В парикмахерской тоже кипела борьба. Почтенные клиенты в мое отсутствие схватывались с хозяином за то, что он держит меня.

— Стоило появиться этому иностранцу — никто даже не знает толком, кто он, — как все за ним и побежали!

Они советовали хозяину уволить меня, но, чтобы не показаться жестокими, говорили:

— Кто знает, сколько он зарабатывает как секретарь и журналист? Даром и собака хвостом не вильнет!

Отношения мои с клиентами явно портились. Однажды некий майор вздумал прочитать мне нравоучение:

— Мне было сообщено, что вас видели с моими солдатами. Знаете, это опасная игра! Я запрещаю вам останавливать солдат, иначе…

— Что такое? — перебил я, потеряв терпение. — Я гуляю, с кем мне нравится, и плюю на угрозы. Вам, очевидно, кажется, что вы разговариваете с рекрутом? Я запрещаю вам разговаривать со мной таким тоном!

Офицер, привыкший к совсем иного рода ответам в казарме, забил отбой.

Старшина карабинеров и комиссар «общественной охраны» братски делили между собой работу по слежке за мною. То один, то другой по очереди в дни наибольшей работы в парикмахерской — в воскресенье или среду — вызывали меня для «объяснений» с очевидной целью вынудить хозяина уволить так часто отсутствующего работника. Но — странная вещь — он держался за меня крепко.

С утра до вечера хозяин грызся со мною, но не сдавался.

В числе посетителей парикмахерской был каноник, придерживавшийся мнения, что «необходимо уважать всякое убеждение». Презабавный был каноник! Он вбил себе в голову «обратить» меня и мечтал свезти меня в Лурд (французский город в Пиренеях) к знаменитой мадонне, которая должна была исцелить мою ногу! Он вел свою кампанию «обращения неверующего» по особому методу: приносил мне религиозные бюллетени, посвященные описанию чудес, совершаемых лурдской богоматерью.

Аккуратно два раза в неделю я получал очередную дозу сообщений, которые действительно приносили мне пользу… снабжая материалом для антирелигиозной рубрики, которую я завел в «Лотте нуове».

Когда каноник решил, что почва достаточно подготовлена, он начал наступление. В один прекрасный жаркий полдень, когда обычно замирает вся жизнь в провинциальных городах, каноник появился в парикмахерской. Я был один и очень удивился, так как он отличался пунктуальностью, а это не был его день.

— Вот и прекрасно! — воскликнул каноник, приветливо здороваясь со мною. — Я именно и желал поговорить с вами с глазу на глаз.

— Садитесь, — пригласил я, полагая, что последует повествование о каком-нибудь необычайном чуде.

Каноник уселся, вытер пот, понюхал табачку и затем торжественно и внушительно, как подобает пастырю, начал:

— Я знаю, что вы социалист и неверующий. Я же — слуга господа, недостойный раб его, всячески пекущийся об исполнении воли его. — И снова понюхал табачку.

Я не понимал, куда он гнет.

— Вы знаете, как чту я лурдскую девственницу.

«Так, — подумал я, — новое чудо!»

Каноник продолжал:

— И вот, я твердо уверен, что она исцелит вашу ногу. Это исцеление спасет вас от неверия и направит на истинный путь. Я знаю, что только чудо убедит вас. Святая дева, которой я давно уже молюсь за вас, совершит это чудо. Я пришел к вам с практическим предложением. Что бы ни рассказывали о вас ваши враги, я знаю, что вы бедны и что вам не по карману поездка в Лурд даже с поездом богомольцев, который как раз отправляется на днях. У меня есть кое-какие сбережения. Я отдаю их вам на поездку в Лурд. Вы исцелитесь и убедитесь в том, что бог всемогущ. И так как вы умны, честны и добры, то из вас выйдет прекраснейший миссионер. Это будет блестящая победа веры, которая вполне вознаградит меня!

Каноник умилился, вспотел, из носа у него выглянула коричневая капля.

— А если я не исцелюсь? — возразил я.

— Это невозможно! Если вы не исцелитесь, у вас будет право писать все, что вам угодно…

— У меня и так есть это право.

