— А ты… У тебя всегда было Зрение?

— Нет, — тихо говорит он, — не всегда. А у тебя?

Я качаю головой.

— Когда ты узнал?

— Вскоре после прибытия в Оксфорд, — отвечает он. — Я не шучу, когда говорю, что жалею о своем отъезде.

— Что произошло?

Он довольно долго молчит.

— Пневмония, как сказал врач. Во время болезни проявилось мое Зрение. — Он горько смеется. — Я думал, что у меня галлюцинации от лихорадки, но когда я поправился, это не исчезло.

Я отлично знаю, что это означает. Во время болезни Гэвин некоторое время был мертв.

В горах это называют Вторым Зрением, taibhsearachd. Я также слышала, что порой его просто зовут Проклятием. Способность к нему передается по мужской линии и тихо дремлет, пока наконец не проявляет себя — что случается очень редко. Зрение может проснуться, только когда кто-то из них умирает, но возвращается с того света. Деррик рассказал мне, что когда потенциальный Видящий умирает, то он может увидеть другую сторону, за гранью человеческой реальности.

Если его спасают, он становится taibhsear, Видящим. Одним из проклятых. Такого я не пожелала бы и злейшему врагу.

— Никто не сказал мне, что ты болел.

— Никто и не знал. — Я хмурюсь, и он добавляет: — Я не мог писать. Ни тебе, ни Кэтрин, ни матушке. Что бы я сказал? Что вместо обучения половину времени трачу на изучение предрассудков и всякой чепухи, пытаясь выяснить, что со мной не так?

— Но возможно, тебе стоило вернуться домой…

— Да, отличная идея, — говорит он, кривясь в гримасе. — И что я тут нашел? Моя старая подруга одержима пикси, несмотря на довольно тревожащий факт, что фейри убивают людей без малейшего сожаления.

Я отворачиваюсь от гобелена.

— Деррик мой друг.

— У фей нет друзей, — отрезает он, грохая бокалом о стол, и я подпрыгиваю от изумления. — Этот пикси предаст тебя. Это в его природе. Они монстры. Я видел…

Гэвин замолкает и качает головой.

Тишина все продолжается, наполняясь лишь треском огня в камине. Я могу сказать, что знаю, какие ужасы он видел, потому что сама их видела.

Я сажусь на кожаный диван напротив.

— Скажи, зачем ты просил меня прийти.

— Айлиэн…

— Скажи, — повторяю я и тянусь, чтобы взять его за руку, но останавливаюсь. — Ведь не только затем, чтобы меня отчитать.

— Нет. — Его пальцы кружат по краю бокала, по рисунку на гранях. — Чтобы тебя предупредить. Если ты оставила этого пикси, то уже слишком связана с их миром. Тебе нужно немедленно от него отдалиться.

Немедленно отдалиться…

Для этого слишком поздно. Я никогда не выберусь из этой реальности, даже если захочу. Они найдут меня, выследят и будут гнать до конца земли, потому что я единственная из всех живущих, кто может с ними сражаться. Гэвин не знает, что я завязана в этом до смерти.

— Каково это для тебя? — шепчу я.

Он смотрит в огонь камина, избегая встречаться со мной взглядом.

— Я вижу убийства до того, как они произойдут, вижу события так, словно нахожусь там. — Он наконец смотрит на меня. — Я чувствую, что они делают, снова и снова. И каждый раз умираю.

Я сглатываю комок в горле. Я знала, что у Видящих есть видения, но не представляла, насколько реальными они могут казаться. Я никогда не видела Гэвина таким загнанным, уязвимым и совсем одиноким. Никогда.

— Всегда?

Мой голос едва не срывается. Я практически спрашиваю, не видел ли он смерть моей матери. Был ли он вынужден проживать то, что я видела в ту ночь. Боже, надеюсь, что нет! Пусть бремя случившегося лежит только на одном из нас.

— Нет, — говорит он. — Видения ограничены расстоянием.

Я должна испытать облегчение, но не испытываю его. То, как погибла моя мать, было лишь одним из способов, которыми убивают феи, а они могут быть невероятно изобретательны в своих пытках.

— Мне очень жаль.

Совершенно неподходящие к этой теме слова.

Гэвин наливает себе еще и снова садится напротив, салютуя мне бокалом.

— Я принимаю твое вынужденное и совершенно излишнее извинение.

— Боюсь, это лучшее, на что я способна.

Я не умею никого утешать. Я не могу подбодрить Гэвина словами или сочувственными выражениями. У меня нет слов, и я утратила способность быть нежной.

