Уилл до того засмотрелся на эту импозантную даму, что не сразу обратил внимание на её свиту, состоявшую из полудюжины куда менее колоритных кавалеров и дам. Соответственно, он не сразу понял, что все они стоят прямо напротив него и смотрят на него в упор, даром что их разделяет несколько шагов.

Уилл то и дело слышал, как люди шушукаются у него за спиной. Он знал, что так будет, он был к тому готов - но ни разу ещё на него не пялились настолько бесцеремонно. Он отвёл взгляд, выискивая путь к отступлению, когда пожилая сира снова огласила залу своим громогласным басом:

- Что вы сказали, милочка? Говорите громче, я не слышу!

- Совсем глуха стала, как пень, - проговорила миловидная блондинка, стоявшая справа от пожилой сиры, и, наклонившись к её правому уху, внятно и громко произнесла: - Это Уильям Норан, монсира Фиола, я ведь уже говорила вам!

Уилл застыл. Теперь обернулись и люди, стоявшие поодаль и не входившие в группку тугоухой сиры с лысой собачкой - и все они, как один, уставились на него. Казалось, даже музыка и разговоры чуть поутихли. Только что Уиллу казалось, что он наконец отыскал относительно спокойный уголок в этом сумасшедшем доме, и вдруг сотни глаз пригвоздили его к стене недавнего убежища, не давая шелохнуться. Пальцы Уилла, окоченев, словно примёрзли к стенке бокала, который он всё ещё держал в руках.

- А! - изрекла сира Фиола, щуря на Уилла глаз за стеклом монокля. - Тот самый Норан? Юный содержанец графа Риверте? Ну надо же! Какой он бледненький. И как дурно одет! Граф что же, совсем за ним не смотрит? Но всё равно - он такой хорошенький, правда, милочка?

- Да, монсира, очень хорошенький, - равнодушно отозвалась "милочка", едва взглянув на Уилла, который сгорал со стыда, видя заинтересованные взгляды дам - и презрительные улыбки мужчин, что все, как один, отводили от него глаза, лишь слегка скользнув по нему полными холодного любопытства взглядами.

- Такой хорошенький, - снова повторила сира Фиола и жалостливо вздохнула. Так, должно быть, она вздыхала, глядя на уличных собак и кошек, которые её доброе сердце рвалось подобрать, обогреть и накормить, против чего, однако, возмущенно протестовала аристократическая брезгливость. - Хотела бы я, чтобы его мне представили...

- Монсира? - испугалась "милочка", и ей тут же вторили стоявшие рядом господа, наперебой заверяя сиру Фиолу, что это никак невозможно. Старушка лениво отмахнулась от них, на секунду выпустив шею своей лысой собачки - чем та немедленно воспользовалась и затявкала на два тона громче.

- Ах, бросьте, неужто я совсем дура и не понимаю? Я же сказала - хотела бы! Но нет, что вы, конечно, нет. А всё же жаль, жаль, мальчик такой хорошенький...

- Его императорское величество Рикардо Четвёртый Великий! Её императорское величество королева Аделаида! Его милость Фернан Вальенский, шестнадцатый граф Риверте! - прогремело из-под сводов зала.

И зал преобразился в мгновение ока.

Должно быть, это также был тонкий навык, вырабатываемый годами - либо особый талант, передававшийся вместе с кровью истинной вальенской аристократии. Во всяком случае, Уилл так и не понял, что произошло - суетливая толпа внезапно хлынула в стороны, чётко разделившись на две половины, и столь же молниеносно вытянулась вдоль стен зала двумя почти по-военному стройными шеренгами, обращёнными лицом к пустому коридору, образованному людьми. Дамы мгновенно оказались рядом со своими мужьями, отцами или братьями, при этом вальенские семейства расположились по старшинству - наиболее древние и знатные оказались ближе к дверям, которые распахнулись, впуская императорских герольдов, наименее знатные столпились в самом конце залы, куда королевская чета, очевидно, дойти никак не могла. Там-то и оказался Уилл, не знавший, куда ему надлежит встать, а потому тут же запутавшийся в чьём-то подоле. На него, разумеется, шикнули, но еле слышно - на залу немедленно обрушилась тишина, просто-таки ошеломляющая после гула, что наполнял пространство всего несколько мгновений назад. Нарушал её только шелест юбок, стук вееров и писк живности, видимо, слишком юной и оттого ещё недостаточно вышколенной, тогда как живность старая и умудрённая придворным опытом умолкла разом со своими хозяевами.

