— От еще белая горячка! — воскликнул Старый Бьорн. — Утихни ты! Неча людей-то чехвостить, они перед тобой ни в чем не провинилися!

Видар презрительно усмехнулся, сказал, обращаясь к конунгу:

— Чего, испугался? Я так и знал. Чего от тебя еще ждать! Я же сказал вам, что он трус! Ваш конунг трус! Глядите на него! Видят боги, мне стыдно, что у меня такой отец.

— А мне стыдно, что ты мой сын, — конунг убрал от себя Сигурдовы руки. — Ты говоришь, я трус? Нет, это не так. И если клан решит, я пойду на Божий Суд. Только знайте все: мою дочь я вам тронуть не позволю. Меня можете пытать, ее не троньте. Она ничего не сделала, она тут ни при чем. Она чиста. Я никогда… никогда с грязными помыслами ее не коснулся, клянусь, боги знают. Если желаете, проверьте меня. Вот он я, перед вами, делайте со мной, чего хотите, я разрешаю.

— А я вот — нет, — сказал Сигурд. — А я не разрешаю.

Пройдясь перед очагом, он обвел толпу глазами:

— Здесь все так пекутся об устоях, што об устоях-то и позабыли. Говорил я уже некоторым, но вам повторю: отродясь такого не бывало, штоб конунга пытать. Вот вы гнева божьего боитесь — а, по-вашему, божий гнев на нас не ляжет, коли мы законы предков порушим? Конунга пытать захотели? У нас тут што, волчья стая?! Как псы, рычите — скоро и в голос завоете?! Законы предков — это все, чем мы живы, благодаря законам в зверей еще не обратились. Так што ж, вы их теперь порушите? Нет, как хотите, родичи, а я вам этого позволить не могу. И не в Торгриме тут дело, не в том, што он мне родня. Не в том, што мне его жалко, хотя, сознаюсь, это так. Мне его жалко, врать не стану. Но только — клан мне тоже жалко. Клан важней всего. Штобы клан сохранить, мы должны блюсти законы. А законы говорят: никогда такого не бывало, штобы конунга пытать. Не бывало — и не будет, покуда я жив. Я, Сигурд Ярл, вам это говорю. Вы меня знаете. Я перед родом честен, перед богами чист, и впредь хочу таким остаться. Это все. Я свое сказал, родичи. За вами слово.

Дом замер. Потом вдалеке, где-то у двери, родился тихий ропот и, разрастаясь, пронесся по толпе. Головы повернулись. Закивали подбородки. Расширились глаза.

С лавки поднялся старик, высокий, сгорбленный и седой.

— Што же, — молвил он. — Сигурд дело говорит, законы нарушать нельзя. Предки разгневаются, боги разгневаются. Негоже так-то. Значит, выход у нас один: пускай вещунья всё рассудит. Дадим богам решить. Верно я говорю, родичи?

— Верно! — закричала толпа. — Пусть ясновидящая рассудит! Пусть боги вмешаются! Ясновидящая! Дайте ясновидящей сказать!

Сигурд обернулся к Улле. Она стиснула ладони, натянулась, как струна.

— Не надо, — прошептал Бран, поймав взгляд Сигурда. Тот лишь покачал головой.

Улла встала, и платок соскользнул на землю. Темное платье, перехваченное поясом, делало совсем хрупкой ее тонкую фигурку. Она вышла к очагу. Все молчали и смотрели на нее, а она смотрела в пламя. Потом вздрогнула, глаза расширились, словно она увидала нечто там, внутри, за движением огня. Что-то прошептав, она подняла голову. Огромные, остановившиеся, черные глаза коснулись Сигурда, и Улла улыбнулась.

— Спи, дядечка, — промолвила она. — Я тебя очень-очень люблю. Ты отдохни… отдохни.

— Доченька, што…

Улла отвернулась. Склонилась к очагу, протянула руки, будто хотела приласкать танцующее пламя.

— Спите, милые мои, — ладони ясновидящей погладили воздух. — Все будет хорошо, все кончилось. Уже все кончилось. Спите… и не бойтесь. Я пойду, а вы отдохните, — ясновидящая выпрямилась, губы улыбались. Она прошла мимо воинов, словно вдоль каменной ограды. Приблизилась к конунгу — и вдруг остановилась. Дернулась, будто от удара.

— Не бей меня, — прошептала Улла. — Отец, пожалуйста, не бей… я не… я не хотела, чтобы это так… — она заплакала. Конунг протянул к ней руку, и она отпрянула.

— Ай! — взвизгнула она, и Бран вскочил. — Не надо! Не надо, больно!

