Характеристика империи Рюриковичей («несообразная», «нескладная», «скороспелая», «составленная из лоскутьев») относится не только к империи Рюриковичей, а ко всем «варварским государствам». Империя Рюриковичей подобна другим империям аналогичного происхождения[355]. В только что опубликованных «Хронологических выписках» Маркс по этому предмету высказывается (конечно, для себя: таков характер «выписок») еще определеннее: «…возникли сначала два государства: Киев и Новгород, Олег подчинил также второе русское государство Киев, переносит туда (892) местопребывание правительства…»[356]

Само собой разумеется, что и «варварское государство» складывается при известных условиях, но уже на развалинах родового строя. Мы можем указать на некоторые совершенно определенные признаки, отделяющие родовой строй от государственного. Для родового строя, конечно, прежде всего характерна его бесклассовость. Последний период в истории родового строя характерен наличием следующих учреждений: народного собрания, совета родовых старейшин и военачальника.

С развитием классового строя эти учреждения перестают удовлетворять потребности общества, некоторые из них делаются уже невозможными, и родовому устройству общества наступает конец. На его место становится государство, либо преобразующее учреждения родового строя, либо заменяющее их новыми, конечно не вдруг.

Это процесс длительный. Но если мы лишены возможности на нашем материале проследить отдельные его этапы, то не имеем права закрывать глаза на факты, нам известные, и должны иметь смелость называть эти факты их именами. Если, например, родовые союзы уже заменились территориальными, если власть отделилась от народных масс, если у власти успел встать наиболее сильный экономический класс, то мы смело можем говорить о замене родового строя государственным, как факте уже совершившемся.

Маркс не только высказал свое принципиальное отношение к варварскому государству как этапу в политической истории народов Европы, но и сделал краткий, но очень интересный набросок конкретной истории «готической» империи Рюриковичей.

«„Ancient maps of Russia are unfolded before us, displaying even larger European dimensions than she can boast of now: her perpetual movement of aggrandizement from the ninth to the eleventh century is anxiously pointed out; we are shown Oleg launching 88 000 me“ against Byzantium, fixing his shield as a trophy on the gate of that capital, and dictating an ignominious treaty to the Lower Empire; Igor making it tributary; Sviatoslaff glorying, „the Greeks supply me with gold, costly stuffs rice fruits and wine: Hungary furnishes cattle and horses; from Russia draw honey, wax, furs and men“: Vladimir conquering the Crimea and Livonia, extorting a daughter from the Greek Emperor, as Napoleon did from the German Emperor, blending the military sway of a northern conqueror with the theocratic despotism of the Porfirogeniti, and becoming at once the master of his subjects on earth and their protector in heaven»[357].

С. В. Бахрушин считает, что Маркс здесь высказывает не свои мысли, а ссылается на чужие, не беря на себя за них никакой ответственности. Мне кажется, что С. В. Бахрушин прав тут только отчасти. Действительно, Маркс не проверяет этих фактов, а берет их у известных ему авторов («нам указывают»), но из этих фактов выводы делает, несомненно, сам Маркс. Если бы эти факты оказались неверными, то и выводы пришлось бы тем самым считать аннулированными. Но этого делать не приходится. Договор Олега как результат его победы у нас имеется; факт его существования и его содержание говорят неопровержимо о государственной деятельности Олега. Есть и договор Игоря. Походы Святослава в Болгарию никогда ни у кого не возбуждали сомнения. Взятие Владимиром Корсуня, завоевание ятвягов, женитьба на греческой царевне, крещение и канонизация — тоже факты совершенно доброкачественные. Остается «щит на вратах Цареграда», которому никто никогда не придавал никакого решающего характера, бытовая деталь, впрочем, весьма вероятная.