Герольд трижды ударил позолоченной тростью, послав волну дрожи по мраморному полу, и сквозь распахнутые створки дверей вошли император и императрица Вальены с графом Риверте.

Зал, как по команде, задвигался - мужчины склоняли спины, дамы приседали в реверансах. Уилл, стоявший в самом конце, мог помедлить и рассмотреть королевскую чету, которой никогда раньше не видел, кроме как на портретах. Портреты, разумеется, безбожно льстили. Король оказался заметно ниже ростом и уже в плечах, королева - заметно круглее лицом и плотнее в талии. И только Риверте придворные портретисты изображали абсолютно точно, потому что льстить этому человеку было бесполезно - он всё равно оказывался лучше любой лести, которую можно было про него измыслить. Уилл невольно залюбовался им, шедшим рука об руку с императорской четой, в полушаге позади короля - едва уловимое, однако всё же достаточное проявление почтения. На фоне пышных пурпурных одежд короля и королевы и цветастых платьев придворных, мимо которых они проходили, его костюм казался почти скромным - хотя утром, увидев небрежно брошенный на кровать лиловый камзол и ослепительно белоснежную сорочку с кружевными манжетами и аметистовыми запонками, Уилл подумал, что всё это чересчур вычурно даже для сира Риверте, никогда не отличавшегося скромностью в одежде. Он не учёл того факта, что если в провинции этот костюм казался бы чрезмерно роскошным, то здесь, в Сиане, где алый камзол с салатовыми панталонами считался высшим шиком, костюм графа Риверте может показаться неуместно скромным. Однако Риверте вовсе не выглядел так, будто чувствует себя скромным и неуместно выглядящим - да он, по правде, никогда таким не выглядел. Он любезно и ослепительно улыбался всем, мимо кого проходил, и Уилл, глядя на него, поражался, как все эти люди не замечают в этих улыбках пронзительного, хотя и незлобливого сарказма. "Вы так забавно выглядите в этом оранжевом жилете, монсир, а впрочем, я искренне желаю вам доброго здоровья", - вот что говорила эта улыбка, и Уилл знал это совершенно точно, потому что ещё помнил времена, когда его самого такими улыбками одаривали чаще, чем ему хотелось бы... а впрочем, это и теперь случалось порой.

К тому времени, когда королевская чета и граф Риверте пересекли первую треть зала, торжественное напряжение в толпе заметно ослабло. По передним рядам уже бежал шепоток, а задние ряды говорили вслух, не стесняясь - при этом все как один восхваляли чудесный цвет лица её величества. Король остановился напротив какого-то господина с пышными усами и пивным брюшком, любезно заговорил с ним - и толпа в задней части залы выдохнула, из чего Уилл заключил, что официальная часть окончена, дальше король не пойдёт, и сейчас бал наконец будет открыт. Уилл надеялся, что, когда придворные займут себя танцами, глазеть на него станут поменьше, поэтому ощутил что-то наподобие облегчения и попытался бочком двинуться к стене, когда вдруг кто-то прямо позади него ахнул:

- Смотрите!

Уилл невольно взглянул - и увидел, что король шагнул дальше, а затем остановился и, окинув зал взглядом, спросил с лёгким удивлением:

- А где же сир Норан?

У него был очень звучный голос - не менее громкий, чем у давешней глуховатой старушки, однако не в пример более красивый и ровный. Приятный голос - но Уилл всё равно застыл, как вкопанный, одновременно со всей толпой, которая тоже затаила дыхание на миг. Боже, нет! В памяти мгновенно ожил тот вечер в Даккаре, когда граф Риверте буквально за шкирку выволок Уилла из его убежища на подоконнике и поставил под перекрёстный огонь любопытных взглядов. Уилл помнил тот миг так, словно это было вчера - и, похоже, сейчас всё повторится, только в удесятерённом размере, а стало быть, всё будет в десять раз хуже.