- А все-таки хорошо, что ты меня узнал.
- Да. Ты совсем не изменилась.
Это не было ложью. Белая, почти просвечивающая изнутри кожа, длинные ресницы, придающие глазам особую лучистость, тонкая шея, густые волосы. Все, что запечатлелось у меня двенадцатилетнего, так и сохранилось. Точнее, когда я всматривался в нее сейчас, в памяти одно за другим оживало то. что. казалось бы, уже должно быть совсем забыто,
- Но все-таки я не лицо твое узнал, - признался я честно. - Меня поразил сам облик - девушка за вышиванием. Чуть согнутая спина, движения кончиков пальцев, все эти штучки для рукоделия, разложенные на столе, - вот по чему я узнал тебя. Никаких сомнений - ты в то время.
- Я рада, что ты вспомнил, - сказала она с улыбкой и поправила подол платья, колышущийся от ветра.
Солнце светило ярко, но в чем-то уже была заметна осень. На газоне чуть слышно работала поливальная установка. Тени от крыш на веранде уже слегка изменили форму. Дремавшие пациенты как-то незаметно исчезли. Перед нами вдали виднелась узкая полоска моря.
Она замолкла, и беседа сразу прервалась. Казалось, хочется рассказать о многом, но стоило лишь попытаться облечь мысли в слова, как возникало ощущение неловкости и разговор не получался. Тем не менее в этом вовсе не было чего-то неприятного. Просто требовалось какое-то время, чтобы случайно разбуженные в нашей памяти дети пришли в себя. Наслаждаясь безмолвием, мы ожидали того момента, когда слетит пелена времени, укутывающая этих детей.
- А завтра мы сможем увидеться? - тихо, стараясь не нарушить этого настроения, спросил я.
- Да. Я собираюсь приходить сюда каждый день, пока не закончу покрывало.
С уверенностью кивнув, она сплела пальцы на коленях. Вдали, где небо ложилось на море, уже появились краски вечерней зари.
- Помнишь семью, что построила особняк рядом с нами, с западной стороны? - спросил я у мамы, погасив свет и улегшись в кровать.
- Особняк? Мы же его давно продали…
- Я говорю про последнее лето перед тем, как мы С ним расстались. Дом с треугольной крышей, там была большая терраса и колокольчик у входной двери.
- Хм…
В задумчивости она перевернулась с боку на бок.
- Если рядом с нами, так там жил художник. Мы были в чудесных отношениях.
- Да нет, художник жил с восточной стороны, а я говорю про западную. Посреди рощи, за болотцем с крабами. Там была девочка, моя ровесница. Ты ее тоже, должно быть, видела.
- Ну-у… - протянула неопределенно мама.
- Я снова встретил ее сегодня. Здесь, в хосписе.
Ответа не последовало. Вскоре послышалось ее
сонное дыхание.
Той ночью я видел сон. А может быть, это и нельзя назвать сном. Явившееся мне было гораздо более живым и свежим. Утром у меня даже было такое чувство, словно я не спал совсем. Тогда, ночью, я ощущал все - малейшее движение ветра, звуки, смену эмоций. И в то же время почему-то в моем сознании маячил темный потолок больничной палаты, я слышал скрип кровати и мамины разговоры во сне. В картинах же моего «сновидения» не было ни малейших искажений действительности, что сохранилась в памяти.
Мы с ней на террасе. Не у нее дома, у нас. Это абсолютно точно, потому что в саду висят качели, которые отец привез из-за границы. Они изрядно заржавели, так как братишка уже давно перестал на них качаться.
Я выполняю летнее задание - рисую с натуры. Рядом она, конечно с вышиванием.
- Каждый год это задание здесь делаю. Все время одно и то же. Рисуешь рощу, небо, потом, как положено, скворечник добавишь - и порядок.
Я выдавил на палитру остатки зеленой краски.
- А ты уже летние задания все сделала?
- Сочинение о прочитанном написала, свободную тему тоже. Осталось половину упражнений доделать.
Даже во время разговора руки ее не останавливались.
- Да обойдется. Если сказать, что из-за астмы не смогла, то в общем-то прощается.
