Воленталь совсем помрачнел, потом принял озадаченный вид, поняв, что зря уязвил самолюбие напарника.

- Александр, мне будет неприятно, если ты попадешься. То, что за мной не увиваются парни из французской контрразведки, продлится не долго. Пока я под прикрытием своей разведки, но я лишусь этого, едва ты откроешь прессе свой материал.

- И все же, пока я буду где-то отсиживаться, все факты и домыслы так перепутаются, что потом уже ничего не докажешь, - Визант прямо смотрел перед собой, не внимая доводам наставника. - И я служу стране, а не конкретным чиновникам.

- Увы, но чиновники и считают себя страной.

- Меня принуждают доказывать обратное.

- Тот, кто замыслил эту химеру с убийством Мерзоева, будь то Спирин, или некий безликий сговор, на то и рассчитывали, чтобы ты открыл этот шлюз.

- А теперь вы преувеличиваете мою роль. Если обстоятельства предлагают мне стать рычагом к неким неизбежным событиям, почему я должен уходить в сторону. Чему быть, того не миновать. Они бросили вызов, я его принял. И я совсем не настаиваю на том, чтобы вы мне помогали.

- Я буду прикрывать тебя, насколько смогу, - резко пообещал Воленталь.

Лицо Артура выражало сожаление из-за того, что его напарник пренебрегал собственной судьбой.

- Ну что же, и на том спасибо. Где-нибудь высадите меня, - сдержанно произнес Визант.

- Ни пуха, ни пера, как говорят русские, - пожелал Воленталь, уткнувшись взглядом сквозь переднее стекло, смирившись с тем, что раз кто-то летит в ад очертя голову, то переубеждать его бесполезно.

Визант вознамерился подбрасывать приманку прессе, если она среагирует, поведет игру дальше, доказывая, что не он организатор убийства Мерзоева, и открывая след к истинным заговорщикам во всей этой истории, которая, является лишь фрагментом некоего зловещего сценария. Самое страшное, что ожидало его на этом пути, это обвинение в государственной измене, невыносимая для него ноша, даже, если бы сохранил свободу в изгнании.

Удачей своего мероприятия он мог считать хотя бы отставку Спирина, не говоря о том, чтобы его разоблачили как заговорщика, о чем, возможно, мечтал и директор ФСБ, Буранов, который, не исключено, просто не имел духа пойти против влиятельных сил, либо пока не имел достаточных доказательств. Александр понимал, что мог разрушить сложную операцию своей службы против коррупционеров и изменников, но не в состоянии был остановить себя. Да и обстоятельства не позволяли, поскольку его жизнь могла оборваться раньше, чем он реализовал бы свой замысел.

Он разослал копии документов в несколько изданий, считавшиеся «желтой прессой». У одной из газет ушло два дня на раздумье, чтобы, видимо, сверить сведения с общим фоном затухающего было скандала.

Выпущенный джин тут же дошел и до других газет, вскоре и некоторые телеканалы не смогли замалчивать тему.

Банк “ Франк Интернациональ ” в считанные дни уже осаждали репортеры, требуя разъяснений от менеджеров, которые пока молчаливо и агрессивно прорывались сквозь толпу, выставив, наконец то, своего пресс атташе, растерянно объяснившего, что банк уже назначил внутреннее расследование. Но этим дело не обошлось, и беспокойная пресса вскоре устремила свой алчный взгляд на полицию, которая, под ее же давлением, оккупировала помещения банка с целью выемки документов.

На Елисейских Полях разумно решили, что раз уж шила в мешке не утаишь, то не плохо было бы устроить некоторую чистку в одном отдельном и малоизвестном банке, от которой высшее руководство могло бы только выиграть.

Однако очень скоро от полицейских чинов и политиков повеяло демагогией. Расследование затягивалось, пока публика не потеряла бы интерес, а органы не подчистили бы улики. Попытка провалилась, понял Визант, с горечью отмечая, что правосудие везде подчинено политической целесообразности.

ГЛАВА 31. БРЕШЬ В ЗАТОЧЕНИИ.

