«Уже в начале декабря, — говорится в отчете управления предприятий коммунального обслуживания исполкома Ленсовета, — в городе все чаще и чаще можно было встретить людей истощенных, с опухшими лицами, отекшими ногами и замедленной походкой, опирающихся при ходьбе на палочки. Наблюдались нередко случаи, когда люди разных возрастов, нередко молодые мужчины, без всякой видимой причины падали на мостовых и панелях и не в состоянии были без посторонней помощи подняться. Некоторые из них поднимались и плелись дальше, не реагируя уже ни на что окружающее… а частично тут же на улице умирали».[177] За неделю с 6 по 12 декабря на улицах города скоропостижно скончался 841 человек, а в январе 1942 г. — 2207 человек. 2559 человек истощенных были подобраны на улицах и отправлены в больницы. В феврале на улицах города скоропостижно скончались 2105 человек.[178] «Умирали сначала мужчины, потому что мужчины мускулистые и у них мало жира, — вспоминает врач Г. А. Самоварова. — У женщин, маленьких даже, жировой подкладки больше. Но и женщины тоже умирали, хотя они все-таки были более стойкими».[179] Умирали женщины, отдававшие свою еду детям. «Так умерла наша сослуживица по издательству — О. Г. Давидович, — вспоминает Д. С. Лихачев. — Она все отдавала ребенку. Ее нашли мертвой в своей комнате. Она лежала на постели. Ребенок был с ней под одеялом, теребил мать за нос, пытаясь ее разбудить».[180]

Некоторым ленинградцам жизнь спасала смерть их близких. После кончины родственников они старались не сдавать их продовольственные карточки и продолжали получать по ним хлеб. «Каждый день канонада, взрывы, разрывы дальнобойных снарядов противника, но все так атрофировались, так всем осточертела эта жизнь, что не уделяют никакого внимания никакому грому, — записал И. И. Жилинский 30 января 1942 г. — Убьют, так убьют — лишь бы наповал и сразу. Один конец. Надоело страдать. У людей умирают родные — мужья, матери, сестры, больные дети. Никто не проронит слезы, как будто идет все нормально. Смерть ближнего, родного в семье приносит жизнь остающимся. Умершего выдерживают в холоде до конца месяца и получают по его карточке хлеб для себя… Сколько покойников есть, но скрываемых! А сколько их ежедневно везут и везут, без гробов, на детских саночках… На улице видишь: человек слаб и приседает на крыльце, так дворник просит не садиться и идти дальше, зная, что он умрет и надо потом его сплавлять в морг. Но если этот хорошо одет, то дворники относятся более почтительно и даже предлагают присесть на табурет — ведь потом он его и разденет. Сколько по городу умирают на улицах, а из морга на кладбище увозят голышами».[181] Известен случай, когда одна женщина спрятала в квартире труп своей сестры и, получая по ее карточкам хлеб, выжила. Видимо, боясь разоблачения, женщина труп не захоронила, и он оставался в квартире и после блокады. И лишь спустя много лет труп, превратившийся в высохшую мумию, был обнаружен новыми квартирантами.[182]

Каждый житель Ленинграда за зиму 1941/42 г. в среднем потерял 22.7 %, а в отдельных случаях и 35–40 % своего веса. Падение веса шло за счет почти полного израсходования жира (до 90–95 %), от потери веса сердца, печени, мышц.[183]

Трагедия пришла в каждый ленинградский дом. Многие семьи вымирали полностью. Вот какую жуткую картину увидел заместитель директора ремесленного училища № 12, посетивший в феврале 1942 г. жилище одного из своих учеников — отличника Кирюшкина, не являвшегося в училище несколько дней. В закопченной комнате ученик уже 18 дней спал на постели вместе с завернутым в полушубок отцом, умершим 18 дней назад. На другой кровати лежала его мать, умершая 14 дней назад. Рядом с матерью лежала также мертвая его 12-летняя сестра, умершая 10 дней назад. В углу копошились две его маленькие сестренки 6 и 8 лет, которых Кирюшкин просил не беспокоить, так как они скоро должны были умереть.[184]

Нельзя без содрогания читать ставший всемирно известным трагический дневник одиннадцатилетней школьницы Тани Савичевой, в котором со страшной последовательностью фиксируется, как один за другим погибали от голода члены большой семьи Савичевых.

