – то мне вовсе не ведомо, батюшка, – подтвердил Олай, продолжая мять в руках шапку. – Знаю только, что верховными полководцами южной части вражеского войска стали Кулькан и Бури. Они младшие в семье, так что не думаю, что с ними идет больше пяти тысяч, да и земли там сговорчивые, кто уже не убежал, те всякую власть примут.

– Случись что, так за ними быстро гонцов отправят? Скоро ли придут на подмогу Батыю и Орде?

– Скоро, батюшка. Уж поторопятся, если велено будет.

– От Онуза до Рязани неделя ходу. Они торопиться не станут и с голыми авангардами на чужую землю не сунутся. Но разведку пошлют. Вот ими-то мы капитально и займемся. А так они, конечно, молодцы! Пришли как по учебнику. Словно бы знали, поганцы, что в земле Русской глад да разорение.