Жесткий надзор после отъезда президента был снят с Анны Паниной, свита охранников уменьшилась вдвое, ей вернули телефон с шифратором, переговоры по которому могла расшифровать сама же охрана, и компьютер с выходом в Интернет, чью связь они также, могли сканировать и расшифровывать, используй она кодификацию.

Принудительная изоляция оскорбляла ее еще глубже, стремление избавиться от опеки обрело характер навязчивой идеи. Анна, не мудрствуя лукаво, решила, что раз у нее так много недоброжелателей, приписывающих ее имя к последнему скандалу, то не справедливее ли довериться своим инстинктам, вместо того, чтобы подкармливать ненасытных к ее позору журналистов своими оправданиями.

Пресса то и дело выпускала ядовитые стрелы: раз родственница президента путалась с людьми с темным происхождением капитала, значит, высшее руководство не имеет представления, что делается у него под носом. Приписывали ей сумасбродство, неразборчивость в связях, или даже месть своему дяде, который только вынужденно, для публики, поддерживал отношения с ней.

Скорее для собственного успокоения, Анна даже составила пресс-релиз в ответ кровососам журналистам, но тут же успокоилась, как это свойственно молодости, полной оптимизма и беззаботной забывчивости. Ее волновало совсем другое, а именно - увлеченность молодым человеком, оказавшемся в центре чуть ли ни мирового скандала. Все, что сейчас происходило, она видела через призму интереса к нему. Чем туже стягивались сети вокруг него, тем с большей страстью она готова была разорвать их и выпустить его на волю.

Джульетта спасала своего Ромео от безжалостных козней взрослого мира.

Две ее соперницы, эта смазливая актрисочка Вера, и гиена в душе, но в оболочке ангела, Рита Вагнер, составляли выигрышный для нее провокационный фон.

Первая, была просто глупа, с насмешкой думала Анна, - или она не имела достаточного таланта, или не ощущала его в той мере, чтобы понять, что ей следует флиртовать с режиссерами и продюсерами, а не с агентом спецслужб.

Рита Вагнер, пытавшаяся играть роль влиятельного лица, всегда оказывалась лишь средством в чужих руках. Лучший для нее расклад - составить партию такому, как Лаврецкий. Однако богатые любят своих красивых избранниц скорее как бриллианты в красивой оправе, с чем честолюбивая Рита никогда не смирится. Она слишком горделива для покорности. Ее кредо - манипулировать мужчинами, сталкивая их лбами, чем она могла бы нажить в их стане врагов. В лице Византа она уже одного заработала, когда спустила на него столь убийственный компромат.

Сделав подобные выводы, Анна не прочь была позабавиться с их ревностью.

На Византа она смотрела как на выдержанного и смелого воина, попавшего в западню из-за неумения избегать роковых обстоятельств, и быть неразборчивым политиком, но именно этот последний изъян давал ей чувство превосходства над ним и шанс пристегнуть его к себе. К тому же, он красив, хотя и не предает этому значения, и без натяжек обаятелен.

В своей мечтательности Анна представляла себе, что если весь мир настроен против него, то он не лишен благородства. И, в конце концов, исхитрился же он до сих пор остаться невредимым, значит, проворства ему не занимать. Лишенный честолюбия, он мог оберегать ее от агрессивности внешнего мира, не ища славы из-за ее спины и обходясь без интриг, как это принято в ее окружении слизняков.

Пока она обдумывала действия по спасению объекта своей страсти в один из скучных долгих дней, охранники внесли в ее комнату несколько объемных коробок, перетянутых лентами, но не так изящно, как это делают упаковщики. Раз рылись в коробках, тогда бы уж лучше и не перевязывали, подумала Анна, встретив навязчивых слуг недовольным взглядом.

- Доставлено с посыльным. Внутри записка. Мы только проверили на предмет взрывчатки и отравляющих веществ.

- Вы поступили как настоящие джентльмены, - ядовито заметила Анна.

Они не торопились оставить ее, она окинула их удивленным взглядом.