- Чего они ждут? - проговорил он, ища глазами среди вражеских рядов капитана Ортандо.
- Чуда, наверное, - небрежно усмехнулся лорд Норан, с презрением глядя вниз. - У них нет даже катапульт. Стен им вовек не взять. Да они бы ни одного замка на континенте не взяли без своих пушек! Без них они бессиль...
Адский грохот, от которого содрогнулась земля и стена, на которой они стояли, заглушил и поглотил эти слова. В дрожащий рассветный воздух взметнулась туча земли, воды, камней и пыли, и оба - лорд Норан и его руванский союзник, а с ними и стоящие рядом защитники стен повалились с ног, в отчаянии пытаясь ухватиться за что ни попадя. Кто-то простонал: "О, нет... это Вальенский Ад!", кто-то крикнул: "Как же так?!", кто-то в панике завопил: "Спасайся!"
- Тихо! Молчать! - рявкнул Роберт Норан, вскакивая на ноги и шатко цепляясь за зубец стены. Стена стояла на месте, где и была, стояла крепко, только далеко внизу что-то сыпалось и шуршало, будто порода, подавшаяся в оседающей под напором обвала горе.
Роберт Норан и Рашан Индрас, тяжело дыша, взглянули друг на друга.
- Это невозможно, - прохрипел Роберт. - У них не может быть пушек. Только армия императора...
Его прервал второй взрыв, ещё сильней первого. В дыме и грохоте раздался звон вырываемой из ножен стали и раскатистый рёв Индраса:
- Всё вниз! Прочь со стен! Защищать пробоину!
Роберт Норан был прав - это было невозможно.
К несчастью, люди слишком привыкли к тому, что один лишь Фернан Риверте может совершать невозможное.
За неделю до этого, обсуждая с капитаном Ортандо план грядущего штурма, Уилл спросил, могут ли они использовать пушки (бог свидетель, чего ему стоил этот вопрос и сама мысль о том, чтобы рушить стены Тэйнхайла). Ортандо ответил тем же словом, которое сказал Индарсу Роберт: невозможно. Использование пороха было сверхсекретным оружием Вальены, никакая частная наёмническая армия не имела к нему доступа, пушку невозможно было купить, заказать и даже украсть - их изготавливали в спрятанных под землёй цехах и охраняли лучше, чем императорскую казну, ну а порох, без которого даже пушки были бесполезными стальными трубами, хранился в тайниках, местоположение которых знали лишь два человека: Фернан Риверте и король.
- Не два. Три, - негромко ответил Уилл, и Ортандо, а также присутствовавшая при их разговоре Лусиана в изумлении вскинули на него глаза.
Это случилось во время руванской кампании. В результате неосторожности одного из канониров, допустившего оплошность, взрыв произошёл раньше времени. Никто не погиб, но запас пороха необходимо было срочно восстановить. Не было времени посылать официальный запрос в Сиану. Риверте разбудил Уилла ночью, велел ему не издавать ни звука, и вдвоём они бесшумно покинули лагерь, отправившись в самую глушь Карантийских топей. Так Уилл узнал, что на территории каждого из захваченных Вальеной государств есть тайник с порохом, на случай экстренной необходимости - такой, как наступила сейчас. Риверте отвёл Уилла к этому тайнику, и они вдвоём смогли увезти столько пороха, сколько было потеряно в результате несвоевременного взрыва.
По счастью, Карантийские топи находились совсем близко от хиллэсско-руванской границы. Уилл за два дня съездил туда и вернулся назад, нагнав своих уже в Хиллэсе, на подходе к Тэйнхайлу. Ортандо сперва настаивал, что должен поехать с ним, что в одиночку предпринимать такую вылазку слишком опасно. Но Уилл был непреклонен. Риверте оказал ему неслыханное доверие, и обмануть это доверие Уилл не мог, даже при таких обстоятельствах.
Бог был милостив к нему - всё обошлось, и он привёз порох.
Этот порох под покровом ночи двое солдат, державших когда-то защиту замка Даккар и имевших опыт обращения с самодельными бомбами, заложили под крепостной стеной Тэйнхайла.
- Вот здесь, - объяснял Уилл накануне, отмечая место на плане замка. - Пять-десять футов правее от южной башни. Там когда-то была пробоина от катапульты, она появилась лет сто назад, и её заделывали в спешке. Камень там только с наружной стороны, в один слой, дальше глина и известняк. Мой отец всё собирался перестроить стену на этом месте и заделать пробоину как следует, но не успел. И зная Роберта, я думаю, у него так и не дошли до этого руки.
