На стол доктора Руоконен спорхнуло ее собственное перышко — серый кончик, ярко-розовый пух. Она провела пальцами по краешку. Я заметил, что перо не просто лоснится, а словно светится по контуру. На нем остались следы светящейся пудры, которой летатели посыпают крылья для безопасности.

— Однако надо задуматься еще вот о чем, мистер Фоулер. Птицы, как и другие летающие существа, имеют в своем распоряжении лишь материалы, которые поставляет им эволюция. Кожа, мышцы, кости, жир, перья. Но и этого им хватает, чтобы творить чудеса. Да, чудеса! Если вдуматься, просто поразительно, чего они достигли. Они невероятно, предельно точно приспособились к полету. Мы, разумеется, многое у них позаимствовали. Однако у нас есть кое-что, чего у них нет. — Доктор Руоконен сделала эффектную паузу.

Я подался вперед. Ее энтузиазм оказался заразительным.

— Да, у нас есть способности создавать новые материалы и экспериментировать с мутациями в короткие промежутки времени, несопоставимые с эволюцией. Например, мы имеем возможность замещать кости гибридными тканями — костно-углеродно-волоконными. Этот гибрид позволяет сформировать легкую, гибкую, необычайно прочную структуру, способную самовосстанавливаться. А значит, нам гораздо проще равномерно распределять вес.

— Секундочку! — Меня так и подбросило. — Вы что, имплантируете искусственные кости?!

— Нет-нет, мы никому ничего не вырезаем, — успокоила меня доктор Руоконен с еле заметной улыбкой. — Мистер Фоулер, кость находится в постоянном процессе роста и регенерации. А мы лишь корректируем этот процесс, чтобы гибридная ткань приживалась достаточно быстро. Более того, гибрид настолько прочен, что у нас нет необходимости модифицировать форму скелета грудной клетки, чтобы прикреплять к костям летательные мышцы. Представьте себе птицу наподобие голубя: у него массивная грудина, как киль у корабля, она так и называется — киль, и к ней и крепятся летательные мышцы. А нам удалось избежать подобных радикальных изменений скелета — и не просто благодаря искусственно созданным прочным костям, но и благодаря искусственно выращенным мышцам, наделенным особой силой и упругостью, — а следовательно, летательные мышцы у человека не должны быть такими крупными относительно общих размеров тела, как у птицы. Летательная мускулатура так мощна, что под ее натиском обычная кость просто раскрошилась бы. Итак, превращения с целью полета — это сложная последовательность процедур, которая начинается, само собой, с полного обследования организма, и мне нет необходимости вам объяснять, что если речь идет о детях, им не нужно знать, что их обследуют. Мы наблюдаем, как они играют, как занимаются спортом, подробно изучаем их генетическую и медицинскую историю — и тому подобное. Если их забракуют — не очень удачное слово, но ведь они воспринимают это именно так, — только представьте себе, что они почувствуют! Намекнуть на возможность обрести крылья — а потом лишить всякой надежды. «Потому что ты чем-то нехорош». Подобного следует всячески избегать.

Я весь напрягся и вдруг понял, что не дышу. То, что говорила Руоконен, было мне совсем не по нраву. Как будто меня тоже нужно подвергнуть полному обследованию. Я с содроганием вспомнил, эти бесконечные, жуткие процедуры и анализы при получении медицинской страховки для службы в полиции; похоже, все это ждет меня снова…

А Руоконен все говорила и говорила. Мне надо было вслушаться в ее слова, но мысли так и бурлили — то, что она рассказывала, плохо укладывалось в голове. От речей доктора Руоконен я чувствовал себя деревенским дурачком. Как и большинство бескрылых, я считал, что превращение в летателя — это всего-навсего (ха-ха) процесс обретения крыльев. А теперь начал понимать, какой я невежда — не имею ни малейшего представления о хитростях полета, в сущности, я невежда даже больше, чем мой дедушка, ведь ему-то, по крайней мере, случалось летать на самолетах. А мне и такого не довелось. Подлинный масштаб превращения привел меня в ужас. Нет, надо задвинуть свои чувства куда подальше и внимательно слушать — ведь мне предоставили первую и последнюю возможность хотя бы приблизительно разобраться, что будет с Томасом, пока все не началось.

