Головко не заставил себя долго ждать и позвонил на следующий день, официально вызвав его на встречу в свой кабинет на Старой Площади , где частично располагалась администрация президента. Выслушав рассказ Спирина о прошедшем дознании, заключил:

- Они хотят убрать тебя как моего человека. Особенно их бесит, что именно ты предотвратил тот взрыв. А он, в курсе, - Головко мягко кивнул в сторону портрета, висящего у него над головой, - чья это личная заслуга.

Затем он сделал паузу и отклонился на спинку кресла. Вид у него был необычно для подобного случая, самоуверенный. Все неистовство своей властной натуры он мог обрушить тогда, когда на его стороне было явное преимущество.

- Странно ему будет услышать, что преданный ему человек, директор, хочет вычистить свое ведомство от тех, кто спасает страну, - Головко поощрительно взглянул на Спирина, который сомнительно ухмыльнулся.

Но тут же подчиненный выразил обнадеживающую гримасу, зная, что босс не бросал слов на ветер.

- Не думаю, чтобы я стал той банановой шкуркой, на которой поскользнулся бы директор, - услужливо ответил Спирин.

- Он хочет, чтобы именно я поскользнулся на тебе, - парировал Головко.

- Его позиции самые сильные, - позволил себе храброе замечание Спирин.

- Конечно. Меня он сожрет и не подавится. Если очень захочет, - саркастически выразился шеф. - Без тебя, еще быстрее. Однако это не значит, что у нас нет способов для защиты. Тайным сыском нам его, конечно, не одолеть. Однако у нас есть одно, не менее эффективное оружие. Шумиха в прессе. Это мы можем вполне устроить. Надеюсь, ты не забыл некто Византа? - Головко сверлил подопечного вопросительным взглядом.

- Нет, конечно, - сразу ответил Спирин.

- Он выполняет особые поручения для конторы. У него, там, заграницей, уже появились некоторые проблемы. Я имею в виду местную полицию. Он неосторожно совершил убийство, иностранная спецслужба его покрывает, но у полиции, якобы, есть улики. Если дать ей наводки, а заодно и журналистам, это заставит твоего начальника занервничать. Какие у тебя соображения на этот счет? Только не говори, что ты ничего не знал о сказанном сейчас мною.

- Даже если бы я и не знал, я не мог бы не думать в этом направлении, - оправдывался Спирин.

Идея Головко не отличалась свежестью. Спирина раздражала ненадежность его союзника Юдина, который за его спиной делился информацией с Головко. Спирин склонен был счесть это за предательство. Похоже, Юдин, превратился в старого подлого пса, разбитого страхом и усталостью, примкнувшего к более надежному, как ему казалось, хозяину. А что еще следовало ожидать - в их среде, иного, и не бывает.

Идею Головко позаимствовал у Юдина, а тот, в свою очередь, у Спирина. Заместитель руководителя президентской администрации надеялся польстить ему, и подбить его на то, что у подопечного давно созрело в голове. Спирин же видел в этом и подвох: один из высших чинов страны намеревался сделать грязную работу его руками, пусть и не в первый раз. Но сейчас Спирин был в шкуре гонимого зверя, и один неверный шаг мог стать для него роковым.

До сих пор такие откровенные разговоры происходили на явочных квартирах, и по обоюдному согласию они оба проверялись на наличие подслушивающих устройств. Здесь же Головко мог поставить разговор на запись. Спирин уже нарушил тайну следствия, раскрыв содержание вчерашнего допроса в кабинете у директора ФСБ, и Головко мог донести этот факт его начальству. Возможно, высшее руководство уже решило, что пришло время для чистки, определив черный список, в котором был и Спирин.

Поддавшись на откровенность главного своего покровителя, Спирин, вероятно, без оглядки несся в лоно западни. От нахлынувшей растерянности он пытался собрать себя в кулак, сканируя каждое малейшее движение и оттенок интонации Головко, пытаясь уловить фальшь.