Она, как слепая, рванулась в сторону, споткнулась о камни возле очага. Если бы Видар ее не подхватил, она упала бы в огонь.

— Тише, сестра, он тебя не тронет, — Видар убрал ей волосы с лица. Улла замерла. Глаза делались все больше… больше… Видар выпустил ее.

— Ты чего, сестра? — пробормотал он.

Улла завизжала и попятилась назад. На лице остались одни глаза. Она пятилась, вскинув руки, и визжала, и визжала… Будто вместо брата она увидела чудовище. Будто кто-то ее смертельно напугал: там, в недоступном другим людям мире.

Видар остолбенел, разинув рот. Улла все кричала. Отступив еще на шаг, она споткнулась и навзничь повалилась на пол. Бран подбежал, упал на колени и прижал девушку к себе. Она стала вырываться, но он не отпускал. Улла вдруг затихла, уткнулась Брану в грудь. Она тихо, безостановочно стонала, и тело дергалось. Бран обнял ее. Он молчал, и все вокруг молчали.

Конунг первым нарушил тишину.

— Что… что все это значит? — спросил он. — Что это значит?

Бран крепче обнял Уллу, заслонив от конунга плечом.

— Ты это, отпусти ее, парень, — промолвил Старый Бьорн. — Мы еще не кончили. Пущай она тово, договорит, значит.

— Хватит, — сказал Сигурд. — Оставьте вы девчонку, не мучайте, ей и без того досталось.

— Э-э, нет! — конунг шагнул вперед, и Бран выхватил кинжал. Припал к земле, словно животное, готовое к прыжку.

— Ты к ней не подойдешь! — вскрикнул Бран. — Никто не подойдет! Ясно вам? Сволочи! Оставьте ее в покое! Троньте ее — и я вас уничтожу! Скоты! Вот вам, получайте!!!

Он выбросил вперед ладонь. Пламя в очаге загудело и стало разрастаться, стало подниматься под самую крышу. Воздух задрожал, и стены застонали. Поднялся крик, люди бросились врассыпную от очага. Растолкав бегущих, Сигурд пробрался к Брану, сел перед ним и взял за вытянутую руку.

— Бран! Бран, сынок! Не надо, ее никто не тронет, перестань. Успокойся же, сынок, ты што?

Бран дернулся, увидев Сигурда. Глаза расширились, и он начал озираться. Вынув из его руки кинжал, Сигурд вернул оружие в ножны.

— Успокойся, сынок, никто ничего вам не сделает. Бери ее. Ступай. Слышишь?

Сигурд помог ему подняться, поднял Уллу. Вокруг стало тихо. Пламя в очаге лениво лизало малиновые угли.

— Оставьте ее, — громко молвил Сигурд. — Будьте людьми, право слово. Вы што, а? А ну, дайте дорогу! — прикрикнул он, и люди расступились.

— Иди, сынок, — сказал ярл Брану. — Мы уж сами тут договорим, а вы ступайте.

Сигурд подтолкнул Брана в плечо. Обняв Уллу, тот повел ее к порогу.

Глава 13

Видар уехал из поселка, едва рассвело.

Ветер успокоился, и метель прекратилась. Солнце еще не поднялось, воздух стал синим и прозрачным.

Они собирались шумно, не таясь: Видар и десяток его друзей. Слуги тащили сумки, попоны и провизию, седлали лошадей. Горяча вороного скакуна, Видар делал вид, что хочет передавить приятелей лошадью. Бран стоял на крыльце и наблюдал за ними.

Видар его заметил, подскакал к порогу и осадил коня, подняв тучу снежной пыли.

— Привет, колдун, — промолвил Видар.

— Привет, — ответил Бран.

— Как там сестра? — Видар наклонился в седле. Вороной жеребец, грызя уздечку, нетерпеливо перебирал копытами.

— Все так же, — ответил Бран.

— Она тебе вчера, часом, не сказала, чего это она так испугалась?

— Она не разговаривает, Видар, — отозвался Бран. — Ни со мной, ни с кем-нибудь другим. Не делай вид, что тебе это неизвестно.

— Ладно, не злись, это я так, на всякий случай. Ну, бывай, колдун, береги ее. Вернусь — проверю, — Видар усмехнулся.

— Мог бы этого не говорить. Не смешно.

— Ладно, ладно, шучу. Здорово ты, кстати, вчера их шуганул. Вот бы мне так уметь, эх! Жалко только, что остановился. Спалил бы дотла это змеиное гнездо — я бы тебе прямо в ножки поклонился.

— Возьми да спали, что тебе мешает?

— Может, и спалю, когда случай подвернется. Прощай, колдун, счастливо оставаться.

— Надолго уезжаешь?