— …Затем, если пациент подходит по всем параметрам, ему вводят нужную ДНК; ее же вводят в культуру клеток, из которых мы впоследствии вырастим крылья. Если пациент — ребенок постарше, подросток или молодой человек, при работе с которыми мы вынуждены выращивать крылья отдельно, мы создаем культуру из собственных клеток пациента и программируем их так, чтобы они развивались нужным образом — в костную ткань, перья и так далее, — а затем наращиваем их точно так же, как новую кожу, скажем, при обширных ожогах. Именно на данном этапе пациент может выбрать цвет и узор перьев…

— Слушайте, а зачем вообще перья? — вклинился я. — Мы же не птицы.

Руоконен нахмурилась:

— Да, мы не птицы, однако для полета невозможно подыскать покрытие лучше перьев, оперение идеально обеспечивает эту функцию. Думаю, если вы спросите, вам единодушно ответят, что голые крылья, покрытые одной лишь кожей, как у летучих мышей, никому не нравятся. Они не просто уродливы, но и куда менее практичны. Вы никогда не задумывались, мистер Фоулер, почему летучие мыши ведут ночной образ жизни?

Я помотал головой.

— Посадите летучую мышь на солнцепеке — и вы увидите, что сделается с ее крыльями. Солнечные ожоги оставят шрамы, и животное не сможет больше летать. У крыльев как у аэродинамического покрытия есть и другие преимущества: они не только необычайно легки и прочны, не только могут быть самых разных расцветок, но еще и способны отходить от поверхности крыла под произвольным углом.

Руоконен нажала кнопку, и на ее инфокарте появилось изображение парящего орла.

— Взгляните на концы его крыльев — видите, маховые перья расходятся, как пальцы? Так делают и крупные птицы, и мы. Это уменьшает сопротивление воздуха, увеличивает подъемную силу и таким образом сокращает расход энергии в полете. Кожистые крылья такого не позволяют — в частности, поэтому летучие мыши обычно маленькие. Я не хочу сказать, что летучие мыши плохо летают. Летатели из них великолепные. Просто из-за материалов, которые они вынуждены использовать, у них ограниченный выбор.

Руоконен выгнула спину, повела плечами, коротко встряхнула крыльями и устроила их поудобнее.

— Прежде чем мы отращиваем крылья, нам надо принять важные решения — определиться с их размерами и формой. Все летающие существа подвластны законам аэродинамики. Способность летать и оптимальный стиль полета у каждого летателя, помимо всего прочего, определяются следующими четырьмя факторами: площадью крыла, соотношением его геометрических размеров, формой крыла и отношением общего веса летателя к площади крыльев.

— Не так быстро! — взмолился я. — Отношение чего к чему?!

Руоконен отмахнулась:

— По ходу дела поймете, о чем речь. Начнем со взлета — он требует от летателя особенно много сил и мастерства. Способность взлететь в воздух по больше части определяется долей летательных мышц в общей массе тела. Чтобы стартовать с земли, летательные мышцы должны составлять около двадцати пяти процентов массы тела. Нам удалось снизить это число примерно до девятнадцати процентов благодаря большой упругости и силе летательных мышечных волокон, которые мы разработали. Мы очень гордимся тем, что создали гибридные ткани, благодаря которым люди могут взлетать непосредственно с земли. Первым летателям это не удавалось, им приходилось прыгать с крыш, скал и так далее. Мистер Фоулер, сегодня мы имеем дело уже со вторым поколением летателей и с каждой новой партией оттачиваем свои приемы. Правда, нам до сих пор нужно пространство для разбега, чтобы набрать энергию для взлета. Нужно хотя бы ненамного превзойти скорость срыва потока…

— Я обратил внимание, что летатели стараются по возможности стартовать с обрывов или зданий, — вставил я.

— Разумеется, — ответила доктор Руоконен. — Взлет с земли требует особых затрат физической силы.