Уилл думал, что он спросит путь во внутренний двор, но Риверте сам уверенно пошёл к нужному проходу - ах да, вспомнил Уилл, ему же достаточно пройти по местности один раз, чтобы навсегда её запомнить. Шаг Риверте был так широк, что Уилл едва поспевал за ним, ему приходилось почти бежать, чтобы не отстать.

Битва ещё продолжалась. Двор был залит кровью, дым и пыль всё ещё клубились над усеянной стонущими телами землёй.

- Вы раздобыли порох, - с удивлением сказал Риверте. - Надо же.

- Я... - начал было Уилл, но договорить не успел.

Фернан Риверте сделал два шага вперёд, в самую гущу пыльной колонны, вскинул меч над головой и закричал.

Крик отбился от стен Тэйнхайла, усилившись троекратно. Люди, сражавшиеся во дворе, замерли на миг, поворачивая головы туда, откуда нёсся этот крик, этот голос, который нельзя было не услышать.

И через миг стены родного замка Уилла Норана сотряс крик, тот самый крик, под звуки которого он пришёл сюда, под звуки которого жил и был готов умереть.

Тэйнхайл кричал: РИВЕРТЕ!

Уилл смотрел на него и видел, как он улыбнулся, прежде чем ринуться в гущу битвы.

Появление живого, с виду невредимого и явно готового к драке Риверте настолько же воодушевило вальенцев, насколько и ошеломило хилэссцев. Бой был кончен менее чем через четверть часа.

Уилл видел, как он дрался. Это было и страшно, и красиво, и непонятно, как будто это был вовсе не человек, и не бог, и не демон - какое-то неведомое существо, созданное для битвы, раскрывавшееся в битве, словно цветок, как будто он всегда спал, и просыпался лишь тогда, когда в руке у него оказывался меч. Уилл видел его таким в тот день, когда он убил Бранда Норана, его отца; Уилл видел его таким при Даккаре, при Эллоне, при Даршане и Крельеже, и теперь Уилл таким его видел в Тэйнхайле и думал, в который раз, что сам не знал, на что обрёк себя, полюбив этого человека.

Риверте почти сразу нашёл в бою Рашана Индраса. Схватка была короткой, бешеной и красивой настолько, насколько может быть красива смерть. Вонзая клинок Уилла в горло человека, разговор с которым Уилл когда-то подслушал в Даккаре, Риверте наклонился к нему и что-то ему сказал - неслышно, но Уилл, кажется, примерно знал содержание этих слов. Он увидел, как Риверте выпустил меч на миг и закрыл Индрасу глаза. Потом снова перехватил клинок и обернулся, выискивая кого-то взглядом в толпе.

Уилл вздрогнул, когда понял, кого он ищет.

Роберт оправился от удара, который Уилл ему нанёс, но дела его были плохи. Его загнали в угол, и он отчаянно отбивался от нескольких нападающих сразу, уже понимая, что битва проиграна. Риверте пошёл прямо к нему, неглядя зарубив по дороге хиллэсца, попытавшегося встать у него на пути, и резким голосом отогнал воинов, наседавших на Роберта. Те отступили, и Роберт вжался в стену спиной, тяжело дыша и прижимая руку к боку, но всё равно выставив перед собой меч и свирепо глядя на Риверте исподлобья.

Уилл стоял столбом несколько драгоценных мгновений. Потом бросился к ним.

- Фернан! - крикнул он, и Риверте, не оборачиваясь, процедил:

- Ещё одно слово - и будете собирать свои зубы по всему Хиллэсу.

Уилл подавился, застыв на месте, и лишь в молчаливом ужасе глядя, как Риверте медленно подходит к его брату, сползающему по стене.

- Ну давай, - просипел тот, сплёвывая под ноги кровь и в бешенстве глядя на Риверте. - Давай. Чего ждёшь?

Риверте остановился над ним. Кровь капала с его меча, глядящего острием в землю. Искалеченная рука безвольно висела вдоль тела, но левая держала оружие крепко и твёрдо.

- Сударь, - сказал он на хиллэш, и Роберт вздрогнул, - когда-то я пощадил вашу молодость, вашу неопытность, ваш юношеский пыл. Я пощадил, что уж греха таить, чувства вашего брата. Однако жизнь сочла нужным продемонстрировать мне, что я взял на себя слишком много. Увы, вы ничему не учитесь.

Роберт задохнулся и закрыл глаза. Меч в его руке поник, потом вывалился из резко ослабевших пальцев. Лорд Норан сполз по стене наземь, жмурясь, тяжело дыша, его белые, как снег, губы дрожали. Как и губы Уилла.

- Вы ничему не учитесь, - медленно повторил Фернан Риверте. - И я, по-видимому, тоже.

