— А скажите, земля Тана Загребалы уже полностью разделена? — спросил начальник бригады.

— А сколько у него забрали? — поинтересовался Лю Дэ-шань.

— Девяносто шесть шанов, — сказал Го Цюань-хай.

Лю Дэ-шань отрицательно покачал головой:

— Нет… это не все. У него было не менее ста двадцати…

— Значит, ты считаешь, что он нас обманул? — спросил начальник бригады.

— Конечно, какие-нибудь участки да утаил.

— Утаил, утаил! — вскочила Лю Гуй-лань. — Я сама в прошлом году пропалывала его поле. Почему это у него грядки такие длинные, что одну грядку за полдня не обойдешь?

— Как? — удивился начальник бригады. — Разве он даже в прошлом году нанимал поденщиков?

— Конечно, нанимал, — подтвердила Дасаоцза. — А грядки действительно были длинные. И когда я в прошлом году у Добряка Ду работала, просто диву давалась, как еще много у него земли.

Это подтвердили и другие женщины. Теперь Сяо Сяну стало совершенно ясно, что у помещиков еще осталась земля. Дальнейшее обсуждение показало, что они отдали по большей части плохие участки. Кроме того, некоторым беднякам достались не только отдаленные, но и разбросанные в разных местах наделы. Старики Тянь, например, получили два участка земли: один у западных ворот, другой за речкой. Приходилось дважды в день переправляться на противоположный берег.

— А мы, например, — заметил Чжан Цзин-жуй, — такую землю получили, что ничего на ней не растет кроме сорняка, и самый близкий участок — в пяти ли от дома.

Наконец собрание вынесло решение: конфисковать все земли у помещиков и в соответствии с программой земельной реформы выделить им другие участки. Что касается наделов, принадлежавших середнякам, то тут вновь разгорелись споры, так как по положению эти наделы рекомендовалось не трогать.

Говорили, что это затруднит окончательный передел и что самое лучшее включить все земли в общий фонд, а затем дать середнякам новые участки, но, конечно, с таким расчетом, чтобы середняки не потерпели ущерба.

— Какая была земля, такую и дадим, только в другом месте. Зато наделим всех поровну, — заключил старик Чу и, обернувшись к Лю Дэ-шаню, который сумрачно молчал, окликнул его:

— Старина Лю! Каково твое мнение?

Вопрос, временно отложенный Сяо Сяном, требовал все-таки решения. Начальник бригады подошел к Лю Дэ-шаню:

— Ну как, Лю Дэ-шань, ты все еще колеблешься? Не хочешь — скажи прямо.

Тот помолчал немного и ответил:

— Начальник Сяо, если бы ты меня не спросил, я бы промолчал. Но теперь придется сказать. Мой небольшой клочок земли перешел ко мне еще от прадеда. Давно я работаю на этой земле и хорошо знаю, что она любят, а чего и нет. На моем участке — наше семейное кладбище. Там похоронены мои предки. Во время праздников, когда совершается поминовение усопших, не нужно далеко ходить с жертвоприношениями: все на своей же земле…

— Несознательный ты элемент! — побагровел от возмущения старик Чу. — На поминки ходить близко! Каково? Из-за своих могил другим людям неудобство устраиваешь! Ведь тебе за твою землю не худшую предлагают, только в другом месте, а ты со своими могилами! Знаешь, скажу тебе по совести: не хочешь менять — убирайся-ка ты с нашего собрания!

— Я тоже член крестьянского союза! — вспылил Лю Дэ-шань. — И ты не смеешь гнать меня!

— Какой ты член крестьянского союза? — закричал старик Чу. — Побыл маленько носильщиком в армии и думаешь, что герой! Видали такого? А когда в уборной прятался, тогда кем был?

Взяв себя в руки, Лю Дэ-шань спокойно ответил:

— Когда я в уборной прятался, ты тоже дома отсиживался, и не тебе меня укорять в этом. Что правда — то правда, был со мной этот случай. Однако откуда ты такой закон выискал, чтобы людям рты затыкать? Начальник Сяо объяснил нам, что бедняки, батраки и середняки — одна семья. По-моему, середняки о своих делах говорить тоже вольны. Если же не разрешаете говорить и участвовать в крестьянском союзе, я, конечно, уйду, не задержусь.