Однако, как бы мы ни относились к этим соображениям Маркса относительно Киевского государства, неизбежно остаются в силе его основные замечания об огромных размерах империи Рюриковичей и ее непрерывном возрастании с IX по XI столетие, чем, стало быть, определяется и время ее существования. Огромные ее размеры Маркс учитывал, конечно, и тогда, когда сопоставлял ее с громадной империей Карла Великого; он указывал на то, что на этой территории впоследствии появилось несколько восточноевропейских государств.

В первых главах мне как будто удалось показать, что в IX в. мы имели уже право говорить о классах, в X в. эти классы делаются нам известны с достаточной ясностью, об XI–XII вв. нужно сказать то же, но с гораздо большей конкретностью. Этим самым мною показаны основания, по которым мы имеем право говорить и о возникновении государства.

Обратимся за некоторыми справками к нашим древним источникам.

Как летописец понимал Киевскую Русь? Считал ли он ее государством, хотя бы и в своем собственном понимании термина? Это далеко не праздный вопрос. Ведь летописец говорит все время и о таких государствах, которые не вызывают никаких возражений в праве их называться этим именем даже у тех авторов, которые готовы отказать в этом праве Киевской Руси. Летописец формулирует свою задачу следующим образом: «Повесть временных лет: откуда есть пошла Русская земля, кто в Киеве нача первее княжити и откуда Русская земля стала есть».

Что подразумевал летописец под термином «Русская земля»? Только ли географическое понятие или же и политическое? А если и политическое, то какое именно? Владимирский-Буданов отвечает на этот вопрос решительным утверждением, что летописец под термином «земля» в данном случае понимал не географическое пространство, а обозначал своим словом понятие государства. В доказательство своей мысли Владимирский-Буданов приводит очень убедительные факты. Некоторые из них я и позволю себе повторить здесь. Он указывает на то, что именно этим термином «земля» летописец обозначает и соседние иностранные государства: «Когда угры, победив славян, основали свое государство, то „оттоле прозвася земля угорьска“». Князья моравские прислали к византийскому императору просьбу дать им учителя христианской веры и говорили так: «Земля наша крещена, и несть у нас учителя». Игорь, помирившись с греками «повеле печенегам воевати болгарскую землю», т. е. государство, враждебное Византии. В Польском государстве по смерти Болеслава Великого возник мятеж; об этом наш летописец говорит так: «Умре Болеслав Великий в Лясех, и бысть мятеж в земли Лядьске». В таком же смысле пользовался термином «земля» и наш князь Святослав, когда говорил: «Хочю жити в Переяславци на Дунай, яко то есть среда в земли моей». «Для юридического значения (термина. — Б. Г.) всего важнее знать, — пишет Владимирский-Буданов, — как именуют государство того времени люди в трактатах, заключенных между двумя государствами. В договоре Олега трактующие выражаются так: если греческий корабль потерпит крушение, то русские обязаны проводить его „на землю крестьянску“ (что однозначуще с „христианским царством“, ст. 14), а если крушение случится близ земли русской, то „да проводим я в Русскую землю“. Когда послы Олега возвратились в Киев, то „поведаша Олегу вся речи обою царю, како створиша мир и уряд положиша межю Грецкою землею и Русскою“. То же словоупотребление и в том же смысле мы имеем и в „Правде Русской“ („Правда установлена Русьской земли“) и много раз в „Слове о полку Игореве“ („полегоша за землю Русскую“, „погании… прихождаху с победами на землю Русскую“, „тоска разлилася по Русской земли“ и т. д., и т. д.)».

Приведенные здесь факты не есть неопровержимое доказательство тому, что термин «Русская земля» тождествен понятию «Русское государство». Но, тем не менее, поскольку древние авторы термин «земля» прилагали и к Византии, и к Польше, и к Венгрии, и к Болгарии, и к Руси, мы вправе допустить, что у них было какое-то основание выражаться именно так, а не иначе. У всех перечисленных здесь политических организаций в глазах наших древних авторов было нечто общее, и мне кажется, что это общее, их объединяющее, заключалось в их государственности: все эти политические организации были государствами.