До этого времени нижний уровень башни занимали только временные склады с тактическим вооружением. Теперь же он пустовал. Все оружие давно распределили по взводам и строго следили за его сохранностью, в то самое время, пока мои цеха готовили новые припасы. Сейчас, спешно переоборудованный в зал для особых приемов, он выглядел пугающе. Все мои самые страшные представления о камерах пыток мрачной средневековой Европы в эпоху инквизиции воплотились здесь в полной мере. Старики постарались на совесть, внимательно прислушиваясь к моим подсказкам, оформили все так, что действительно кровь в венах стыла да густела от одного только взгляда на странные приспособления, расставленные в большом зале.

Трон я нарочно водрузил недалеко от жаровни с раскаленными углями, и чтобы освещение помрачней, и чтоб теплей было. К слову сказать, смотровая башня вовсе не отапливалась, а морозец в этот день выдался крепкий. Скоморохи готовили свое представление, репетировали какие-то приемы и трюки, в то самое время, когда я расставлял на маленьком столике приготовленное специально для этого случая угощение. Чен с удивлением и любопытством разглядывал все, что я аккуратно выставляю на столешнице, видимо, не понимая, в чем подвох. Действительно, на первый взгляд ничего особенного и не было. Крепкий яблочный уксус, горчица, тертый хрен, ржаной хлеб и водка. Водку я лично приготовил в своей мастерской, чуть разбавив малиновым сиропом крепчайший спирт, так, чтобы крепость была около семидесяти градусов. Но главное блюдо к этому столу должны будут приготовить скоморохи.

Не знаю, с чего вдруг мне захотелось устроить представление перед послами, то ли продолжал задуманный когда-то план по устрашению и нагнетанию самых невероятных слухов вокруг собственной персоны, то ли просто куражился, теперь уже без всякой цели. Но сыграть роль злодея в этом нелепом скоморошьем представлении мне ужасно хотелось.

Олай тихо вошел в башню, закутывая в руках потертую соболью шапку. Селиван, увидев разведчика, подтянул узел под рубахой молодого стрелка, подвешенного на импровизированной дыбе. Стрелок попытался унять улыбку на пухлой роже и довольно натурально ойкнул.

– Шибче вопи, Самохват! – рявкнул на гвардейца скоморох и стал раскладывать разделочные ножи на лавке.

– Прибыли, – прошептал Олай, наклонившись к моему уху. – Четверо послов с большим военным отрядом, всего полторы сотни. Дерзкие старикашки, ерепенистые, один, с тощей бородкой, у них за старшего. Другие, что ни скажут, на него оглядываются. Я сказал, что ты, батюшка, сейчас занят, но они ждать не желают. Вот я и пошел вперед узнать, примет ли их Коварь.

– Примет, примет, – ухмыльнулся я, давая отмашку старикам-скоморохам, чтоб начинали свое представление – пусть входят, да только ты смотри, Олай, гляди за ними в оба!

В темном углу почти без паузы, душераздирающе завопил стрелок Самохват. Давыдка приложил ему к шее ледышку и налепил уже распаренный горчичник.

– Живьем тебя, вора, резать станем, коль не сознаешься, кто в караульной серебряную пряжку скрал! – заорал дед Селиван, плеснув на рожу и грудь стрелку бычьей крови.

Стрелок задергался, громыхая тяжелыми цепями, и заорал еще громче, когда ему на расцарапанную шею Давыдка насыпал соли.

– Помилуй, батюшка! Не крал я пряжки! Молю о пощаде! Смилуйся!

Видимо, услышав вопли, с противоположной стороны, через ворота в башню вошел князь Александр в сопровождении троих охранников и неизменного спутника Ратмира.

– Отправь-ка людей восвояси, князь, да иди ко мне за стол, – обратился я к Александру, накручивая себя на то, чтобы выглядеть как можно более грозно. – Будем с тобой вести политику. Да только ты со мной во всем соглашайся и, главное, лишнего не ляпни, молчи, чтобы ни случилось, а то все задуманное мне испортишь.

Еще плохо соображая, что происходит, молодой князь одним только жестом отослал подручных и, задержав некоторое время взгляд на истязаемом скоморохами стрелке, присоединился к моему столу.

– На-ка вот, вина выпей, да постарайся пока вопросов не задавать. Что непонятно будет, я тебе потом растолкую, – предложил я Александру, хитро подмигнув.

