Я не мог вспомнить, когда в последний раз сам себе варил кофе: настолько давно это было. Но мне ужасно хотелось выпить чашечку любимого напитка, поэтому я встал и поплелся в другую комнату, единственной мебелью которой служило только кресло. Рядом с комнатой была маленькая кухня. Я поставил кастрюльку на огонь и закурил сигарету.

– А где ванная? – крикнул я.

– Наверху, направо.

Я поднялся по лестнице, увидел три двери и осторожно заглянул в каждую. Одна комната была ванной, две другие пустовали. На полу лежал толстый слой пыли. По-видимому, в эти два помещения никто никогда не заглядывал. Войдя в ванную, я сполоснул лицо и причесал волосы, снова спустился вниз. К этому времени вода в кастрюльке закипела. Я заварил кофе. На столе в гостиной стоял поднос с чашками, сахарницей и кувшинчиком со сливками. Я налил кофе и понес в спальню. Ева сидела на кровати с сигаретой в зубах и встретила меня сонным взглядом.

– У меня, наверное, ужасный вид, – сказала она.

– Немного взъерошенный, но, как ни странно, это идет тебе!

– Зачем ты лжешь, Клив?

– Скоро ты преодолеешь этот комплекс. Ведь ты знаешь, что нравишься мужчинам. А для меня ты хороша в любом виде. Я буду постоянно тобой восхищаться, и ты избавишься от ощущения неполноценности по поводу своей внешности, – сказал я, подавая кофе. – Если кофе придется тебе по вкусу, я буду рад.

Ева села на кровати, взяла протянутую мной чашку и предупредила меня:

– Я выпью кофе и снова лягу спать, ты поэтому не мешай мне своей болтовней.

– Хорошо, – ответил я.

Кофе оказался неплохим, и после него даже сигарета приобрела какой-то вкус. Ева пила кофе, уставившись в окно.

– Надеюсь, ты не влюбился в меня? – неожиданно спросила она.

Я едва не выронил чашку из рук.

– С чего это ты взяла? – ответил я вопросом на вопрос.

Женщина посмотрела на меня, облизала языком губы и отвернулась.

– Если ты влюбился, то я хочу предупредить тебя, что напрасно теряешь время.

Ее голос был жестким, холодным и решительным.

– Почему ты против того, чтобы я влюбился в тебя? – спросил я. – Ты же – пережиток прошлого, и единственная твоя забота – это подцепить кого-то. Допивай свой кофе и ложись спать.

Глаза Евы потемнели от гнева, так пришлись ей не по нутру мои слова.

– Запомни, Клив, я предупредила тебя: в моей жизни есть только один мужчина. И это – Джек.

– Так и должно быть, – равнодушно ответил я и допил свой кофе. – По-видимому, он очень дорог тебе, не так ли?

Она нетерпеливо поставила свою чашку на ночной столик.

– Он для меня – все, – ответила Ева, – поэтому не воображай, что ты когда-нибудь можешь что-то значить для меня.

Я с трудом сдерживал готовое прорваться раздражение, но, видя, что она совершенно непохожа на себя вчерашнюю и злится, я решил все обратить в шутку, так как знал, что иначе мы поссоримся.

– Хорошо, – сказал я и, сбросив халат, скользнул под одеяло. – Я запомню, что главное в твоей жизни – это Джек.

– Да, запомни это крепко-накрепко, – огрызнулась Ева и, повернувшись ко мне спиной, отодвинулась от меня и свернулась клубочком.

Я лежал рядом с той, которая унизила меня, и пытался усмирить кипевший против нее гнев. Больше всего меня злило то, что эта продажная женщина видела меня насквозь. Ева почувствовала, что теперь она что-то значит для меня. И она, действительно, многое значила для меня, хотя я и не хотел признаваться себе в этом. Она волновала меня, казалась мне непонятной и таинственной, и я ни с кем не хотел ее делить. И вместе с тем я сознавал, что на меня нашло какое-то сумасшествие. Возможно, что, если бы она поощряла мои ухаживания, все было бы иначе, но именно ее намеренное безразличие заставляло меня страстно желать ее. Это было уже не просто сексуальное влечение. Я хотел разрушить стену, воздвигнутую между нами Евой. Я хотел, чтобы она полюбила меня. Я чертовски завидовал ее мужу, хотя меня бесило, что он существует. «Он – все для меня», – она бросила мне в лицо эти слова, несмотря на то, что брала от меня деньги и спала со мной. «Ты понапрасну потеряешь время», – заявила она. Как дьявольски вульгарны ее проклятые слова! Словно я нищий и прошу у нее милостыню. Я повернулся на бок. Ева спала. Но и от сонной ее исходили холодность и враждебность. Я прислушивался к неровному дыханию женщины и наблюдал за непрерывными судорогами ее тела. Постепенно моя ярость прошла и сменилась жалостью к Еве. И думая о том, что я могу сделать для нее, если она только позволит мне это, я заснул.