- Что бы мы без вас делали, Уильям, - сказал Лусиана, и Уилл бросил на неё настороженный взгляд. Ему показалось в тот миг, что это говорит Риверте - это его мягкий, серьёзный и как будто абсолютно искренний тон, в котором Уиллу всё равно вечно чудилась насмешка.
Но так или иначе, она была права. Уилл знал, где порох, и знал, как его лучше всего использовать. Роберт Норан, считавший, что его брат притащился к стенам родового замка, чтоб покрасоваться и показать, какой он вырос большой и сильный, очень удивился бы, если бы узнал, что Тэйнхайл фактически был взят Уиллом Нораном самолично.
Сам Уилл Норан, впрочем, удивился бы не меньше, если бы ему такое сказали.
Пыль от второго взрыва ещё не осела, когда вальенские солдаты вскинули над головами щиты и единым строем ринулись к образовавшейся бреши в стене. На них тут же низринулся поток стрел, а на тех, кто достиг стены первыми, полилась кипящая смола, и победные крики тут же сменились воплями боли. Но уже через минуту всё изменилось: большая часть защитников крепости рассредоточилась вдоль всей стены и теперь бесцельно металась, не в состоянии достать противника, атаковавшего одно-единственное место надо рвом. Громогласный приказ Индраса снял людей со стен и бросил вниз, к пробоине, сквозь которую уже пробирались первые солдаты, избегнувшие стрел и смолы; остальные тем временем уже прыгали в ров, гребя одной рукой и твёрдо держа другой щит над головой, выбирались, цепляясь за обломки рухнувшей стены, и тоже проникали в замок.
Резня была страшной. Защитникам крепости пришлось хуже - большая часть их была тренирована для дальнего боя и вооружена соответственно, и вальенцы мяли их, секли и крушили, стремительно оттесняя на внутренний двор. Рашан Индрас и Роберт Норан истошно орали, отдавая приказы, веля перегруппироваться и встать строем, но паника людей, не ждавших такого поворота событий, сыграла решающую роль. В конце концов обоим командирам ничего не оставалось, как кинуться в драку самим. Это воодушевило их людей, и вальенцев оттеснили назад, к пробоине, сквозь которую они проникли. Воздух был наполнен грохотом сталкивающейся стали, свистом арбалетных болтов, бешеным рёвом нападающих и отчаянными криками боли, плеском воды, шипением смолы и грохотом продолжающих осыпаться камней. За всем этим чудовищным шумом остался неуслышанным скрип петель подвесного моста, опускающегося через ров, и скрежет раздвигаемых створок главных ворот. Рашан Индрас, прошедший множество битв, был единственным, кто это заметил, и обернулся с налитыми кровью глазами, вопя: "Ворота! Вашу сраную мать, ДЕРЖАТЬ ВОРОТА!"
Но никто его не услышал - да к тому же было слишком поздно: капитан Ортандо открыл Тэйнхайл.
И тогда Лусиана Риверте, державшая резервный отряд в двух полётах стрелы от замка, дала сигнал к наступлению. Уилл был рядом с ней и видел, что она сдержала слово, оставшись на второй линии и не приближаясь к врагу ближе, чем на десять шагов. И ещё он видел, как она убивала.
Он не мог как следует поразиться этому зрелищу, потому что убивал тоже.
Он пронёсся в ворота с мечом наголо, и копыта его коня грохотали по бревнам подвесного моста. Он никогда не убивал раньше, никого - книжный мальчик из хилэсской глуши, большую часть своей жизни думавшей, что он должен отдать себя богу. В тот день, когда он решил отдать себя человеку, всё изменилось. Уилл не нападал первый - у него была теперь только одна задача: оберегать Лусиану, желательно, чтобы она этого не заметила. Это оказалось проще, чем он думал: она не видела никого и ничего, непрерывно заряжая арбалет и посылая стрелу за стрелой, неизменно находившей цель. Даже здесь, в адской мясорубке, перемалывающей дым, грохот и человеческую плоть, Лусиана Далнэ-Риверте была почти невозмутима, почти спокойна, губы её были плотно сжаты, когда она совершенно твёрдой рукой направляла стрелу, и только глаза горели так, что обжигали не хуже пороха. Уилл старался не отходить от неё, отбивая занесённые над ней удары, не позволяя никому приблизиться к ней для ближнего боя. Несколько раз мимо его уха свистели стрелы, неоднократно сталь меча скрежетала по доспехам, но у него не было времени испугаться. Раньше он только диву давался, как люди, идущие в сече, не боятся смерти. Теперь он это понял. Не было времени испугаться, не было времени подумать о смерти - во всяком случае, о своей. Только о чужой.