И сказав это, он повернулся и кивнул одному из своих людей, тут же поднявшему с земли брошенный Робертом Нораном меч. Уилл смотрел, как Риверте проходит мимо него, не удостоив взгляда. Ему опять хотелось плакать. Он никогда в жизни ещё столько не плакал, как в этот ужасный день, и ему было так невозможно стыдно.

- Ортандо, - сказал Риверте, подходя к своему капитану, который как раз спешил к нему, пробираясь через завалы стонущих тел. - Рад вас видеть, дружище. Какие у нас потери?

- Пока не знаю, - Ортандо окинул взглядом двор. - Человек сорок-пятьдесят.

Риверте поморщился - сложно было сказать, от досады или от боли. Ортандо смотрел на него в тревоге.

- Сир, я вижу, вы ранены. Вас должен осмотреть лекарь.

- Да, если вы сможете выцарапать его из донжона, куда наверняка забилась вся здешняя челядь. Надо, кстати, найти Гальяну - он где-то здесь, и Кальене с Энтарой тоже. Они были со мной, когда мой друг Индрас устроил мне эту западню.

- Я немедленно велю обыскать замок. Сир Уильям, - Ортандо бросил на стоявшего чуть поодаль Уилла взгляд. - Рад, что вы целы. А где сира Лусиана? Она не ранена?

Уилл застыл.

Риверте оборачивался очень медленно, целую вечность, но и этой вечности Уиллу не хватило, чтобы понять, а как он, собственно, собирался сообщить сиру Риверте, что...

- Уильям? - сказал Риверте вкрадчиво, мягко и очень тихо.

О, боже, подумал Уилл. Господи боже, прости меня за все мои вольные и невольные прегрешения. Я старался быть хорошим, я правда же очень старался, как только мог.

Воистину, за весь этот кровавый день Уилл Норан ни разу не был так близок к немедленной смерти, как в тот миг, когда сир Риверте услышал, что его беременная жена лежит в обмороке в людской.

Он открыл дверь ударом сапога, прошёл коридором, повторяя её имя, и застал её на пороге спальни, придерживающейся за стену - она очнулась, но едва могла идти. Не слушая её возражений, Риверте подхватил её на руки, как будто напрочь перестав чувствовать боль в своих переломанных костях, и вынес из людской, хотя она уверяла, что сможет идти сама. Уилл, глядевший на всё это вместе с выжившими после сражения, испытывал к сире Лусиане сочувствие, и надеялся, что кто-нибудь так же посочувствует ему, когда его хладный труп полетит с крепостной стены в ров. В том, что Риверте при первой же возможности придушит его собственными портками, он почти не сомневался.

Пока Риверте относил свою жену в комнаты наверху и укладывал в постель, капитан Ортандо, с помощью Уилла, уговорил запершихся в донжоне хиллэсцев сдаться. Этому немало поспособствовал Маттео Гальяна, как-то умудрившийся выбраться из амбара, где его держали, и пробраться в донжон вместе с забившимися туда домочадцами Тэйнхайла. Старый проныра явно не собирался так просто сдавать свою шкуру. Употребив всё своё сомнительное обаяние и приправив его для верности живописанием того, что делает сир Риверте с непокорными, он довольно быстро убедил перепуганную челядь, что под рукой господина графа им будет куда как лучше, чем в слугах у Роберта Норана. Что греха таить, лорд Роберт, от тоски и дурного характера третировавший и мучивший всю тэйнхайлскую челядь в последние шесть лет, особой любовью ни у кого не пользовался. Услышав, что битва им проиграна, защитники донжона сдались. Среди них бы и лекарь, которого тут же отправили к чете Риверте, так как неизвестно было, кто из них двоих сейчас больше нуждается в помощи.

Впрочем, вскоре оказалось, что не всё так страшно. Обморок Лусианы был вызван общим перенапряжением, нежелательным в её состоянии, и прочими естественными причинами; лекарь сказал, что, если она пробудет в постели хотя бы неделю, всё образуется.

На осмотр графа у лекаря ушло намного больше времени, и хмурился он сильнее. Что и говорить, пребывание в гостях у Роберта Норана не пошло сиру Риверте на пользу. У него были сломаны несколько рёбер, довольно сильно отбиты почки и селезёнка, а что до руки, то тут ему некоторым образом повезло. Сухожилия оказались не повреждены - лишь потому, пояснил лекарь, что тисками, в которых господину графу дробили пальцы, орудовал неумелый или неопытный палач. Уилл так и не отважился спросить, кто сделал это с ним - Индрас или Роберт. Он боялся услышать ответ, да это и не было важно. Важно то, что пальцы были переломаны, но при правильном наложении шины должны были вскоре срастись, и, при соблюдении неподвижности кисти в течение месяца-двух, лекарь обещал графу полное восстановление.