На ней легкое платье в клетку. Без рукавов, широкий подол лежит полукругом. Правый карман немного оттопырен. В нем ингалятор. По плечам вьют волосы. Непринужденно вытянутые белые ноги очень тонкие, но чем-то неуловимо трогательные. Рисовать мне давно наскучило, но ведь если бросить, то как тогда сидеть с ней вдвоем? Поэтому я продолжаю постукивать кистью по бумаге и время от времени - так, чтоб это выглядело естественно, - поглядываю на нее.
Из комнат появляется мама, приносит лимонад и кастеллу.
- Большое спасибо.
Девочка тут же по-взрослому делает легкий поклон.
- Захотите добавки - говорите, не стесняйтесь.
Мама еще молодая. Красивая, вся в чудесных украшениях. Под блузкой угадывается высокая грудь. У нее сейчас есть все то, что моя нынешняя мама уже утратила. Мама кашляет. Кашель такой, Словно что-то осыпается внутри ее маленького увядшего тела. Как бы не проснулась, тревожусь я, и настороженно прислушиваюсь в темноте.
- Что ты вышиваешь?
- Девочку, мельницу и цветы. Будет сумка для музыкальных занятий.
- А что это у тебя на пальце - вроде колечка в шишечках?
- Это наперсток. Им не больно иголку проталкивать.
- Неужели вышивать так интересно?
- Я и сама не знаю, интересно или нет. Просто занимаюсь этим, когда хочется побыть совсем одной.
Тогда я вижу только свои пальцы и кончик иголки. И чувствую себя свободной.
Ее пальцы проворно двигались по полотну. Чего они только не делали! Распутывали нитки, разглаживали материю, втыкали иголку и опять ловили ее за кончик…
- Хочешь тоже попробовать? - Она неожиданно подняла лицо.
Смутившись от внезапного предложения, я проглотил весь оставшийся лимонад. Кивнул я, конечно, не потому, что меня интересовало вышивание, мне хотелось хоть немного приблизиться к ее рукам.
- Пяльцы держи ровно. Попробуй вышить здесь, бантик в волосах. Иголку протягиваешь вот так, снизу. Смотри, должен получиться крестик. Нитку сильно натягивать не надо, вот так примерно.
Она расстелила вышивку у меня на коленях. Наши пальцы оказались совсем рядом, и мной овладело ощущение, будто я держу ее за руку.
- Так, теперь сюда… А дальше вот сюда…
Я не смотрел ни на какой бантик. Я видел только ее. Лишь чуть подвинуть руку, и можно было бы прикоснуться к ней. Но даже вот так, совсем рядом, ее хрупкие пальцы ускользали от меня.
- А ведь недурно. Смотри, как получилось - миленькая вещь.
На ней дрожал солнечный свет, просачивающийся сквозь деревья.
Она безмятежно улыбалась, но казалось, что радость в ее взгляде в любой момент может смениться печалью. Откуда-то непрестанно доносился птичий гомон.
Сейчас эта картина исчезнет. «Сон» кончится. Я это предчувствую. Напрягаю изо всех сил зрение. Между мальчиком и девочкой чуть в стороне стоит красная корзинка для рукоделия вроде тех, с которыми ездят на пикник. Где-то я ее видел. Ах да. Она была у нее в комнате для волонтеров.
Как- то незаметно девочку сменяет Она сегодняшняя. Глядящая со мной в саду на море, смущенно поправляющая подол платья. Стоит мигнуть -и вновь возвращается двенадцатилетняя девочка. Какая же из них сейчас передо мной? Я чуть не произнес это вслух, но тут же понял собственную глупость. Это ведь одно и то же. Никакой разницы…
Мама постепенно слабела. Все меньше могла есть, все короче становились прогулки, все медленнее речь. Напротив, болеутоляющих требовалось все больше и больше. Мы уже не менялись с ней десертом. Мама настаивала, чтобы я съедал обе порции. Каждый раз при этом мы вспоминали ее давнюю приговорку: «Не будешь много есть - большим не вырастешь».
Вторую половину дня я всегда проводил с Ней. После обеда начинали действовать инъекции, и маму клонило в сон. Я тихонько выскальзывал из палаты и направлялся в комнату волонтеров. Она оставляла там свое рукоделие и шла со мной прогуляться по территории хосписа. Иногда мы проходили через автостоянку к лабораторному корпусу и бродили вокруг него, иногда заходили в теплицу на заднем дворе, а порой просто тихо сидели на диване в комнате отдыха.