Посреди двора около столика сидели два трубача. Один дул в лабу, другой — в хаотун. Из кухни валил пар. Там, обливаясь потом, орудовали повара.

Над входом был наклеен огромный, вырезанный из блестящей красной бумаги иероглиф, обозначавший «радость». По бокам спускались две бумажные полосы, на которых были начертаны стихи.

Это было каллиграфическое творение оспопрививателя.

От дома Го Цюань-хая отъехала тройка, на которой торжественно восседали оба свата, а рядом с ними разместились музыканты.

Тишина, наступившая после оглушительного рева труб, показалась особенно приятной и умиротворяющей.

Невесту привезли только в сумерки. Лю Гуй-лань была одета в красную куртку и черные шелковые штаны. На ногах — туфли из красного узорчатого шелка, в волосы был воткнут пунцовый бумажный цветок. За телегой, на которой ехала невеста, следовала другая, со сватами и музыкантами. Сбруя на лошадях и кнуты, которыми размахивали возчики, были украшены развевающимися красными лентами.

Как только первая телега остановилась у ворот, ее мигом окружили гости. Все с таким любопытством разглядывали Лю Гуй-лань, словно никогда в жизни ее не видели.

— Ты только погляди, какая стала?! — восклицали гости. — Вот это красавица!

— Да ведь она же нарумянилась.

— Да нет, это просто от волнения раскраснелась. Стесняется!

Лю Гуй-лань сидела, опустив голову, и обиженно молчала. Ради чего выставили ее напоказ, сделали мишенью для насмешек? Ей глубоко чужды эти древние обряды и обычаи, зачем же ее заставляют быть их главной участницей? К тому же от неподвижного сидения у Лю Гуй-лань затекли и замерзли ноги. Она хотела было уже слезть с телеги, но сильная рука Чжан Цзин-жуя толкнула ее обратно. Парень широко улыбнулся и весело сказал:

— Не торопись! Скоро пригласят, а пока сиди и не горячись.

— Давайте же сюда воду, — распорядилась старуха Сунь.

Женщины принесли чашку с водой и подали невесте. Она очень удивилась: и так замерзла, зачем же еще пить холодную воду? Лю Гуй-лань попыталась отстранить протянутую ей чашку.

— Пей, пей! Ты должна выпить, — настаивала старуха Сунь. — Вода с сахаром. Надо, чтобы у тебя всегда во рту было сладко.

— А зачем у меня должно быть во рту сладко?.. — недоумевала невеста.

— Как это зачем? Не твое дело рассуждать и перечить старым обычаям, — строго ответила старуха. — У жены должен быть сладкий рот, чтобы она не грубила мужу.

Лю Гуй-лань это объяснение очень рассмешило, но не успела она опомниться, как ей запрокинули голову и вылили воду в рот.

Вскоре невеста примирилась с необычным для нее положением. Она чувствовала себя как во сне: такая легкость, была во всем теле. Вот только ноги словно деревянные… Скорее бы все это кончилось и ей позволили бы сойти с телеги.

Но тут принесли еще таз, наполненный водой.

— Вымой руки! — приказала старуха Сунь.

— А это зачем?

— И что ты все спрашиваешь… — проворчала старуха, но тут же объяснила: — Чтобы посуду потом не била!

Лю Гуй-лань опустила руки в воду и вытерла полотенцем, которое подала ей какая-то женщина.

«Теперь, наверное, уже все, и можно будет слезть», — с облегчением подумала невеста.

Но едва она спустила ногу, как снова принесли таз, теперь уже с горящими углями.

«Вот это хорошо, — обрадовалась Лю Гуй-лань, — можно будет погреть озябшие ноги».

— Куда ты к ногам-то его ставишь? Какая непонятливая! — рассердилась старуха Сунь. — Руки, руки грей, чтоб они у тебя всегда были теплые и проворные и за гостями бы хорошо ухаживали.

Послушно отогрев руки, невеста спрыгнула наконец с телеги.

— Что ты делаешь? — закричала старуха Сунь. — Не становись на землю, становись на цыновку, на цыновку становись!

Лю Гуй-лань только сейчас заметила, что от телеги через весь двор до самой двери дома были разостланы цыновки.

Как только она сделала несколько шагов, раздались крики:

— Председатель Го, председатель Го пришел!

