— Они в самом деле отвратительны, — подтвердил американец.
Прибывшие покружили по всему кабачку, останавливаясь перед игорными столами, за которыми носильщики, лодочники и воры проигрывали свои деньги, хижины, даже одежду, а затем вошли во вторую комнату, гораздо меньшую. Здесь они сели за хромой стол, прямо напротив китайца, который, растянувшись на бамбуковом ложе, бледный как мертвец, с потухшим взором, находясь, по-видимому, в полном спокойствии — нечто вроде сомнамбулизма — курил трубку, набитую опиумом.
— Из этого курильщика ничего не вытянешь, — сказал американец.
— У нас есть здесь игроки, сэр Джеймс, — возразил поляк. — Предложим им выпить, а когда они опьянеют, заставим их говорить.
— Ты прав, мой мальчик. Эй, чертов кабатчик! О-э! Китаец, хозяин, прислужник, несите нам виски!
На шумный призыв американца прибежал мальчишка.
— Есть у тебя бочонок виски? — спросил американец, показывая ему золотую монету.
— Виски? — воскликнул китаец, делая гримасу. — Что это такое?
— Какой осел! По крайней мере, может быть, у тебя есть джин, бренди, ром или… одним словом, какой-нибудь напиток?
— Не знаю, про какие это напитки вы говорите. Если желаете, у нас имеется сам-шиу лучшего качества.
— Ну, неси твою сам-шиу, да столько, чтобы можно было напиться десятерым.
Видя, что у обоих вновь прибывших много золота, мальчишка принес целую лохань вместимостью пятнадцать литров.
— Тысяча молний! — удивленно воскликнул поляк. — Неужели вы хотите выпить всю эту емкость, сэр Джеймс?
— Мы выпьем ее, мальчик, — отвечал американец. — Смелей! Давай пить, и без промедления.
Они погрузили чашки в громадную миску и стали пить адский напиток, как будто это было простое пиво.
Через полчаса содержимое миски уменьшилось на добрую треть, и двое приятелей, сильно опьяневших, без всякой предосторожности раскачивались на некрепких стульях. Американец, в глазах которого все двоилось, предложил выпить нескольким китайцам, сидевшим за соседним столом, в надежде их споить и заставить разговориться. Двадцать раз, поговорив о. политике, истории и географии собственного изобретения, он выводил на сцену священный меч Будды, но без всякого успеха. Все эти люди ничего не знали об этом оружии.
— Уф! Сил больше нет! — объявил хриплым голосом американец, с которого градом катился пот. — Здесь ничего не добьешься. Эти господа пьют, а говорить не хотят. Скажи мне, Казимир, у тебя голова немного не на месте, да?
— Чуточку, сэр Джеймс.
— И у меня также, мой мальчик. Они, должно быть, подмешали чего-нибудь наркотического в сам-шиу!
— Нет, это, вероятно, действует дым от опиума.
— Давай попробуем подвигаться.
— Куда же мы пойдем?
— Раскинем горсть таэлей за тем столом. Разве ты не видишь, что там играют?
— Да, да, давайте играть, сэр Джеймс. Мы выиграем, я в этом уверен.
Оба друга, не очень твердо держась на ногах, подошли к столу, за которым лодочник и носильщик занимались тем, что постепенно проигрывали с себя всю одежду. Вокруг них стояло семь или восемь отвратительных фигур — без сомнения, их же товарищей.
— Ого! — проговорил Корсан, видя, как один лодочник снял с себя куртку и потом швырнул ее на стол. — Этот дьявол проиграл свой последний сапеке, а теперь проигрывает одежду.
— А там он проиграет свою лодку, если у него таковая имеется, а потом и свой дом, — подтвердил Казимир.
— Партия будет интересна. Постоим немного и посмотрим. Лодочник, постояв в нерешимости несколько секунд, бросил на стол две кости, потом их же бросил и носильщик.
— Проигранная партия, — заявил американец.
Лодочник покосился на него, потом бросил на стол свои башмаки, но опять проиграл.
Американец, ужасно заинтересовавшийся, только собрался бросить горсть сапеке этому неудачнику, как тот вытащил свой нож и воткнул его острием в стол.