Но и Таню не удалось спасти. Ее в тяжелом состоянии в августе 1942 г. по Ладоге вывезли из Ленинграда. 1 июня 1944 г. она умерла от прогрессирующей дистрофии и похоронена в поселке Шатки Нижегородской области.

В ноябре 1941 г. от истощения в городе погибло 11 тыс. человек, в декабре — около 54 тыс. человек. С наступлением холодов, когда в результате резкого обострения продовольственных трудностей, недостатка топлива и отсутствия электроэнергии страдания и лишения ленинградцев достигли апогея, смертность приняла катастрофические размеры. По подведенным в октябре 1942 г. итогам перерегистрации паспортов, осуществленной в июле— августе 1942 г., в Ленинграде, Колпине и Кронштадте в январе 1942 г. умерло 126 989 человек, в феврале — 122 680 человек, в марте — 98 481 человек, в апреле 66 365 человек, в мае — 43 127 человек. Наибольших размеров смертность в городе достигла в январе, феврале.[186] Великий город умирал. Но как писала находившаяся в Ленинграде Ольга Берггольц: «Смерть не дохнула нам в лицо удушающими газами, она просто вошла в каждого из нас как предельная слабость плоти, как грызущий голод, как постоянный ледяной озноб».[187]

Гитлер, стремившийся уничтожить жителей Ленинграда, внимательно следил, как выполняется его указание. В застольном разговоре со своими подчиненными в своей Ставке 9 апреля 1942 г. он заявил: «Ленинград обречен… число его жителей из-за голода уменьшилось до 2 миллионов. Если вспомнить, что согласно сведениям, полученным от турецкого посла в России, даже в городе, куда эвакуировались дипломаты (г. Куйбышев. — В. К.), невозможно нормально поесть, а также, что русские все чаще и чаще употребляют в пищу мясо сдохших лошадей, то можно представить себе, насколько еще уменьшится население Ленинграда. Разрушение в ходе бомбежек и артобстрелов также способствовало гибели там всех и вся».[188]

Гитлеровское военное командование, осуществлявшее истребление ленинградцев, тоже пристально наблюдало за «развитием ситуации в Ленинграде». Вот бесстрастное сообщение начальника полиции безопасности и СД от 18 февраля 1942 г.: «Уже в декабре у большей части гражданского населения Ленинграда наблюдалось опухание от голода. Все чаще жители падают на улицах и остаются лежать мертвыми. В январе среди гражданского населения началась массовая смертность. В вечерние часы трупы везут на санках из домов на кладбища, где из-за невозможности разрыть замерзшую землю их просто бросают в снег. В последнее время близкие умерших экономят силы на дорогу от дома до кладбища и сгружают трупы уже по пути — на обочину дороги. Один перебежчик пытался сосчитать в конце января на оживленной улице Ленинграда во второй половине дня провозимые мимо него сани с трупами и насчитал их в течение часа около 100. Часто трупы складываются во дворах или на огороженных свободных площадках. Во дворе одного разрушенного жилого блока штабель из трупов был около 2 м высотой и 20 м длиной. Часто трупы даже не вывозятся из квартиры, а просто оставляются в неотапливаемых помещениях. В бомбоубежищах часто находят мертвых, о вывозе которых никто не думает. Например, в Александровской больнице, в неотапливаемых помещениях, в проходах и во дворе находится 1200 трупов. Уже в конце января количество ежедневно умиравших от голода и холода составляло 2–3 тысячи человек.