Заметно шаркая, в зал вошли четверо ордынских послов, неуклюже кутаясь в длинные собольи шубы. Я лишь мельком взглянул на гостей и опять уставился на стрелка, «истязаемого» скоморохами, играющими сейчас роль лютых палачей. Послы тоже долго не могли оторвать взгляд от несчастного на дыбе и, лишь через минуту собравшись с силами, заговорили:

– Доброго здравия в дом твой, Коварь. Прибыли мы к тебе с посольством от великого Улус-Джучи и воевод его Орды и Бату. Имя мое Кулькан, и я стану говорить от имени и по повелению сынов Угедэя, – поприветствовал почти без акцента тот самый посол с худой бородой, на которого указал как на старшего Олай.

– Что за дары принесли мне, послы ханские? – спросил я, старательно стряпая на лице кислую и безразличную мину.

– Пришли мы к тебе с повелением от нашего хана, чтобы ты, боярский слуга Юрия, князя рязанского данник, высказал свое ува-жение, принимая власть хана Угедэя, и дал ему дани – десятую часть всего, что твое и людей твоих.

– Стало быть, без подарков пришли? От меня даров ждете, – подытожил я, обернувшись к стрелку, растянутому на дыбе. – Плохо. Очень плохо и невежливо. Из дальних земель прибыли, а подарка мне, Коварю, пожалели. Но, ладно, дела позже, я-то хозяин гостеприимный, садитесь за стол, послы ханские, угощайтесь моим вином, моим хлебом, чем бог послал.

– Вот говорили тебе, дураку, чтоб сразу сознался! – закричал дед Селиван на Самохвата, играющего роль мученика. – Дождался, что батюшка почивать изволит!

– Помилуй… – захрипел стрелок, брызжа кровавой слюной, но Давыд уже вонзил ему в спину разделочный нож, смачно выдирая кусок свежего мяса.

В гулком зале звонким эхом раздался неистовый вопль бьющегося в конвульсиях стрелка. Глядя на это, послы невольно ссутулились и попятились, но попытались сделать вид, что ничего особенного не происходит. Олай, стоящий у них за спиной, только подтолкнул гостей к столу, как бы принуждая принять мое приглашение.

Александр стал серьезен и собран, видимо, уловил, глядя на мою гневную физиономию, что все происходящее не больше чем спектакль, и тут же принял игру.

Чен, проворный, как обезьяна, спрыгнул с лавки и побежал к Давыду. Здоровенный и угрюмый верзила выложил на поднос увесистый шмат мяса, срезанный со спины стрелка, дергающегося в бессильных судорогах на дыбе. Истязаемый уже почти еле хрипел, повиснув на цепях и веревках, сплевывая на пол сгустки крови.

– Присаживайтесь, послы ханские, к моему столу, – повторил я, – трапеза долгой будет, мне поспешать некуда.

Видимо, не зная, как поступить в такой ситуации, послы все же сели за стол, а Чен, поставив поднос с мясом возле жаровни, стал суетиться, разливая по глубоким кубкам почти чистый спирт, приятно пахнущий малиной. После китаец вынул нож и стал с совершенно невозмутимой рожей править его на оселке. Разделывать мясо он принялся с особым артистизмом, нарезая его на тонкие куски, окуная в яблочный уксус и подсаливая. На решетке очага такое мясо приготовится очень быстро, как в дорогом ресторане, прямо на глазах у клиента.

Побелевшие, словно мел, лица послов скрутило гримасой ужаса, но они старательно держались, показывая всем своим видом, что такими методами их не сломить и не запугать. Уверен, что ничего подобного они здесь увидеть не планировали. Пусть даже до них доходили разосланные моими людьми слухи о неистовой жестокости злобного колдуна Коваря, держащего крепость на Змеегорке, таких изуверств они себе явно не представляли.

– А что этот ваш хан, как его там, Угадай, позабыл в землях рязанских? Или, быть может, воевать землю нашу пришел?

– Зачем воевать, – прошипел посол Кулькан, косясь на молодого князя Александра, – если всегда можно решить дело миром, – выдавил он из себя скользкую фразу. – Кто хану и воеводам его на верность присягнет, лучше прежнего жить станет. Мудрый правитель, великий воин, милосердный и справедливый хан Угедэй повелевает всем миром. И горе тому, кто не примет власти его, данной от Бога, – ответил мне посол, не переставая коситься на князя и скоморохов, устроивших кровавую феерию с оглушительными воплями и стонами.