На следующем месте работы воспитательницей двух толковых мальчиков семи и восьми лет именно поведение хозяина сделало невозможным ее дальнейшее пребывание в доме. Поначалу ей казалось, что она просто ложно истолковывает некоторые его взгляды и якобы случайные прикосновения, тем более что отношения между мужем и молодой, все еще очень хорошенькой женой казались ничем не омраченными. Но вскоре Тереза перестала заблуждаться относительно намерений супруга, который ей в остальном вообще-то нравился, она должна была сознаться самой себе, что долго не смогла бы — или даже не захотела бы — оказывать ему сопротивление, пока наконец крайне грубая попытка добиться интимной близости, на которую он осмелился как-то вечером, когда его супруга и дети находились в соседней комнате, исполнила ее больше страхом, чем отвращением и вновь заставила поспешно ретироваться.

И вот она попала в так называемый большой дом — посредница сочла это для Терезы особым и в какой-то степени незаслуженным везеньем, за что хотела получить особый гонорар. Директору банка Эмилю Грайтлеру перевалило за пятьдесят; это был мужчина с вежливыми и любезными манерами, сдержанный почти как дипломат. Его супруга, дама отцветшая и неказистая, обожала мужа неразделенной любовью и восхищенно смотрела на него снизу вверх. Детей у них было четверо. С двумя старшими, один — студент права, второй — будущий банкир, Терезе нечего было делать, а тринадцатилетняя девочка и младший сын девяти лет посещали обычную школу и, кроме того, имели такое количество частных учителей, что работа Терезы ограничивалась проводами обоих детей в школу и обратно, а также совместными прогулками. Она бы очень хотела поближе сойтись с девочкой, но та, похожая на отца и при всей своей детскости недоступная, как и он, осталась равнодушной к ее почти материнским нежностям. Сначала Тереза обижалась, а потом и сама стала суше, даже строже относиться к девочке, чем ей бы хотелось, пока наконец не сложились прохладные ровные отношения, при которых лишь изредка жалкая раздраженная вспышка со стороны Терезы или высокомерная замкнутость со стороны Маргарет напоминали о прежней напрасной, наполовину бессознательной борьбе друг с другом. Девятилетний Зигфрид был веселый и для своего возраста удивительно остроумный мальчик, которому Тереза частенько выговаривала за его дерзкое поведение, однако не могла не смеяться вместе с другими его забавным выходкам и выражениям.

У нее оставалось много времени для себя, но господам не нравилось, если она надолго уходила из дома, и, хотя в ней редко нуждались, она должна была всегда находиться в их распоряжении. В доме часто собирались более или менее многочисленные гости, выходить к которым ей, как правило, не полагалось. Но к концу традиционного карнавала хозяева затеяли бал, при подготовке которого фрау Грайтлер, слегка прихворнувшая, несколько раз обращалась к Терезе за помощью, поэтому не могла не разрешить воспитательнице участвовать в торжестве. Лишь после перерыва ее пригласил на танец красивый молодой человек со светлыми усиками, его примеру последовали оба старших сына хозяев, будущий юрист и банковский служащий, другие гости тоже с ней танцевали, молодой блондин подходил снова и снова и в своей нагловатой манере развлекал ее веселыми историями, драгунский лейтенант подвел ее к буфету, подал ей бокал шампанского и чокнулся с ней, кудрявый брюнет с небольшим романтичным шрамом на лбу, который во время танца совершенно нахально прижимал ее к себе, но не проронил ни слова, в три часа утра отважился на такие прозрачные намеки, что она залилась краской до корней волос и не нашлась что ответить. Наконец тот блондин откровенно попросил ее о свидании. Тереза отказала, но в течение нескольких дней после бала, выходя на улицу, каждый раз надеялась встретить его, и, когда он неделей позже нанес визит ее хозяевам, о чем потом за столом говорилось, как и о других визитах, она испытала нечто вроде разочарования, однако оно относилось не столько к упущенному свиданию, сколько к другим невольным и не по ее вине произошедшим упущениям последних лет, которые она теперь вдруг осознала.

