Мэр Смитрович подошел к трибуне и улыбнулся аудитории, словно народу полный зал, а не горстка.

— Рад сообщить, что Золотоворотский Душитель арестован, и женщины нашего великого города снова могут чувствовать себя в безопасности на улицах. Поимка маньяка является прямым результатом сотрудничества правоохранительных органов и граждан нашего города.

— Что можете сказать о подозреваемом? — крикнул один из репортеров.

— Его зовут Чарли Геррин, и это пока все, что я имею право сообщить, — ответил мэр. — Еще могу добавить, он разгуливал бы по-прежнему на свободе, не приди свидетель в полицейский участок и не сообщи важные сведения. За этот акт мужества я с удовольствием вручаю награду в двести пятьдесят тысяч долларов Бертраму Груберу.

Мэр чуть подтолкнул Грубера вперед и помощники вручили тому чек.

— Для меня большая честь вручить Вам чек на двести пятьдесят тысяч долларов в качестве вознаграждения за бдительность, мужество и самоотверженность, — Смитрович пожал руку Груберу.

Если он и дальше собирается возносить почести этому типу, меня вырвет.

— Я просто выполнял долг гражданина и жителя Сан-Франциско, — скромно потупился Грубер. — Я бы сделал это и бесплатно.

— Значит, Вы готовы пожертвовать деньги обратно в фонд города? — пошутил мэр.

— Я так не думаю, Барри, — смутился Грубер.

Это вызвало смех в зале, и никто, кроме стоящих рядом с трибуной, не расслышал, как Смитрович ответил без тени юмора: — Для тебя я — господин мэр.

Они сфотографировались вместе, пожимая руки перед картонным чеком, а потом мэр вновь поднялся на подиум.

Грубер подмигнул мне. Я отвернулась. Неужели он решил, что я упаду ему под ноги только из-за того, что он стал богаче на четверть миллиона?

— Тем временем, информация, преподнесенная Бертрамом Грубером, оказалась бы бесполезной, если б не факты, собранные ранее капитаном Эдрианом Монком, — вещал мэр. — Я лично назначил его сорок восемь часов назад, дабы он возглавил расследование, застопорившееся у детективов, самовольно отстранившихся от работы и требующих преимуществ. Тем детективам, в настоящее время незаконно бастующим, я хочу сказать следующее: Стыдитесь! А капитану Монку я говорю: Спасибо! И не только за арест опасного преступника, но и за доказательство факта, что Полицейское Управление Сан-Франциско может быть не только компактнее, но и эффективнее.

Мэр и его помощники зааплодировали, а Монк все не мог оторваться от своих карточек. Я шепнула:

— Скажите что-нибудь в защиту капитана Стоттлмайера. Нельзя позволить Смитровичу использовать Вас против него.

— Не волнуйся, — заверил он, — я понимаю.

Мэр махнул Монку, приглашая встать за трибуну. Они пожали друг другу руки.

— Спасибо, господин мэр, — Монк жестом попросил у меня салфетку. Я подала ее, постояла рядом, пока он вытирал руки, затем взяла использованную салфетку и сделала шаг назад.

— Есть у Вас несколько слов, которые хочется сказать? — поинтересовался мэр.

— Да, есть, — кивнул Монк.

Мэр отошел в сторону, а Монк занял его место.

Босс откашлялся, положил карточки на подиум и тщательно поправил микрофон.

А потом еще немного подрегулировал. И опять поправил. Секунды текли как часы. Оператор присел в ожидании. Монк снова подрегулировал микрофон немного влево. Мэр в нетерпении стукнул ногой. Босс подправил микрофон немного вправо. Бертрам Грубер искоса поглядывал на меня. Монк наклонил микрофон вниз. Мой взгляд скользнул по восточной стене, на которой высечен обнаженный Отец-Время с песочными часами в руке. Его окружало голое Прошлое и голое Будущее. Удивляюсь, почему никто из них не нашел пары минут, чтобы одеться.

Наконец Монк нашел-таки идеальное положение микрофона и постучал по нему. Звук привлек всеобщее внимание.

Оператор поднял свою камеру.

— Я Эдриан Монк, — начал босс и положил обе руки на трибуну. Она закачалась.

