— Чушь какая! — отрезал Чешир. — Хьюго будет жить со мной. — Сказать-то сказал, но сам вроде бы призадумался.

— Так где же все-таки Авис? — настойчиво спросил я.

— Ее нет. Улетела, — ответил Чешир. — Сколько раз повторять?

— Да, но куда? Почему?

— Кто знает? — Он пожал плечом. — Мне день и ночь названивают насчет ее выставки. По плану галереи, через три недели открытие, а от Авис — никаких вестей.

— Питер, вы знаете, почему она улетела. Я же вижу.

Ресницы у Чешира дрогнули. Он сплел длинные пальцы, глубоко вдохнул.

— Да. Знаю. Вам, конечно, известно, что я когда-то был таким же бескрылым, как вы. Крылья обрел только в семнадцать лет.

Я кивнул. Чешир собирался с силами, — ему просто надо было разогреться, чтобы ответить. Классический сценарий: подействовала эмоциональная встряска, и немудрено, она у него приключилась не единожды. Сначала подстрелили, теперь больница, исчезновение Авис, которая его бросила, да еще и новость, что сын цел и невредим — и с ним можно увидеться. Ладно, подождем, пока Чешир изольет душу. Мне спешить некуда, пусть выговорится.

— Далеко не сразу я понял, что со мной, разобрался в себе. С двадцати до тридцати я жил в состоянии эфйории: как же, стал летателем, карьера пошла в гору. Но счастье мое было неполным, и наконец я осознал, почему. Меня совершенно не влекло к летательницам. Тянуло лишь к бескрылым. Я вырос среди бескрылых женщин, для меня именно они были настоящими. Но смешанные браки быстро дают трещину и разваливаются. Есть исключения, однако их по пальцам можно перечесть. Мне казалось, когда-то я любил Авис. Хотя просто не испытывал к ней желания. И к другим летательницам тоже. Ни разу в жизни.

Тут в палату на мягких подошвах беззвучно вплыла медсестра, и Чешир умолк. Я поднялся, отошел к окну, стал ждать, пока она померяет пациенту температуру, давление или ради чего она там заявилась. Стоял я неподвижно, но внутренне просто дымился и кипел крупными пузырями. Сбила! Надо же так некстати прийти. А вдруг Чешир больше ничего не расскажет? Когда медсестра наконец убралась, я снова устроился у изголовья на стуле для посетителей. Чешир заговорил, глядя мимо меня. Он явно хотел высказать все, что наболело.

— Хотел бы я знать, единственный мой случай или нет? Правда, я пробовал выяснить, обращался к психотерапевту. Спросил, испытывают ли такое прочие летатели. А он и отвечает: «Мы занимаемся вашим конкретным случаем, а не прочими летателями». Ценные сведения, ничего не скажешь. Честное слово, убил бы. Потом он заявил, что сейчас переходный период. И что следующее поколение с таким не столкнется, потому что крылья начнут отращивать раньше, летателями становиться с детства — и с бескрылыми не общаться. Но я в это не очень-то верю.

«Поздновато Чешир спохватился — тревожиться по этому поводу», — подумал я, но промолчал.

— Летательницы прекрасны, — продолжал Чешир, — но дело не в красоте. Красота и притягательность напрямую не связаны. В мире столько красивого, но не возбуждающего.

Я кашлянул.

— И поэтому вы решили совратить Пери? Будет вам, Питер, я ни секунды не верю, что вы пленились ее красотой. Вас заводило ощущение собственного могушества.

Чешир полоснул меня гневным взглядом, свел брови.

— Что вы несете, Фоулер! Вы понятия не имеете о настоящем могуществе и власти. И представить себе не сможете.

— Ничего, не беспокойтесь, как-нибудь представлю, у меня от природы весьма живое воображение, — парировал я. — Сейчас расскажу, что вас так возбуждало. Вы превращали каждое свидание в смертельно опасную игру. Играли с Пери, как кот с мышкой. Пристрастились — и потому все другое вам уже было слишком пресно. На такие забавы подсаживаются покрепче, чем на наркотики. — Я говорил, а сам вспоминал беседу с Руоконен. У летателей недаром сложности с деторождением. Мне запали в память ее слова: «Стать летателем — значит измениться как личность. Изменить свои приоритеты».— И вы наконец-то решились и открыли все Авис, да? — спросил я. — Сказали, что Пери — родная мать Хьюго? А с Пери — просто не рассчитали? Привыкли к тому, что Авис от вас все никак не забеременеет, и забыли об осторожности, не подумали, что другая вполне способна? Потом вы получили результаты анализов, и тогда все и завертелось. Вы знали, что Авис рано или поздно догадается — она даже не генетическая мать Хьюго, а ведь Авис ждала иного — что Пери будет всего лишь суррогатной. План не сработал, интрига рассыпалась, и вам пришлось сказать Авис правду. Бедняжка, сколько на нее всего сразу обрушилось. И ребенок оказался чужим — правда, похоже, она всегда нутром это чуяла… наверно, и холод ваш тоже чуяла. Всегда. Не диво, что она так маялась.