Гэвин придвигается, облокачиваясь на стол между нами.

— Твоя очередь.

— Я изменилась. После смерти матери.

Когда я спокойна, мне проще дистанцироваться от воспоминаний. Я могу притвориться, что нанесенный мне урон куда меньше реального. Я могу быть простой. Мне не нужно рассказывать ему о том, что если отпущу контроль хоть на секунду, то вина и боль той ночи станут невыносимыми и просто раздавят меня.

Гэвин замирает, не донеся бокал до рта. Взгляд его теплеет.

— Кэтрин писала и рассказывала мне. Мои искренние соболезнования. — Он снова пьет. — Но ты уклоняешься от ответа. Какого дьявола ты делаешь в компании фейри?

— Я же сказала тебе, он мой друг.

— Ты намеренно не понимаешь меня?

— Это единственный мой ответ, Гэвин.

Его не было два года, и я не обязана ничего ему рассказывать. К тому же моя история слишком длинна, чтобы уместить ее в десятиминутный разговор.

Гэвин стискивает зубы.

— Ладно. Если ты хочешь так это оставить…

Он запрокидывает голову и осушает еще бокал. Я поражаюсь тому, насколько он трезв после всего этого виски.

— Это помогает?

— Приглушает видения, — говорит он. — Хочешь попробовать?

Я медлю. Я не раз пила виски, но я не из тех, кто пьет лишнее. Я всегда должна быть начеку, готова драться в любой момент. Но возможно, это поможет утишить ярость, подавить ее хоть ненадолго, чтобы я могла притвориться не настолько сломанной.

— Айе.

Гэвин наливает мне виски и протягивает бокал. Жидкость обжигает, оставляя на языке и в горле приятное тепло.

— Довольно неплохо, — говорю я.

Вкус совсем не похож на коллекции отца. Крепче.

— Идеально для мрачного настроения. — Он садится и скрещивает ноги. — И делает общественные мероприятия почти что терпимыми. Может пригодиться и для неуправляемых пикси.

Я игнорирую его очевидную попытку вернуться к разговору о Деррике. В конце концов, Киаран мастер смены темы, так что я и этому училась у лучшего.

— Тогда хорошо бы им запастись. Я предвижу в твоем будущем много подобных событий.

— Неужели?

— Точно. — Я отпиваю еще. — У леди Кэссилис на тебя большие планы.

Гэвин бледнеет.

— Что ты имеешь в виду? Что за планы?

— Она намеревается женить тебя в этом сезоне. Поздравляю.

Слова, которые вызывают ужас в сердце любого холостяка с титулом.

— Это она тебе сказала, сама?

— Кэтрин сказала. Твоя матушка и я до сих пор с трудом переносим друг друга.

— Матушка всех переносит с большим трудом. Ты просто оказалась ближайшей жертвой. — Он наклоняется вперед. — Скажи, а какую бедняжку она приговорила как самую подходящую мне пару?

— Пока никакую. Ты хоть приблизительно представляешь требования своей матушки? Я удивлюсь, если она найдет кого-то, отвечающего им.

— Погоди минутку. — Он закрывает глаза и снова отпивает виски. — Ладно, давай рассказывай.

Я делаю глоток и отставляю виски, чтобы загибать пальцы.

— Свободное владение латынью и французским, прекрасная игра на фортепиано, талант к танцам, из семьи с прекрасной родословной, предпочтительно шотландской, отличная вышивальщица, с выдающимся интеллектом, но при этом не умнее тебя, приятной наружности, и, самое главное, она должна достаточно бояться будущей свекрови. У меня закончились пальцы. Вот тебе начало.

Гэвин моргает.

— Ты не добавила «побеждает каждую партию в крикет», «читает сиротам» и «укрощает котят».

— Будь у меня еще пальцы, я бы добавила, заверяю.

— Если такая женщина и существует, не знаю, стоит ли восхищаться ею. Или нужно ее пожалеть.

— И то и другое. Определенно и то и другое.

Гэвин смеется и встречается со мной глазами. На миг он снова выглядит как мальчишка из детства, в которого я, как мне казалось, влюбилась. А затем я вижу, что за этой улыбкой, и понимаю, что он больше не мальчик. Там сокрыта печаль, не покидавшая его взгляда с того момента, как я вошла в эту дверь. Ни он, ни я уже не будем такими, как раньше. Мы слишком многое видели, чтобы остаться прежними. Нам не вернуться. И я начинаю немного жалеть об этом.