Поскольку выплата жалованья в доме Грайтлеров обычно задерживалась на несколько дней, Тереза не обратила внимания, когда однажды прошел целый месяц, а жалованья она не получила. Но когда жалованья не выдали и в следующий раз, Тереза, которой нужны были деньги, сочла возможным напомнить госпоже Грайтлер о сроках. Ее попросили подождать всего несколько дней, и вскоре она действительно получила большую часть денег. Она бы успокоилась, если б в тот же день служанка не спросила у нее, сколько ей остались должны. До сих пор у нее был принцип: никогда не пускаться в разговоры о «господах» с обслугой дома, в котором и сама работает. Однако на этот раз не смогла устоять перед искушением и скоро узнала, что семья Грайтлер в долгу как в шелку, что, например, даже счет от кондитера за последний бал не был оплачен. Тереза просто не могла и не хотела этому верить, потому что в доме все шло своим чередом. Сервировка стола оставалась изысканной, еда превосходной, часто принимали гостей, коляска стояла перед домом, летние туалеты для мадам были заказаны, как обычно, у лучшего портного. В настроении господина Грайтлера не произошло никаких изменений. Он, как и прежде, держался с женой и детьми с тем же несколько прохладным и безучастным дружелюбием, не проявлял ни малейшей суеты или раздражения, за столом обсуждались планы летнего отдыха, и не было никаких признаков, заставляющих предположить, что предстоит какая-то значительная перемена в укладе семьи. Но в мае господин Грайтлер однажды уехал, что случалось достаточно часто, как обычно, попрощался со всеми в отличном расположении духа и пообещал вернуться через десять дней. В его отсутствие сначала ничего в доме не изменилось, пока однажды ранним утром Терезу не разбудила и не заставила прислушаться и встать с постели странная суета в прихожей. Спустя два часа служанка сообщила ей, что и госпожа Грайтлер уехала. За обедом старший сын рассказал о внезапной болезни дальнего родственника. Однако еще до вечера госпожа Грайтлер вдруг вернулась — бледная как полотно и заплаканная. Больше невозможно было скрывать, что произошло. Вечерние газеты сообщили: банк лопнул, господина Грайтлера арестовали в то же утро прямо в поезде в двух часах езды от Вены. Госпожа Грайтлер предложила Терезе немедленно покинуть дом, но Тереза испросила разрешения остаться, пока не найдет себе другое место. Ее чрезвычайно удивило, с какой быстротой все члены семьи сумели приспособиться к перемене обстоятельств, которая внешне совсем не была заметна. Еду подавали на стол такую же хорошую, как и прежде, дети продолжали ходить в школу, Маргарет оставалась столь же высокомерной, Зигфрид отпускал свои шуточки, учителя приходили в привычные часы, посетителей тоже хватало. Правда, среди них были и такие, каких раньше никто в доме не видел, другие же не появлялись вообще. Когда Тереза уходила, госпожа Грайтлер, именно в эти трудные для нее дни неожиданно проявившая выдержку и энергию, от всего сердца пожелала ей доброго пути, но очередное жалованье, разумеется, так и осталось невыплаченным.

Она согласилась на первое попавшееся место в качестве «фройляйн» при трех совершенно невоспитанных мальчишках от шести до десяти лет, с которыми ей приходилось тяжко во всех отношениях. Их отец, страховой агент, бывал дома только вечерами, и всегда в плохом настроении, мать — толстая, глупая и на первый взгляд флегматичная особа, которая, однако, по два-три раза в день, словно на нее находило, начинала орать на детей, ссориться с каждым, кто попадался ей на глаза, а Терезу отчитывала, как мальчишку-рассыльного, чтобы потом вновь впасть в своего рода летаргию, из которой ее не могли вывести ни обязанности хозяйки дома, ни ужасный шум, поднимаемый сыновьями, так что вся ответственность ложилась на плечи Терезы. Она выдержала два месяца такой жизни, а потом уволилась и поехала в Энцбах.