Наступил 1923 год. Я встретил его в дороге, возвращаясь в город из села Дулепова, где выступал перед служащими конного завода. Выступление прошло удачно. Со вниманием выслушали начало речи с непременным в то время рассказом о международном положении, оживленно реагировали на сообщения о последних мероприятиях Советской власти, о жизни нашего уезда. Потом долго беседовали по душам. Под конец выяснилось, что несколько рысаков-производителей конзавод отправляет в Клин, откуда они железной дорогой будут следовать в Москву. Воспользовавшись оказией, я сел в сани, и меня первый (и последний) раз в жизни «прокатили на вороных», но только в хорошем смысле этого выражения. Скрипели полозья, разлетался в стороны снег, и не хватало только бубенцов. Заводской кучер резко осадил в городе перед укомовской дверью. И первым, кого я встретил, вылезши из саней, был председатель укома.

— На рысаках разъезжаешь, товарищ Зверев? Вижу, вижу, и своей работе достиг ты уже вершины. Пора переводить на другую должность!

— Брось, что за шутки? Ехал на попутных.

— Шутки действительно в сторону, а вот насчет новой службы — это я всерьез. От нас требуют человека с опытом политической работы на продовольственный фронт. Наметили тебя. Повоюй, Арсений, за хлеб для Советской власти! Завтра по командировке уезжаешь в Москву, зайди за направлением.

Борьба за хлеб была тогда подлинным фронтом. У всех перед глазами еще маячила голодная тень 1921–1922 годов. Решительные мероприятия Советской власти, хороший урожай и первые успехи новой экономической политики вывели страну из опасности. Но где гарантия, что неурожай не повторится? Жизнь требовала твердого обеспечения населения продовольствием. Между тем конкуренция государственного сектора хозяйства с частным, нэпманским, предъявляла к тому же дополнительные требования, а задача восстановления национальной экономики до довоенного уровня, которую мы тогда решали, выдвигала требование постоянного и полнокровного снабжения промышленности сельскохозяйственным сырьем. Деятельность продовольственных комитетов становилась в этих условиях полем сражения за сохранение диктатуры пролетариата и торжество линии РКП(б). Поэтому я воспринял свое назначение, опять-таки в Клин, старшим уездным инспектором по продовольственным заготовкам как боевое партийное поручение.

Заготовками ведал тогда Народный комиссариат продовольствия. Побывав по служебной командировке в Москве, я познакомился там со своими задачами, можно сказать, буквально из первых рук. Слушал выступления народного комиссара продовольствия Н. П. Брюханова и его заместителя А. П. Смирнова. В управлении заготовок рассказал об общей обстановке в Клинском уезде на заседании, которое вел начальник управления В. И. Сенин и на котором поочередно держали речь его помощники К. Г. Мягков и Д. М. Котляренко. Наконец, в икспекторско-налоговом отделе вместе с другими инспекторами получал подробный инструктаж. В РСФСР было тогда 505 уездных продовольственных комитетов (на территории только что вошедших в союзное государство Украины, Белоруссии и Закавказья комитеты пока перестраивались), и я помню, как заведующий отделом рассказывал нам древнегреческий миф о стооком Аргусе: всевидящий страж был поставлен богиней Герой к ее сопернице и следил за нею днем и ночью. Когда он спал, то закрывалась только половина его глаз, вторая продолжала зорко наблюдать за пленницей. Вот таким же неусыпным оком, только политическим, должны стать для Советской власти старшие инспектора упродкомов. Контролировать в 505 глаз, как идет продовольственное дело, и обеспечивать его успех — наша главная и повседневная забота!

Основную часть продуктов по государственной линии страна получала тогда через продовольственный налог на сельское население. Он составлял 240 миллионов пудов зерна; декрет В ЦИК от 21 марта 1921 года предусматривал дальнейшее снижение налоговой цифры.

