— Скажу. Как только назначите встречу с Пери и адвокатами. Адвокат Пери сам с вами свяжется. А сейчас, как я понимаю, вам к Хьюго и приставить некого, — невозмутимо ответил я.

— Найду кого, — бросил Питер.

— Что, свеженькую няню наймете? В прошлый раз очень удачно получилось, — съязвил я.

Чешир высокомерно прикинулся, будто не услышал, и показал мне на экран инфокарты.

— Это будущий дом Хьюго. Такой дом не строят — его выращивают, все цвета и материалы созданы из настоящих лепестков, листьев, стеблей. У каждой комнаты — свой аромат: чабреца, сена, апельсинов, ванили. И ко всему прочему дом умеет более-менее самостоятельно регенерироваться.

— Фантастика. — Я не сумел скрыть восхищения. Черт возьми! Чешир, конечно, самодовольный и безжалостный сукин сын, но какой талантище! Работа — несомненно, его единственная страсть. И подумать только — показывает мне свои разработки так спокойно, будто все, что случилось раньше, осталось в далеком былом или вообще не происходило. Вот это умение двигаться дальше! Казалось, Чешир оставил все в прошлом: и жену, и дом на верхушке скалы, и Плюша. Ну да, Чешир ни разу не упомянул маленького льва, не поинтересовался, как тот поживает, цел ли, здоров ли. Почему Питер такой? Винить перекроенные гены и медикаментозные процедуры — слишком удобный и простенький ответ. О нет, реакции у Чешира вполне человеческие. Так обойтись с матерью своего сына, с самим сыном! Уж я-то знаю, люди еще и на худшее способны. А ведь Чешир не понимает главного: больше всего страдает от этого Хьюго.

Я все не мог оторвать глаз от растительного дома на экране инфокарты. Стены у него были сотканы из луговых трав и пестрых цветов, зеленый дворик скрывал обитателя от посторонних взоров. От такого жилья я бы и сам не отказался. Питер вложил в этот дом душу, я видел, — он хочет обеспечить Хьюго всем самым лучшим, но меня так и подмывало сказать Чеширу: пойми, лучшего все равно недостаточно! Ребенку нужно отдавать всего себя целиком. А дом, конечно, прелесть, архитектурный шедевр. Судя по картинкам, он будет подниматься над землей, словно вьющийся бобовый стебель, только алого цвета. На самом верху расположатся покои Питера. Да, очень по-летательски. Как там говорил Чешир? «У нас клаустрофобия, у них головокружение».

Чешир устало смежил веки и величественным жестом указал мне на дверь. На прощание он нанес последний удар:

— Помните, официально Хьюго — наш с Авис сын. Так записано в его свидетельстве о рождении.

Я навещал Пери как можно чаще, едва выдавалась свободная минутка, сразу мчался в больницу, но Пери до сих пор не пришла в себя. Звонил Хенрик, справлялся о ее состоянии, я мрачно ответил, что инфекция не унимается и лекарствам не поддается. «Не иначе, один из этих новых сверхвирусов», — предположил Хенрик. Пока Чешира не выписали из больницы, мы с Хенриком и Вивьен по очереди присматривали за Хьюго. Отдать его обратно в «детское стойло» — об этом и речи быть не могло. Хьюго охотно играл с близнецами Хенрика и радовался обществу Плюша. Маленький лев, правда, заметно сдал — уже не резвился и не скакал, как прежде, а к Хьюго относился как терпеливый снисходительный дедушка к бойкому внучку. Порой он даже позволял малышу залезть к нему на спину и прокатиться несколько шагов, но потом мягко стряхивал Хьюго на пол — под счастливый визг последнего.

— Страшно подумать, что бы сказали в Управлении, пронюхай они, как мы тут пасем Хьюго безо всякого на то дозволения, — заметил Хенрик как-то вечером, когда я приехал к ним в «Дзэн» на ужин. Сегодня Хьюго ночевал у Хенрика с Вивьен. — Но, правда, в Управлении и обратиться-то не к кому, вся контора закрыта и опечатана.

— Мне звонила Кам, — ответил я. — Сказала, даст показания комиссии и сразу уедет. Ее временно отстранили от работы. Представляешь, она раскрыла самые вопиющие случаи нарушений и чуть не угодила в кутузку за разглашение секретных данных — чудо, что обошлось.

— Бедняга. — Хенрик покачал головой. — Досталось ей.

За окнами сверкнула молния. Над домом и садом прокатился гром, хлынул ливень. Снова гроза, снова на море буря. Какое сумасшедшее и дождливое нынче лето, и сколько гроз.

