Шумная съёмочная группа, так и не нашедшая своего звукорежиссёра, вытеснила меня на нижнюю площадку. Шатобриан. «Записки из могилы». Да уж, невесёлый дедуля, и чтиво ему под стать.И вот честное слово, я не могу теперь вспомнить, что случилось прежде: моя мысль о том, чей это может быть дедушка, или. Я приоткрыла книгу на странице торчавшей закладки и, боже мой, увидела эту закладку. Это был наспех оторванный кусок почтового конверта с обратным адресом отправителя. Я видела этот почерк и этот адрес сто раз. Это был написанный Мариной рукой Марин адрес в Париже.

11. Флейта

Географическая энциклопедия:

Город с самым длинным на Земном шаре названием находится в Новой Зеландии. Имя этого города таково: Тауматауакатангиангакоауауотаматеапокануэнуакитанатаху. Написанное на английском языке, это уникальное название состоит из 57 букв, в российском варианте – из 54. Но если перевести название с языка маори (коренных жителей Новой Зеландии), то в русском переводе будет насчитываться всё-таки 57 букв. А имя города прозвучит очень поэтично: «Вершина, где Таматеа Покаи Уэнуа играл на флейте своей возлюбленной».

Агния:

Вечером я узнала: Артём умер в больнице. Моя мама позвонила и сказала, что наш одноклассник и Тёмин друг Ваня приходил и искал меня. У меня больно скрежетнуло в горле, и обои потекли перед глазами куда-то вбок, но плакать я не смогла. Немножко отдышалась и стала слушать подробный мамин отчёт. Она возвращалась с работы и увидела на скамейке у подъезда толстого и лысоватого человека. Он поднялся ей навстречу и спросил: вы случайно не знаете, где живёт девушка по имени Агния? А то я нашёл дом, а квартиру не помню. Человек этот был пьян и едва ли показался маме знакомым. Поэтому прежде всего она устроила ему строжайший допрос. Потом уже, когда они признали друг друга, признались друг другу, Ваня долго говорил о Тёме и о Диме, плакал, жаловался на судьбу и почему-то предлагал денег ей и мне.

– Ладно, мама, с Ваней мы разберёмся, – сказала я в трубку странным голосом, похожим на голос Лены. Сама испугалась. А уж мама и подавно, спросила: к тебе приехать?

Нет, мамуль, нет. На этот раз я справлюсь сама. Начинаю привыкать. Такая иссиня-чёрная шутка. Я поцеловала её в трубке, и мы расстались. Одной теперь страшно, но только не с мамой. В этом мы друг другу не поддержка. И я стала быстро-быстро ходить по коридору, в котором мне опять померещились старые жемчужины, но так и не было слёз. Можно сказать, просто-напросто заметалась. Глубоко дышать, и тогда это отступит. Надо сесть на стул и по-человечески заплакать.

Конечно, вспомнила, как Дима. Тот день у меня отпечатался ясным стёклышком, это потом я уже спустилась в отупение и беспамятство горя.

И главное, странно. Когда узнаешь о смерти близкого или просто знакомого, первое стремление – рассказать об этом всем-всем. Какое-то истерическое, патологическое желание сообщать.

Я накинула куртку и выскочила на лестничную площадку. Соседи. Они говорили, что живут в этой квартире. И как же я сразу не догадалась к ним зайти? Мне долго не открывали. Потом я увидела в дверях заспанную и недовольную женщину с совершенно незнакомым, несоседским лицом. Мелькнула было мысль, что уже поздно и ночь.

– Полиблюд и Канистрат Айкендуевы? Как же, как же, – язвительно куталась женщина в неприятно-неопрятный халат. – Только вчера уехали. А теперь здесь живут сеньор Перец, сеньора Перечница и детишки ихние Перчатки. Спокойной ночи, – подытожила она и надавила на дверь.

– И ещё у них была ручная крыса Оболтус, – назло, но невпопад промямлила я закрывшейся женщине. Значит, Айкендуевы – это мой бред, я закурила прямо на площадке, всё ещё надеясь на что-то. На то, что вот едет лифт и там окажутся мои пресловутые панибратья. Лифт приехал на мою площадку, и там оказался почему-то Вадим Максимов.

Серьёзный и грустный и даже почти что трезвый. Мы молча прошли ко мне на кухню.

– Хочешь есть? – опять спросила я машинально. А потом: как ты узнал, что мне. И он ответил, что и ему тоже. А потом.Потом он спросил: милая, хочешь, я сыграю для тебя на флейте? Но даже тогда я не смогла заплакать, хотя мне этого очень сильно хотелось.

Вадим:

Жизнь почти перестала радовать. Может, сам виноват: я перестал ей радоваться. Разве можно сравнить Пасху в детстве и сейчас? Утром запах изюма и сахарной пудры. Буренькие, всех-всех оттенков яички в хороводе вокруг кулича. На тёплом от солнца коричневом столе. А сейчас я и не заметил, как она пришла и прошла.