Я проснулся, когда солнце пронизало своими лучами кремовые занавески. Ева лежала в моих объятиях, положив голову мне на плечо, ее губы касались моего горла. Она спала мирно, и ее тело было безвольным и спокойным. Я обнимал эту порочную женщину, чувствуя себя на вершине блаженства. Я получал удовольствие, чувствуя ее дыхание на своем горле и вдыхая аромат ее волос, ощущая тепло ее маленького и худенького тела. Ева спала так около часа, затем пошевелилась, открыла глаза, подняла голову и посмотрела на меня.

– Здравствуй, – сказала она и улыбнулась.

Я нежно погладил ее лицо пальцами.

– Как чудесно пахнут твои волосы! – сказал я. – Ты выспалась?

Она зевнула и снова положила голову на мое плечо.

– А ты?

– Да… Как твоя голова?

– Не болит. Хочешь есть? Приготовить что-нибудь?

– Я сам приготовлю.

– Нет, ты лежи, – она вырвалась из объятий и выскользнула из-под одеяла.

В голубой ночной рубашке она казалась тоненькой и юной, как девочка. Ева накинула халат, посмотрелась в зеркало, состроила гримаску и ушла. Я поднялся в ванную, неторопливо побрился, вернулся в спальню. Ева лежала поперек кровати. На столе у кровати стоял поднос со свежим кофе и тарелкой с тонко нарезанными и намазанными маслом кусочками хлеба.

– Ты же не хочешь, чтобы я готовила что-нибудь, правда? – спросила женщина, когда я снял халат и лег рядом с ней.

– Нет, спасибо. Только не говори мне, что ты умеешь готовить, – сказал я, взяв ее за руку.

– Я умею готовить, – возразила Ева. – Ты что же, считаешь меня совершенно беспомощной?

Ее ладонь была худенькой и твердой. Я запросто мог охватить ее запястье большим и указательным пальцами. Я принялся разглядывать три резко обозначенные линии на ее ладони.

– Ты независима, – сказал я. – Это основная черта твоего характера.

Ева согласно кивнула.

Я выпустил ее запястье.

– А что еще? – спросила она, как будто чувствуя, что я о чем-то умолчал.

– Ты – человек настроения, – добавил я.

Она снова кивнула.

– У меня ужасный характер. Я веду себя как безумная, когда злюсь.

– А что может разозлить тебя?

– Все что угодно. – Ева поставила мне тарелку с хлебом на грудь.

– И на Джека ты тоже сердишься?

– Больше, чем на кого бы то ни было. – Она маленькими глотками пила кофе и отрешенным взглядом смотрела в окно.

– Почему?

– Он ревнует меня, а я его, – сообщила Ева и рассмеялась. – Мы деремся. Прошлый раз, когда мы обедали в ресторане, Джек все время смотрел на одну дамочку. На блондинку с глупым лицом. Правда, у нее была отличная фигура. Я сказала, что если он хочет, то может убираться вместе с дамочкой ко всем чертям. Джек обозвал меня дурой и продолжал посматривать на женщину. Тогда я взбесилась. – Глаза Евы загорелись: воспоминание явно доставило ей удовольствие. – Знаешь, что я сделала?

– Нет, не догадываюсь.

– Я вцепилась в скатерть, которой был накрыт наш столик, и сбросила все на пол. – Ева поставила чашку и засмеялась. – Как жалко, Клив, что ты не видел этого. Заварилась такая каша, все стали кричать… А какое было лицо у Джека, не передать словами. Ну просто умора! Потом я встала из-за стола и ушла, оставив мужа одного. Гнев переполнял меня. Дома, продолжая бесноваться, я разбила в гостиной все, что попало под руку. Это было потрясающе. Я смахнула с камина на пол часы и стеклянные фигурки животных, которые собирал Джек. – Ева показала пальцем на комод. – Уцелели только вот эти. Я привезла их сюда. Пусть муж думает, что разбиты все до единой. На камине стояли еще фотографии. Они тоже полетели на пол. – Ева прикурила сигарету и глубоко затянулась. – Когда Джек вернулся и увидел весь этот разгром, его охватила ярость. Я заперлась в спальне, но муж вышиб дверь. Я думала, что он убьет меня, но он просто запаковал свои вещи и ушел, даже не взглянув на меня.