— Меня тоже вызвали на комиссию по расследованию этой заварушки, придется давать показания, — сообщил я.

Ливень за окнами набирал силу.

— А куда уезжает Кам?

— Я так понял, что в буддийский монастырь. Говорит, у ее сородичей в этом возрасте как раз принято совершать паломничества для духовного роста.

Прошло несколько недель, и Хенрик позвонил мне, взбудораженный до крайности.

— Новости смотришь? — спросил он, едва поздоровавшись.

— Я их всегда смотрю, — отозвался я, решив, что он спрашивает так, вообще, а не про сегодняшние выпуски. — Тем более, с тех пор как мы с тобой и Кам вызвали такой ажиотаж в обществе. Я получил несравненное удовольствие, когда смотрел репортаж про арест миссис Гарпер. Как она строила из себя святую невинность и гневно отрицала все обвинения, называя их гнусными поклепами! А прическа у нее была потрепана, не иначе, Гарпериха сопротивлялась.

— Так вот, если сейчас не смотришь, срочно включай, — настойчиво сказал Хенрик. — Я пока не разъединяюсь, хочу послушать, что ты скажешь.

— Ладно.

Я включил новости, там говорили об урагане высшей категории опасности. В последние дни погода вытворяла такое, что про нее обычно рассказывали в первую очередь, а не под конец выпуска.

— Погоди, сейчас будет, — пообещал Хенрик.

— О! Один из твоих ребят, — откликнулся я. На экране возник подчиненный Хенрика, детектив, который направлялся в поселение «Корней» где-то на Окраинах. — Отлично.

А потом нам показали такое, что я просто онемел, а потом меня захлестнуло безудержное ликование.

Нам показали арест Его Безмятежного Святейшества Троицы Джонса.

Вот это была радость — смотреть, как бородатого коротышку, дутого архипастыря, шарлатана и негодяя наконец-то берут под стражу и ведут в наручниках, — а на заднем плане все так же маячат солнечные яхты, как и в прошлый раз, когда мы устроили облаву в паршивом поселении сектантов. Вот это была радость — знать, что на сей раз Троице не отмазаться, потому что обвинений набрался целый букет, одно серьезнее другого: тут вам и торговля живым товаром, и похищения, и убийства.

Вид у Джонса был не на шутку напуганный, уж мне-то знакомы эти приметы, когда лицо все каменеет и вокруг глаз аж белеет от напряжения. «Поделом тебе, гад, теперь не отвертишься», — подумал я. Скандал с Бриллиантом сыграл свою роль взломщицкого инструмента: все пали преграды и оборонительные сооружения, которых настроили вокруг себя «Корни», все тайны секты выплыли наружу.

— Знаешь, что самое смешное? — спросил Хенрик. — Пока что это еще не оглашали, но главное обвинение, по которому Троица сядет, — это уклонение от уплаты налогов. Обхохочешься, а?

— Твой специалист по финансовым преступлениям потрудился на славу! — понял я.

— Еще как. Денежки там просто рекой текли. И все от богатеньких летателей, и все в обход налогового ведомства, естественно. За такое власти его по головке не погладят.

Да, тогда мы именно так и думали. Но делу Троицы Джонса суждено было принять новый, совершенно непредсказуемый оборот…

Из реанимации Пери перевели в отдельную палату, просторную и роскошную, почти как у Чешира. Думаю, он эту роскошь и оплачивал, и чего бы ему не расщедриться — ведь Хьюго он получил.

Пери лежала на боку, неподвижная, бледная, совсем как мраморный ангел на надгробии, укрытый собственными крыльями.

— Пери, — тихо сказал я, — мне жаль, что так вышло.

Она блеснула на меня глазами, но не отозвалась.

«Но человек рождается на страдание, как искры, чтобы устремляться вверх», вспомнилось мне. \(Иов 5:7 )\

— Скажите мне, что случилось? — осторожно попросил я.

— А как вы думаете? — со вздохом ответила Пери. — Куда уж было моему адвокату сдюжить против команды Питера. Он старался, конечно, сделал что мог. Получилось лучше, чем ничего. Я о таком и думать не смела. Свидетельство о рождении перепишут. Мне обещали постоянный вид на жительство — не отберут. Но Хьюго… Хьюго будет жить у Питера. А мне разрешат Встречи с Ребенком. Я буду его Навещать Время от Времени. И поначалу — под Официальным Присмотром, а то как бы чего не вышло.