Чешир не поднимал глаз от инфокарты, которую так и не выпускал из рук.

— Я с самого начала подозревал, что вы меня обманываете, но и помыслить не мог, насколько. Это же надо — отбирать у Пери ее ребенка! Да вы, летательская братия, просто чудовища. Выродки. — Я больше не в силах был сдерживать гнев. — Вам что, сердце вырезают, когда пришивают крылья?

Чешир наконец-то соизволил поднять голову и неприязненно посмотрел на меня.

— Что за наивность, Фоулер, — ответил он. — Пери все равно бы пришлось отдать нам ребенка. Я не сказал ей правду — пощадил, из жалости.

— Да Пери пришла в ужас, когда поняла, что вы вот-вот сбагрите Хьюго неведомо куда и кому! У нее сердце разрывалось, она же видела — вы им пренебрегаете, и все только потому, что из него не получается слеток, что малыш не в вашу породу пошел, другим уродился. — Мне уже казалось, я вот-вот зарычу и зафыркаю, как разъяренный Плюш. — Задела она вас за живое, а? Еще бы Авис не бесилась! Спятишь тут. Впрочем, Авис ничуть не лучше вас, вы два сапога пара. Очень в духе богачки — спихнуть беременность и роды на чужие плечи и сберечь свою драгоценную фигуру! Можно подумать, Хьюго — тючок с бельем, которое вашей мадам было некогда выгладить. Полагаю, она не очень-то и жалела, что не сама вынашивала и рожала, а? Ей главное было, чтобы генетически Хьюго был ей сыном, а на остальное плевать она хотела.

Тут уж Чешир вскипел. Он отбросил инфокарту и резко сел, скривившись от боли.

— Фоулер, с каких пор вы заделались проповедником? Вы ни черта не знаете про беременность и роды, а туда же — суетесь со своими рассуждениями. Что вы в этом понимаете? Не вам же рожать. Скажите на милость, что такого прекрасного и благородного в беременности и родах? Растяжки? Порванная промежность? Может, хирургические разрезы? Сплошное варварство и уродство. Каменный век. Может, вы сами ткете себе одежду или печете хлеб? Ах, нет? Так надо же немножко соображать, где грань разумного. Вы просто приукрасили беременность и роды романтическим флером — от безвыходности, потому что вашей семье не по карману другие варианты. — Страстный выпад утомил его, и Чешир откинулся обратно на подушки. Помолчал, собрался с силами и заговорил снова, еще горячее: — Я скажу вам кое-что еще. Скандал, который вашими стараниями разгорелся вокруг «Ангелочков» и церкви, принесет больше вреда, чем пользы. Вы, конечно, вообразили себя рыцарем на белом коне, спасителем бедных беззащитных девушек? Ни черта подобного! Знаете почему? Потому что бедные девушки никакого спасибо вам не скажут, наоборот — еще и проклянут. Вы им только все испортили. У них за душой ни гроша, вот и торгуют тем единственным, что имеют, лишь бы в люди выбиться. И кто вы такой, чтобы их судить и решать их участь? Думаете, Пери предпочла бы гнить на Окраинах и остаться без крыльев? А вы ее спрашивали? Так спросите, черт вас подери!

Я выслушал эту тираду молча, глядя на него так же враждебно, как он на меня. Потом отвел глаза. Заметил инфокарту, которую Чешир сгоряча швырнул на столик у кровати. На экране, сменяясь, мелькали какие-то картинки — изображения дома, не чертежи даже, а вроде как макет готовой постройки, объемный и яркий.

— Лучше скажите по-хорошему, где Хьюго. — В голосе Чешира прозвучала неприкрытая угроза. Он проследил мой взгляд — я никак не мог оторваться от картинок, очень уж они оказались необычными.