Сердце Лю Гуй-лань радостно затрепетало, но, взглянув на Го Цюань-хая, она обомлела. На нем было новое драповое пальто и черная фетровая шляпа. Все это разыскал у кого-то для свадьбы старик Сунь. Поверх пальто крест на крест жених был перевязан шелковой лентой, такой же красной, как его лицо.

— Смотри-ка! — закричали гости. — Жених-то как покраснел! Еще больше невесты стыдится!

Жениха и невесту подвели к установленному посредине двора жертвенному столу, на котором в пяти блюдечках, расписанных красными разводами, лежали свиная печенка, свиное сердце, капуста, лапша и свежая рыба. Блюдца были расставлены в форме цветка сливы. На каждом блюдце красовался, кроме того, большой цветок, искусно вырезанный из красной бумаги. В деревянный ящик, до краев наполненный мелким зерном гаоляна, были воткнуты тонкие курительные палочки, испускающие благовоние.

Жениха и невесту поставили рядом лицом к воротам.

Смолкшие было разговоры опять возобновились. Старались говорить тихо, но так как говорили все разом, двор наполнился гулом.

— Ты только посмотри, что за цветы у нее на туфлях. Других таких туфель и не сыщешь!

— А красная куртка!

— Это с плеча помещичьей снохи. Широкая какая! И как это только Лю Гуй-лань по своей фигуре приладила!

— На то она и первая рукодельница в деревне.

— Она и оконные цветы вырезать большая мастерица, и всякую другую работу умеет делать.

— Старые люди говорят, что по обычаю невеста должна быть одета во все красное, иначе жизнь ее будет несчастной.

— Чего ж тянут-то? — спросил кто-то со вздохом.

— Свадебный обряд полагается начинать в полночь.

— Мало ли что полагается! Если полуночи ждать, невеста себе руки и ноги отморозит. Холод-то какой…

Старик Сунь, у которого не только замерзли ноги, но и разыгрался на морозе аппетит, заторопил:

— Пора приступать! Чем раньше управимся со свадьбой, тем скорее сын родится! Музыканты, начинайте!

Сопровождаемые оглушительным ревом труб, Го Цюань-хай и Лю Гуй-лань направились по цыновкам к дому. Группа молодых женщин поджидала их у дверей.

— Поглядим, поглядим, какой она ногой переступит порог, левой или правой.

— А что это означает?

— Если переступит правой, то первый ребенок у нее будет девочка, а если левой — обязательно сын…

Оттого ли, что было холодно и она сильно замерзла, или же по какой-то другой причине, но Лю Гуй-лань плохо понимала в этот миг, что творилось вокруг. Переступая порог, она слышала предостерегающие крики женщин: «Левую прежде ставь, левую!», но она так и не сообразила, чего от нее хотят, и не помнила, как очутилась в комнате.

Старуха Сунь кинула под ноги невесте мешок с зерном гаоляна:

— Полезай на кан, только прежде на мешок становись. Жених! Ты тоже иди сюда, к невесте.

Новобрачные сели рядом на кан, подвернув под себя ноги. Над их головами был растянут шелковый полог цвета огня.

Подошла молодая женщина с гребнем в руках и начала расчесывать невесте волосы.

Лю Гуй-лань отогрелась и почувствовала себя бодрее. Вспомнив все наставления старухи Сунь, она невольно улыбнулась и с любопытством огляделась вокруг.

Комната была убрана заботливыми руками вдовы Чжао. Под самым потолком висела большая лампа. На столе горели две толстые свечи красного воска, стояли чашечки и чайники, увитые красной бумажной бахромой.

На западной стене, где прежде обычно помещались таблицы предков, висели большие портреты Мао Цзе-дуна, Чжу Дэ и Линь Бяо, а сбоку от портретов на продольных красных полотнах Сяо Сян в честь новобрачных написал такие пожелания:

— Поклонитесь же друг другу… без этого и свадьба за свадьбу не считается… — услышала Лю Гуй-лань шепот старухи Сунь.

Еле сдерживая улыбку, невеста отвесила жениху низкий поклон.

Дом наполнился веселой свадебной музыкой. Старуха Сунь вышла и сейчас же вернулась с двумя чарками водки. Одну она поднесла Го Цюань-хаю, другую — Лю Гуй-лань и велела им отпить по глотку, после чего она заставила их обменяться чарками и выпить все до дна.