Итак, из приведенных примеров мы можем убедиться, что, несмотря на разнообразие мнений по вопросу о Киевском государстве и его происхождении, все упомянутые мной наиболее видные историки второй половины XIX и начала XX в. признавали Киевский период нашей истории государственным (С. М. Соловьев с указанными выше оговорками).

Особое место в историографии этого вопроса занимает М. Н. Покровский. «Говорить о едином русском государстве, — пишет Покровский, — в Киевскую эпоху можно только по явному недоразумению»[343]. Дальше оказывается, что автор не только отрицает существование единого русского государства — он не признает в этот период наличия государства вообще. Трактуя о киевских смердах и опровергая точку зрения на смердов как на «государственных крестьян», он прямо заявляет: «Там, где не было государства, трудно найти „государственное имущество, живое или мертвое“»[344]. «Никакой почвы для „единого“ государства — и вообще государства в современном нам смысле слова — здесь не было»[345]. И это суждение не случайно. В другом своем труде Покровский высказывается по этому предмету еще яснее. Он считает, что «общественные классы появляются… в истории (России. — Б. Г.) довольно поздно». Он относит это появление к «XVI примерно столетию». «А была ли какая-нибудь государственная власть и раньше?» — спрашивает М. Н. Покровский, и на этот вопрос он сам и отвечает: «Нет, не было, потому что те, сначала племенные, потом военноторговые, позже феодально-земледельческие ассоциации, какие мы встречаем в России до образования Московского государства Ивана IV, весьма мало были похожи на то, что мы называем „государством“»[346].

Самому Покровскому иногда бывало тесно в рамках им же созданной теории, но я не буду приводить примеров его же отклонений от столь ярко выраженной точки зрения, чтобы и мне не потерять рамок, намеченных настоящей книгой.

Перехожу к своим оппонентам, непосредственно вместе со мной работающим или участвующим в обсуждении затрагиваемых мною тем.

Вполне понятна та острота, с какой подходим все мы к предметам, для нас далеко не безразличным. Страстность тут неизбежна. Мы спорим и в споре заставляем друг друга углублять вопрос, проверять свою аргументацию, уточнять формулировки.

После выхода в свет двух изданий моих «Феодальных отношений» появилось несколько работ С. В. Бахрушина, прямо касающихся вопроса о Киевском государстве[347], небольшая, но очень выразительная по своему содержанию рецензия Н. Л. Рубинштейна[348] и его же предисловие к «Лекциям» А. Е. Преснякова, трактующим тот же предмет.

В представлении Н. Л. Рубинштейна «империя Рюриковичей», или, что то же, «Киевское государство» — не период в истории нашей страны, соответствующий периоду существования в Западной Европе большого варварского государства, достигшего своего завершения при Карле Великом и давшего начало главнейшим западноевропейским государствам (Франции, Италии и Германии), — а лишь переходный момент от родового общества к классовому феодальному, под чем Н. Л. Рубинштейн понимает период феодальной раздробленности. Этот переходный момент, по мнению Н. Л. Рубинштейна, длится около 30 лет, т. е. падает на время княжения Владимира I. Те, кто представляет дело иначе и склонны считать период существования Киевского государства более длительным (не менее 200 лет) и сыгравшим в истории нашей страны более существенную и заметную роль, по мнению того же автора, подвергаются опасности возвратиться «к старой концепции распада единого государства, упадка развитой Киевской Руси».

С. В. Бахрушин более снисходителен к тем, кто готов признавать Киевскую Русь и «единой», и «развитой» (конечно, относительно и с учетом эволюции «объединения» и «культуры»). Он признает, насколько можно судить по его отдельным замечаниям, два периода в истории Киевского государства: «период эфемерного единства» и «период целостной организации». «До последней четверти X в., — пишет он, — мы не наблюдаем признаков существования прочно сложившегося государства»[349], и в другом месте — «Эфемерное единство Руси… установилось едва ли раньше Святослава». «Любопытно отметить, — продолжает он, — что в договоре Святослава не фигурируют представители мелких князей и упоминается один Свенельд, о котором и летопись помнит как о самом могущественном из вассалов Игоря»[350]. «Только с конца X в., — заключает он, — и начинает, собственно, складываться государство как целостная организация». В другой своей статье С. В. Бахрушин еще более осторожно говорит о складывании в конце X в. феодализирующейся знати и называет эту знать «будущими феодалами» (ср. с его же признанием Свенельда «самым могущественным вассалом Игоря»), которым недоставало только христианства, чтобы «освятить свои притязания на господствующее положение в Приднепровье»[351].

С. В. Бахрушин, несомненно, колеблется: государство восточных славян с Киевом во главе у него начинает складываться не то со времен Святослава, не то со времен Владимира. Ясно одно, что, по его мнению, та политическая организация, которая заключала с греками договоры при Олеге и Игоре, во всяком случае, а может быть даже и при Святославе, государством еще не была. В последней своей работе С. В. Бахрушин считает Святослава только «вождем бродячей дружины»[352]. Чем же была в это время Русь? На этот совершенно законный и неизбежный вопрос автор отвечает в только что появившейся в «Вестнике древней истории» № 2 (3) статье «Держава Рюриковичей», где он определяет эту «державу» как сочетание «остатков военной демократии» с «элементами зарождающегося феодального государства». Под военной демократией он разумеет строй, аналогичный строю греческих царей героической эпохи. Силу русских князей этой поры, по его мнению, составляет дружина, а главное их назначение — «военное предводительство» и «грабеж населения». Этому князю «противостоит вольный общинник, облагаемый данью», «закрепощения крестьянина» еще нет. Надо сознаться, что этот «ответ» едва ли разъясняет столь сложный и трудный вопрос, так как сам требует разъяснений[353].

С. В. Бахрушин и H. A. Рубинштейн в подтверждение своих положений ссылаются на характеристику Киевского государства, сделанную Марксом. Мне кажется, что Маркс смотрел на дело иначе.

«Политика Древней Руси, — пишет он, — была не более и не менее как политика германских варваров, наводнивших Европу. История новых народов начинается лишь после того, как окончилось это наводнение»[354].

Новыми народами Маркс, несомненно, считает народы современной Европы: англичан, французов, немцев, русских и пр. и пр. Этот «древний» период в истории России, следовательно и других «варварских» народов Европы, Маркс называет «готическим», что, собственно, и значит «варварский», подчеркивая в то же время полную аналогию истории Киевского государства с другими «готическими» государствами Европы.

Продолжая развивать высказанную им в общей форме мысль, Маркс продолжает: «Подобно тому, как империя Карла Великого предшествовала образованию современных Франции, Германии и Италии, так и империя Рюриковичей предшествовала образованию Польши, Литвы, Балтийских поселений, Турции и, наконец, самой Московии». «Военный быт и организация завоевания у первых Рюриковичей нисколько не отличается от военного быта и организации у норманнов в остальной части Европы». «Империя» Карла Великого и «империя» Рюриковичей — это варварские «готические» государства. Это период в истории европейских народов, предшествующий истории «новых» народов в Европе. Он помог оформиться этой истории. Но это период варварских государств, т. е. все-таки государственный.