— Я Эдриан Монк, — повторил он и осторожно потряс трибуну, чтобы понять, какой конец неровный. Неровность обнаружилась в правом углу.

— Всем сохранять спокойствие, — сказал он. — У меня все под контролем.

Он медленно сложил верхнюю карточку, что снова привело к паузе. Я взглянула на Отца-Время, ожидая, что он воспользуется представившейся возможностью впервые за вечность и сбегает в Нордстром за бельем.

После того, как карточка была сложена, Монк наклонился, приподнял трибуну и подложил карточку под передний правый угол. Выпрямился и потряс трибуну, убеждаясь, что она стоит ровно.

Так и было.

Затем снова наклонился к микрофону. — Я Эдриан Монк, и …

Он замолчал и растерянно уставился на вторую карточку. Я поняла, что случилось: он сложил первую карточку, прежде чем ее прочитать. И теперь не знал, что говорить.

Мэр покрылся испариной. Понятия не имела, что у человека на лбу столько вен, пока не увидела, как они вспухли у Смитровича.

Грубер переводил похотливый взгляд с меня на одну из репортерш, которая от скуки даже наслаждалась вниманием.

Монк положил карточку обратно на трибуну, выровнял стопку… а затем наклонился, достал первую карточку и прочитал, что на ней написано.

— … и я хочу воспользоваться моментом, чтобы поблагодарить детективов, которые…

Он снова сложил карточку, наклонился и засунул ее обратно под передний угол. Под конец манипуляций мэр не выдержал. Кажется, он даже слегка взвизгнул от отчаяния.

Смитрович бросился к трибуне и схватил микрофон.

— Спасибо, капитан. Не хотим более отвлекать Вас от работы, которую Вы мастерски делаете.

Монк отступил на место рядом со мной.

Мэр разглагольствовал еще несколько минут, но я в это время пыталась вывести босса из индуцированной комы и пропустила большую часть выступления. Мэр закончил, его и Грубера окружили журналисты, что позволило нам с Монком выскользнуть незаметно.

— Думаю, я высказал свою точку зрения, — проговорил Монк.

— Вы лишь назвали свое имя.

— Все время, пока мэр вещал, трибуна стояла неровно. Он походил на шута. Но я подошел и уверенно зафиксировал трибуну. Полагаю, это послужило мощным сигналом для населения.

— Уверена, так и есть.

Мы подошли к охранной будке, расположенной у выезда со стоянки. Полицейский в будке смотрел пресс-конференцию на экране маленького телевизора и взглянул на нас, когда мы проходили мимо.

— Мэр когда-нибудь загладит эту неловкость? — размышлял Монк.

— Это может лишить его шанса на переизбрание, — ответила я.

— Моего голоса он не получит, — заявил босс. — Если мэр не может сбалансировать трибуну, как ему можно доверить управление городом?!

До того, как мы подошли к машине, я поняла: что-то не так. Мой «чероки» сутулился на трех проколотых шинах!

Монк выглядел подавленным. Я пришла в ярость.

— Как такое могло случиться на круглосуточно охраняемой полицией стоянке? — озадачился босс.

— Скорее всего, это люди, не получившие мощного сигнала во время Вашего выступления, — я вперилась в полицейского, охранявшего стоянку. Он ухмыльнулся и нырнул в будку.

Монк присел у машины, осматривая последнюю нетронутую шину.

— У тебя есть карманный нож? — спросил он.

— Нет.

— Может, пойдешь и спросишь у полицейского в будке, есть ли у него?

— Разумеется, есть! — заорала я. — Он-то, наверное, и учинил это!

— Не могла бы ты попросить его одолжить его нож?

— Не собираюсь я просить человека, проткнувшего мои шины, одолжить мне нож, которым он их резал! Зачем Вам нож?

— Они пропустили одну шину, — выдал Монк.

— Вы порежете вполне хорошую шину только затем, чтобы она соответствовала остальным?

— У машины четыре колеса, — развел он руками, — а они порезали только три.

— Мне плевать!

— Ну, будь умницей, — умолял Монк.

— Нет! — твердо отказала я.

Монк повел плечами. — Посмотри на шину — протекторы почти стертые. Если поменяешь три, она не будет соответствовать новым.

— Переживу.