…Без счету ходили за «языком». Украсть живого человека, да притом без шума — не шутки шутить. Это только мешку с овсом все равно, кто и куда его тащит. Всяко приходилось действовать — и кулаком, и прикладом, и рукоятью финки. Не зря он в ребячестве отжимался до одури, таскал тяжести. По крестьянской присказке: что уродилось — все сгодилось. Скрутить постового или зазевавшегося фашиста для Геннадия ничего не стоило.

Как всякая выполняемая повседневная работа, разведка не казалась Казаджиеву чем-то необыкновенным, героическим. Будни притупили остроту восприятия. Поэтому и в память мало что запало. Вот разве что «музыкальный» случай…

Были они в очередной разведке. Устроили засаду на проселочной дороге. Глядь, катит легковушка. Тормознули ее, как водится. В машине — офицер-штабник (потом выяснилось: документы он вез немаловажные), а при нем аккордеон. Прихватили с собою и немца и инструмент.

Сам Геннадий был несилен в музыке. Но в батальоне нашелся умелец. И до конца войны в кругу автоматчиков — на привалах, в промежутках между боями — лились грустные и озорные мелодии, возвращавшие солдат к мирным дням, когда все было совсем по-другому…

Геннадий уже думал, что он никогда больше не увидит город, в котором горит электрический свет, ходят трамваи. Жить в холодных землянках, спать не раздеваясь, в мокрой одежде считалось вполне нормальным делом. Так же, как и спать на ходу во время длительных, до отупляющей усталости, походов. Чисто фронтовая привычка: услышав команду «Привал», валиться в пыль, в грязь и дрыхнуть без задних ног, как на пуховой перине.

И что такое встретить на фронте родного человека, словами не передать. Порою отец и сын были чуть не в одной линии окопов, а свидеться им не доводилось. Примерно то же самое происходило и с братьями Казаджиевыми. Сергей ушел на срочную службу в армию еще до рокового июня 41-го и встретил войну уже в шинели. Они переписывались и, только прочитав письмо, понимали, что были совсем рядом друг от друга, но обняться им так и не пришлось.

И вот, дело было в Югославии, близ города Нови Сад, Геннадий узнает, что старший брат его воюет в артиллерийской части — под боком, на одном с ним фронте. Подразделение Казаджиева стояло на отдыхе, и он испросил разрешения съездить на денек к брату. Обещал до вечера обернуться.

Ехал — волновался, все вспоминал детские шкоды, творимые на пару, и разные трогательные эпизоды. Каково же было его огорчение, когда он узнал, что Сергея по тревоге подняли и бросили на передний край — затыкать прорыв. Распалившись, проявив массу энергии и изобретательности, Геннадий все же добрался до огневых позиций артиллеристов.

А там его ждал новый удар — Сергей на задании, корректирует огонь, выдвинувшись далеко вперед. На беду, и связь с ним прервалась. И неизвестно вообще, цел ли он… Положение не ахти. Ждать Геннадию некогда, а за брата он переволновался не на шутку. Поэтому рискнул взяться за восстановление связи.

До этого несколько человек уже уходили к корректировщику и не возвращались. Взял Геннадий телефонную катушку и с одним бойцом рванул вперед. Бежали от воронки до воронки, от бугорка до бугорка. Место пристрелянное. Видно хорошо. Фонтанчики пыли взлетали то левее Казаджиева, то правее. Бежал он, а в голове молоточком стучало: «Убьют вот сейчас — и не увижу брата!» Но солдатская доля оказалась у Казаджиевых счастливой. Встретились они. А позже и дослуживали вместе, добившись разрешения.

Накануне 9 мая Геннадий в районе Вены ушел с товарищами в разведку. Взяли «языка». Вернулись. И вдруг пальба.

Выскочили кто в чем. Оказалось — немцы пошли на прорыв. Пьяные, они перли напролом. Уже на передний край старшина на велосипеде прикатил, привез весть о мире, о капитуляции фашистской империи… И после этого несколько дней кряду шли ожесточенные бои. И погибать не хотелось — и погибали.

Но мир все же пришел на исстрадавшуюся землю. Он не мог не прийти, как не могла не прийти весна…