Каноник вытер пот, обильно орошавший его лоб, и с новой энергией принялся уговаривать меня поехать. Он говорил долго, было очень жарко, и я с трудом боролся с дремотой, овладевавшей мною.

— Решайте: да или нет? — торжественно воскликнул каноник.

— Согласен, — произнес я, почти засыпая.

Каноник сиял.

— Я сейчас же бегу занять вам место в вагоне второго класса. Завтра приду с билетом — кстати, это мой день для бритья. — Он пожал мне руку и умчался с невероятной быстротой. Я скоро забыл о нем, занявшись клиентами.

На следующий день, однако, каноник не явился. Не явился он и в следующий «свой» день. Через некоторое время он прислал хозяину письмо со вложением абонементной карточки. Каноник писал: «Я не могу больше пользоваться вашими услугами. Причины этого я объясню вам лично».

Хозяин недовольно сказал мне:

— Причина эта — вы. Вы оскорбили его религиозные чувства.

— Никоим образом! Он хотел отправить меня в Лурд, я согласился. Чего же вам больше?

Физиономия моего хозяина превратилась в вопросительный знак.

— Вы едете в Лурд?

— Готов отправиться. Вы ведь знаете, что каноник уговаривал меня поехать туда. На прошлой неделе он предложил мне поехать за его счет. Ушел купить билет и не вернулся. Вероятно, он сообщил о моем «обращении» своим более умным коллегам, в результате чего вы потеряли клиента.

История стала притчей во языцех в городке. Каноника я так больше и не видел.

Глава VI

«Аванти» Муссолини

Бедняга каноник, который, сам того не подозревая, сотрудничал в антирелигиозной работе «Лотте нуове», кончил тем, что был обессмертен на страницах «Аванти».

Я был необычайно счастлив, когда на страницах «Аванти» появилась моя первая корреспонденция. Главным редактором («директором») газеты был тогда Муссолини[22].

Муссолини!.. Главные редакторы «Аванти» всегда являлись руководителями Итальянской социалистической партии, но «Аванти» не везло. Все они кончали плохо. Первый из них — Биссолати — стал интервентистом (сторонником вступления Италии в мировую войну), затем министром национальной пропаганды во время войны и в палате депутатов грозил социалистам расстрелами! Энрико Ферри, некогда наш кандидат в парламент, превратился в фашиста. Это был самый развязный паяц, какого когда-либо знала политическая жизнь Италии. Оддино Моргари кончил реформизмом. Тревес — тоже. Кем стал Муссолини, мы знаем; чем он кончит, еще не известно.

И лишь один Серрати[23] хотя и отошел в начале от коммунистов, но после года борьбы с III Интернационалом все же признал свои ошибки и вернулся к нам. Муссолини, нынешний палач итальянского пролетариата, был, пожалуй, наиболее популярным из главных редакторов «Аванти». В его руках орган Итальянской социалистической партии перестал быть, как при Биссолати и Тревесе, вместилищем бесконечных статей, ложившихся кирпичами на мозги и в замаскированной форме призывавших к сотрудничеству с буржуазией. Газета стала по-настоящему боевой. Когда мне случается теперь перечитывать пыльные страницы бедного «Аванти», я размышляю о поражении, которое итальянский пролетариат потерпел после знаменательного захвата фабрик и заводов в 1921 г., и о судьбах нашей газеты и ее главных редакторов…

Но Муссолини заполнял всю газету собственной особой. Имя Муссолини пестрело на всех шести колонках ее, как красуется оно теперь на всех страницах «Пополо д’Италия»[24].

Статьи эти прекрасно подходили к нашей латинской психике: слова, слова, торжественные, напыщенные, громкозвучные. Последний документ того времени, его воззвание против войны, был все в том же стиле.

В сущности, все мы были приучены к такого рода пропаганде. Что такое социализм? Справедливость и свобода. Как этого достигнуть? Путем сотрудничества с наиболее передовыми элементами буржуазии и речами, более или менее зажигательными. Как сделать революцию? Весьма просто…