Играющие обменялись шепотом несколькими словами, потом носильщик стал кидать кости. За ним кинул их и лодочник. Внезапно с его уст сорвался дикий крик: он опять проиграл.
Вдруг он схватил нож и с ужасным хладнокровием отрезал себе мизинец на правой руке, который, как оказалось, он проиграл на таэль!30
Он еще не успел положить нож на стол, как могучий удар кулака сбил его с ног.
— Подлец! — загремел янки, который был не в состоянии больше сдерживаться.
— Эй! — крикнул один из игроков, подходя к нему. — Тебе что надо?
Корсан, вместо того чтобы отвечать, вытащил свой bowie-knife. Испуганные игроки поспешно направились к двери в сопровождении изувеченного.
— Какие негодяи! — воскликнул янки. — Я жалею, что не разбил головы всем этим подлецам.
— А я видел одного китайца, сэр Джеймс, который таким образом отрезал себе все пять пальцев, — сказал поляк. — Китайцы гораздо более азартные игроки, чем мексиканцы и перуанцы.
— Ты прав, Казимир. А теперь пей, кто жаждет!
Они вернулись к своей посудине, которая была уже наполовину пуста, и стали опять пить с такой жадностью, что скоро окончательно опьянели.
Американец, уже не контролирующий свои поступки, забыл о всякой осторожности и, решив кутнуть на славу, велел подать новую порцию водки, которой, между прочим, угостил еще нескольких таких же пьяниц; потом, подбив не один глаз и разбив не одну голову, стал распевать на английском, китайском, итальянском и французском языках свой национальный Yankee-Doodle31. Кончив петь, он остановил одного из слуг, крича ему:
— Эй, разбойник, неси мне трубку! Сегодня день веселья, и я хочу курить опиум.
— Что вы делаете? — спросил поляк, еще сохранивший проблеск рассудка. — Вы опьянеете, сэр Джеймс.
— Кто это опьянеет? — загремел американец. — Тысяча трубок опиума не могут опьянить двоих таких людей, как мы. Эй, малый, две трубки!
— Капитан запретил нам курить.
— Мы покурим немного, две или три затяжки, лишь бы нам вознестись в рай Будды, освещенный ста тысячами фонарей. Опиуму, опиуму!
Слуга подал две перламутровых трубки с двумя шариками опиума величиной с чечевичное зерно. Оба пьяницы, забыв своих друзей, которые, может быть, ожидали их с тревожным нетерпением, растянулись на бамбуковых циновках и разожгли трубки.
Первыми впечатлениями, испытанными ими при вдыхании ядовитого снотворного дыма, были невыразимое спокойствие и чувство такой легкости в голове и во всем теле, что можно было подумать, будто они плывут по воздуху; потом наступила необычайная веселость и по всему телу разлилось ощущение живости и энергии. В восторге от этих ощущений, они продолжали курить, пока веки их не отяжелели. Лица их не замедлили побледнеть, вокруг глаз появились синеватые круги, движения стали конвульсивными, удары пульса заметно участились, губы начали дрожать, а силы совершенно их оставили. Находясь как бы под влиянием сомнамбулизма, они выпустили трубки изо рта, сами того не замечая, откинулись на подушки и погрузились в мир сновидений.
Перед их глазами стали вереницей проходить видения, одни ужаснее и страннее других, сильно действуя на их фантазию и парализуя их силы.
То какие-то чудовища гигантских размеров, покрытые латами и цветами, запачканные кровью и молоком, тянулись им навстречу, беспорядочно танцуя; то безобразные карлики с уродливыми телами, с глазами, мечущими пламя, украдкой выглядывали из-за колоссальных мисок сам-шиу и бутылок виски; то появлялись китайские божества из храмов Фо, кривлявшиеся на тысячу ладов; то возникали черные существа, покрытые длинными волосами, с длинными косами, пожиравшие детей; то тянулись процессии прокаженных с распоротой грудью, изувеченными частями тела и сплющенными головами.
Мало-помалу за этими ужасными видениями последовали другие, более приятные: пиры, веселые праздники, на которых странные волшебницы в китайских одеждах протягивали к ним руки, как бы приглашая на пир. И они чувствовали, как их уносит в вихре сумасшедшей пляски.