Построенный на классовом принципе, продналог был прогрессивным. Это значит, что чем беднее хозяйство, тем меньше оно отдавало. Так Советская власть обеспечивала интересы трудового сельского большинства. Точная цифра налога, сообщаемая еще до начала весеннего сева, позволяла крестьянину заранее ориентироваться, сколько он должен будет сдать государству и сколько останется в его распоряжении. Различные льготы труженикам, расширявшим посевы, внедрявшим технические культуры и повышавшим урожайность, способствовали подъему деловой активности деревни. Политическое значение продналога, как ясно каждому, состояло в дальнейшем укреплении союза рабочих и крестьян.

Сначала продналог взимался только в натуральной форме. XII съезд РКП(б) в резолюции «О налоговой политике в деревне» указал на необходимость унифицировать все платежи в сельской местности и перейти от натурального обложения к денежному. Крестьянин сумеет, таким образом, лучше приноровиться к рынку, избрать наиболее выгодные культуры или направить свою силу в промысловые занятия. Еще в марте 1922 года был введен единый натуральный налог, исчислившийся в стандартной весовой мере — пуде ржи либо пшеницы, а с мая 1923 года начал действовать новый единый сельскохозяйственный налог, частично взимавшийся уже деньгами. Имелись отдельные губернии, где его целиком платили в денежной форме. Бедняков, как правило, от платы освобождали. Для предоставления льгот образовывали фонд за счет скидок в размере 5 процентов общей суммы. В целом по стране освободили от этого налога свыше 30 процентов крестьянских дворов, а самых неимущих снабжали хлебом в государственном порядке.

Но инспектора обязаны были не только изучить всю эту общую картину, чтобы уметь донести ее до населения, а и конкретно знать каждый пункт и параграф длинных и сложных инструкций. Ведь согласно установленной регламентации следовало в каждом отдельном случае определять норму поступления продукции с хозяйства. А это касалось уже живых людей: их семей, их быта и самого существования. Я неустанно зубрил официальные документы, за бесстрастными цифрами которых стояли реальные крестьянские души, и въедливо требовал от своих подчиненных того же. В нашем Клинском уезде было установлено одиннадцать налоговых разрядов (в зависимости от размеров урожая) и семь групп хозяйств (в зависимости от числа едоков на десятину надела). Если на одну душу приходилось менее 0,5 десятины при урожае ниже 25 пудов (минимальный предел), то налог равнялся всего 10 фунтам зерна. Если на каждого едока приходилось в среднем более чем четыре десятины и 70 пудов хлеба (максимальный предел), то налог равнялся 11 пудам 20 фунтам. В последнем случае речь шла уже о кулацких хозяйствах. Большую часть крестьян нашего уезда, а их было к концу 1923 года 104 тысячи, составляли середняки и бедняки.

К чему же сводились мои непосредственные обязанности? Будучи по совместительству помощником по политической части в заготовительной конторе, я являлся как бы комиссаром. Отвечал в рамках уезда за правильность раскладки продналога, а также за своевременность и полноту его поступления. Имел право надзора за рынками. Мог требовать содействия административных и партийных органов. Мне подчинялся штат разъездных налоговых инспекторов. Если кто-либо из местных властей мешал их работе, инспектора немедленно ставили вопрос об освобождении такого лица от работы. Людей, отказывавшихся платить налог, инспектор мог арестовать на трое суток, а уездный комиссар — на сем суток. Если заготовкам оказывали организованное сопротивление, мы вызывали вооруженный отряд, а сами, на всякий случай, никогда не расставались с оружием: не один продработник пал в те дни от кулацкой руки.

Чаще мы сталкивались, впрочем, уже не с вооруженным сопротивлением, а со случаями злонамеренного обмана. На обманщиков налагалась пеня, и об этом обязательно доводилось до сведения населения. Обнаружив, что кто-нибудь недоплатил, а потом сбывает излишки на рынке, я мог запретить ему торговать. Наконец, при необходимости я имел право возбудить иск и передать дело на рассмотрение выездной судебной сессии. Все эти права и обязанности были записаны в особом мандате.