— Ты сиди, никто тебя не гонит, — пошел на попятную старик Чу. — Я тогда тоже уйду отсюда!

Опять, все разом заговорили. Одни взяли под защиту Лю Дэ-шаня, другие стали на сторону старика Чу.

Го Цюань-хай не выдержал и, подняв руку, крикнул:

— Тише! Пусть начальник Сяо разъяснит, как нам быть.

— Да-да! — подхватил старик Сунь. — Кто слово скажет, тот тухлое яйцо и родственник Хань Лао-лю.

Все сразу замолкли. Не из страха, конечно, перед угрозами возчика, а из уважения к Сяо Сяну.

— Товарищи, друзья! — начал он. — Политика нашей коммунистической партии состоит в том, чтобы укрепить союз бедняков с середняками. Середняки — равноправные члены нашей семьи. Мы вместе боремся за счастье нашей страны, вместе управляем ею и вместе трудимся над созданием нового, демократического общества. Если Лю Дэ-шань не желает присоединить свой участок к общему фонду, не будем принуждать его к этому. Лю Дэ-шань лучше многих знает здешние земли, да к тому же и считать умеет. Поэтому его участие в окончательном переделе земли мы должны только приветствовать.

И Сяо Сян первый захлопал в ладоши. Все подхватили, и комната наполнилась громом рукоплесканий.

После этого начальник бригады объявил собрание закрытым. О старике Чу он не сказал ни слова, чем тот был очень недоволен, а когда все разошлись, попросил его остаться и просидел с ним до поздней ночи.

На другой день выдалась на редкость ненастная погода. Выл и метался ледяной ветер, мокрый снег залеплял глаза. Но холод не испугал людей. На поля вышли четыре группы обмерщиков и сбежались толпы любопытных.

Старики Сунь и Тянь пришли первыми и проявили в этот день необычайную активность.

— Обмерять землю — это большое и ответственное дело, — поучал старик Тянь. — Глядите, как бы у вас не вышло ошибки, а то, чего доброго, получится, как в прошлый раз, когда Братишка Ян мерил…

— Осторожнее! — покрикивал старик Сунь. — Веревку прямо, прямо натягивай! Скривишь немного — и на две грядки ошибешься.

Пять дней делили землю. На этот раз работа велась очень тщательно. Собрание внимательно выслушивало желание каждого бедняка. Принимались, конечно, во внимание и происхождение, и заслуги.

Го Цюань-хай сидел, безучастно покуривая свою трубочку. Старика Суня это обеспокоило. Он считал себя лучшим другом Го Цюань-хая и ответственным за его судьбу.

— Председатель Го… — зашептал возчик, — чего же ты сидишь, словно мертвый? Скажи им, какой участок тебе нравится, не то подсунут какую-нибудь дрянь… Как ты тогда жениться будешь? Надо и о детях подумать…

Го Цюань-хай не ответил. Он думал сейчас о том, чему его учил Сяо Сян: коммунист должен служить народу и помышлять об общественном, а не о личном благе. Го Цюань-хай был целиком согласен с этим. Он понимал, что отвечает за всю деревню. Если работа будет хорошо налажена, каждый получит то, что он хочет, и если всем станет хорошо, то и ему, руководителю деревенской бедноты, будет тоже хорошо. Ведь интересы всего народа — это и его личные интересы. Иных интересов у него нет и не должно быть…

А старик Сунь рассуждал по-другому: плодородной земли за южными воротами ему все равно не видать. Эта язва старичок Чу и этот зубоскал Чжан Цзин-жуй его даже близко к ней не подпустят. Так пусть уж она достанется Го Цюань-хаю, тем более, что Го Цюань-хай — его закадычный друг и вообще человек, достойный всяческого уважения. Кроме того, и ему, старику, тут что-нибудь да перепадет, хоть какой-нибудь початок зеленой кукурузы.

Старик, кряхтя, забрался на кан и что было силы закричал:

— Тише вы! Сейчас наш председатель Го будет выбирать себе землю!

Люди сразу притихли.

— Он больше всех нас потрудился, — заговорили старики. — Ему во всем и первое место положено…

— Правильно! — ответило несколько голосов. — Пусть скажет, какая ему земля больше нравится.

— Ему… то есть нашему председателю Го, больше нравится за южными воротами, там где раньше были владения Хань Лао-лю! — вкрадчиво заговорил возчик.