- Поделись своими соображениями, - босс вскинул руку, слабая улыбка не сходила с его лица.

Спирин пожал плечами, изображая неуверенность, что было не трудно в его настоящем состоянии.

- Никакого конкретного плана у меня нет. Я не привык идти наповоду у своих внезапных идей, потому что приучил себя думать над конкретно поставленной задачей, и не заигрывать со своим тщеславием.

Жесткое лицо начальника, по истине, римское, скупое на ужимки, сбитое и мореное от постоянного напряжения, способное лишь на натянутые улыбки, вдруг смялось в паутину множественных и глубоких морщин. Но все же, эта широта восклицающего жеста светилась вечным, грозным лукавством.

- Другого ответа и не ожидал, - с этими словами его лицо снова обрело вид неподвижного изваяния. - У меня есть полномочия принимать участие в любом расследовании. И материалы засекреченного дорасследования, по несостоявшемуся теракту, мне знакомы.

Головко сделал паузу, будто тяжело выговорил последнюю фразу, но не из-за того, что испугался выдаваемой тайны. Это ему не позволило бы высокомерие. Он выразил торжественность момента, который должен был развеять сомнение подчиненного, и побудить того к ответной откровенности. Спирин замер, будто парализованный ядовитым укусом, оставаясь в здравом уме.

- У следствия есть нить, которая ведет к финансисту экстремистов. Ты знаешь его имя. Великобритания предоставила ему убежище, - отчеканил Головко.

- Речь идет о Мерзоеве?

- Именно.

- И какого рода сведения? - протараторил Спирин, скрывая волнение.

- Известны банки, через которые проводились средства.

Головко отлип от спинки кресла и оперся локтями на стол, его голос потерял и тень насмешливости, и обрел ту официозную трескучесть, от которой у подчиненных, ненависть к нему, уходила от страха в пятки.

- Его нужно убрать, - отрезал он.

- Убрать? -сиплым голосом удивился Спирин, что не вызвало ни малейшего замешательство у патрона.

- Убрать, значит ликвидировать. То есть, устранить физически, - Головко уставился на Спирина как удав на жертву.

Внесудебные расправы с террористами с некоторого времени были узаконены, и выполнялись по распоряжению главы государства. Разумеется, проводились они негласно и государство своей причастности не признавало. Практика применялась на своей территории, или в мало влиятельных странах, где скандал, как бы, не имел серьезных последствий для репутации страны. Но Европа совсем иное дело. Спирин усомнился в санкции на такую операцию со стороны высшего лица, для которого такая услуга оказалась бы просто провокацией. Головко даже бы не стал покрывать Спирина, на которого и ложился весь риск.

- Что тебя смущает? Свыше давно отдано распоряжение об уничтожении террористов, где бы они не находились.

- И даже, когда убежище им предоставила Европа?

- Какое имеет значение, кто им дал убежище? - властный тон развеял надежду возражать с позиции политического скандала.

Спирин принял растерянный вид, чтобы не дразнить своего неофициального начальника как разъяренного зверя, не увидевшего знак покорности.

- Почему эту санкцию не дает сам директор, который в свою очередь, должен получить одобрение президента?

- Тебе он и не даст. Хотя бы потому, что не доверяет. Президент утвердил список, в него входит и Мерзоев. Но ты его не увидишь. Это не твой уровень доступа. Ты ведь раньше не получал непосредственных приказов от президента? В общем, государственные службы не должны быть к этому причастны. Пусть все выглядит так, будто это внутренние разборки преступников. Такое правило всегда срабатывает. Пусть в прессе поднимется трескотня, чем больше, тем лучше, а нам главное, чтобы не оставлять следов.

Головко снова оперся на спинку кресла, вальяжно, с видом правителя, которому не только многое как бы подвластно, но и который одаривает своим поручением подданного.

- Директор сразу все поймет. - Спирин все больше чувствовал в себе смелость к возражению.

- Он будет проинформирован, в свое время.