В детстве я ходил в музыкальную школу. Ничего не выходил, ну и что. Зато флейта всегда была моим милым другом. Сначала одна, потом приятель привез мне из Ирландии новую. Когда становилось плохо, я садился и играл. А однажды в походе, на озере, среди ночи. И на звук моей флейты вышли из леса двое, сказали, что заблудились, а моя музыка их, дескать, вывела. До утра на нашей стоянке просидели, а потом куда-то исчезли, растворились, как ангелы в тумане.

Сила искусства. Девочка с персиками Серова, гумилёвский Жираф, а главное – флейта – всегда действовали на меня особо. Как будто одним движением кто-то пыль в голове вытрет. Как будто. Я никогда не злоупотреблял, боялся, что привыкну к ним и действие их магическое исчезнет. Увы и ах, конечно, оно исчезло. Ничего не хочу. То есть я хочу чего-нибудь хотеть, но не так чтобы очень. Надоело. Не нужно. Устал.

На флейте я не играл лет пять. Сегодня продолжал раскладывать свои вещи по новым местам. Куда бы её положить? Открыл футляр, потянулся было. Нет, только не здесь. Разве можно помешать вечернему телевизору?

Пойти на улицу и встать в переходе? Хорошая мысль, хоть какое-то развлечение. Или пойти туда, домой, домой по-настоящему? Ещё раз повидаться со сторожем Уважухой, напиться с ним? Нет, я знаю, куда можно с этим пойти.

Агния вопросительно заглянула внутрь лифта. Неужели почувствовала меня и ждала, встречала на лестничной площадке? Она совсем не удивилась. Сказала:

– Здравствуй. Тебя, что ли, выгнали из дома на ночь глядя?

– Выгнали, выгнали, – я обнял ее, и мы вошли в квартиру. Сели за кухонный стол друг напротив друга. И я ещё не успел достать флейту, как почувствовал легкий удар в голову. Как запах знакомый. Давно забытое оживление забродило под скулами. Может, это было ожидание музыки. И когда Агния заговорила, я никак не мог сосредоточиться на её словах. Боялся упустить пойманную за хвостик остроту бытия. Слушал невнимательно.

А она плакала и рассказывала о целой веренице гибнущих друг за другом одноклассников, о каких-то странных братьях-звукорежиссёрах, которые неожиданно появляются и так же неожиданно исчезают и которые называют её хозяйкой. Мы проговорили на кухне до трех часов. И я наконец спохватился и понял, что не должен здесь больше оставаться. Подошёл к телефону и стал вызывать такси. Всё ещё находясь в состоянии приятного легкого транса. Ни одна машина не хотела за мной приезжать в эту часть города. Я позвонил в другую службу, в третью, везде мне было отказано. Где-то короткие гудки, где-то просто длинные, где-то.

Я обернулся к Агнии спросить, зачем она так далеко живёт, увидел её снова и как будто что-то понял.

– Это ты не хочешь меня отпускать? Ты заколдовала все службы такси? – спросил я её почти серьёзно и подошёл, и притянул к себе. Мне показалось, что я просто чуть-чуть разбавлю её горе, если чуть-чуть поцелую. А она как-то безнадёжно шевельнула губами и ответила:

– Ты меня не совсем правильно понял. Не совсем правильно. Но если хочешь идти – отпускаю.

И сразу же зазвонил телефон. Машина нашлась. За мной приедут через десять минут.

– Как у тебя это получается? – спросил, сам не понимая, шучу я, играю или правда хочу верить в то, что чувствую. И пока я завязывал шнурки и застёгивал куртку, она отломила мне ещё один кусочек своей печальной истории.

– Знаешь, почему я живу здесь одна, почему я уехала от родителей? Меня замучили сны, которые я видела в одной квартире с мамой. Мы с ней давно выяснили, что рядом друг с другом обе получаем какую-то дополнительную, пожалуй, мистическую силу. Врозь мы два нормальных здоровых человека. Вместе – как две половинки одного недоделанного экстрасенса. Началось это, когда я была маленькой, с забавной телепатии. Мы часто, сидя в разных комнатах, думали об одном и том же, потом шли друг к другу навстречу, одновременно произносили одну и ту же фразу, а потом, смеясь, восстанавливали обоюдный ход мыслей. Ладно, ерунда, а дальше больше. В общем, в тот день, когда это случилось с Димой, мама прибежала с работы раньше и сказала, что ей показалось. Ну, в общем, я обо всем узнала уже после маминого предупреждения. А потом меня стали мучить кошмары, да и ее, кстати, тоже. Какие-то мелкие, нелепые пророчества. Мне часто снилось, что приходит какой-нибудь человек, знакомый или нет, неважно, и что-то говорит. На следующий день он приходил наяву и говорил слово в слово всё как во сне. Это было так страшно и в то же время так ужасающе ненужно, что я взмолилась и отказалась. И даже теперь, когда я приезжаю к маме на день или два, мы обе чувствуем, что эта странная связь между нами не исчезла, а притихла и караулит.