Кати побелела, как плат монахини. „Это ужасно!“ Она посмотрела на него ошеломленно и затем вздрогнула. „Почему он собирается сделать это?“

„Потому что он считает, что доктор был самым страшным еретиком“.

„Но ведь он уже умер“.

„Вы слышали о Джоне Виклиффе?“

„Ты имеешь в виду реформатора, которого прозвали Яркой и Утренней Звездой?“

„Да“.

Кати выдавила из себя улыбку. „Именно так называл меня доктор Лютер. Он назвал меня так из-за того, что я слишком рано вставала и отправлялась в Зульсдорф“.

„Виклифф скончался от удара в 1384 году. Я запомнил эту дату, потому что он был одним из героев Отца. Но даже несмотря на то, что он умер, враги не хотели, чтобы его тело покоилось с миром. Они утверждали, что он был еретиком, потому что не верил в трансубстанциацию. Поэтому в 1428 году они выкопали его тело, сожгли его, а пепел бросили в реку“.

„Давай помолимся о том, чтобы не было войны, — простонала Кати. — Избиратель считает, что еще есть шанс для мира. Все будет зависеть от встречи, назначенной на 16 июня с императором“.

Молодой человек покачал головой. „И герцог, и Карл исполнены решимости. Война неизбежна!“

Становилось все теплее и теплее, и Кати все больше нервничала. В Виттенберг по-прежнему проникали слухи. Когда они дошли до жильцов, они стали уезжать. „Мы с женой уезжаем, пока еще есть возможность“, — объяснил один старик, который вместе с женой прожил в Черном монастыре семь лет.

Жильцы уезжали, и Кати было трудно оплачивать счета. Пока она ждала новостей о результатах встречи с императором, она так нервничала, что уронила огромный поднос с посудой. При любой возможности она удалялась к себе и падала на колени. „Направь меня, дорогой Господь, направь меня, — рыдала она. — Помоги мне сделать то, что правильно, ради моих детей“. Но несмотря на все усердие в молитвах, к ней не приходила уверенность в том, что молитвы услышаны. Затем 17 июня ее вызвали к избирателю.

„Мне очень жаль, фрау Лютер, — сказал Иоанн Фридрих, — но вам нужно бежать. Наша встреча с императором прошла неудачно. Его войска уже движутся в нашем направлении“.

„Стоит ли мне уехать в Зульсдорф?“

„Ни в коем случае. Это к юго-западу отсюда, и именно так пройдет большая часть сражения. Отправляйтесь на север. Меланхтон вчера уехал в Магдебург. Если бы я был на вашем месте, я бы направился туда“.

„Как вы думаете, когда мне нужно ехать?“

„Самое позднее — завтра утром“.

„Завтра?“ — она задохнулась.

„Да, завтра“.

„Но…“, — у Кати пересохло в горле.

„Фрау Лютер, вы не должны медлить. Бог вверил вам детей, доктора. Вы должны защитить их!“

Собрав детей, Кати сказала: „Завтра мы уезжаем в Магдебург. Соберите все необходимое и упакуйте вещи. У нас мало места, поэтому возьмите только самое нужное. Пока вы занимаетесь этим, я найму телегу“.

Было трудно найти телегу и кучера. Но Кати удалось это и, предложив ему двойную плату, она добилась его согласия, и он обещал увезти их на следующий день в девять. „Вы должны быть готовы вовремя, — сказал им свирепого вида человек. — Отсюда до Магдебурга почти пятьдесят миль. Дороги будут забиты беженцами, и мне не удастся сменить лошадей. Не опаздывайте ни на минуту. Ни на одну!"

Кати соображала быстро, поэтому она направилась к Хельмуту Шмидту. „Мы уезжаем завтра, и мне нужно взять с собой запас провизии“, — объяснила она широкоплечему человеку. Пока он занимался этим, она спросила: „А вы с семьей уезжаете?“

„Нет, фрау Лютер, я не могу уехать. Избирателю нужна моя помощь, и я отправляюсь на фронт“. Он показал на ружье.

„Как ваши близнецы?“

„Все хорошо. Иоанну и Петеру в следующем месяце исполнится год“.

„Они хорошие мальчики. Доктор говорил мне, что он с удовольствием крестил их. Он сказал, что они хорошие парни и понадеялся на то, что однажды они станут проповедниками Слова“.

Шмидт рассмеялся и почесал свою хорошо подстриженную остроконечную бородку. „Это бы угодило и мне, и их матери. Конечно, мы хотим, чтобы Бог поступил по-Своему“.

„А как ваша жена?“ Кати положила два гульдена на прилавок.

„Эстер не очень хорошо себя чувствует. Мы сменили много врачей. Помолитесь за нее. Она настаивает на том, чтобы остаться в городе“. Он покачал головой.

Обратившись к повару, Кати сказала: „Вот мясо. Приготовь достаточно еды для поездки. Магдебург далеко отсюда, и в пути у нас могут возникнуть трудности“. Затем она проскользнула в сад и срезала дюжину роз.

Склонившись над могилой Елизаветы и Магдалены, она положила на плиты розы. Сделав это, она вспомнила самые яркие моменты их жизни. Елизавету призвал Господь еще до того, как ей исполнилось восемь месяцев. А Магдалена пребывала с ними, пока ей не исполнилось четырнадцать. Кати до сих пор слышала, как ее муж с разбитым сердцем сказал плотнику, прибивавшему крышку ко гробу: „Убери молоток! В день Воскресения она воскреснет“.

От могил дочерей Кати отправилась к церкви замка и присела на ближайшую скамью к месту успокоения Лютера. Пока она думала и молилась, над ней нависла тень.

„Ах, пастор Бугенхаген!“ — воскликнула она. Затем, подняв на него взгляд, она добавила: „Завтра мы уезжаем в Магдебург, и я хотела воздать последние почести дорогому мужу. Как вы знаете, мы прожили вместе почти двадцать один год“.

„Фрау Лютер, вам очень повезло, — ответил Бугенхаген нежным шепотом. — Он сделал больше для того, чтобы изменить мир, чем любой человек за последнюю тысячу лет“.

„Пастор, как вы думаете, наш город сумеет устоять под натиском войск императора?“

„Если Шмалькальдская Лига не распадется, у нас есть шанс. По крайней мере мы хорошо укреплены“. Печальная улыбка осветила его лицо.

„Если Виттенберг падет, то как вы думаете, они осквернят останки доктора?“ Она изучала его лицо тревожным взглядом.

Бугенхаген покачал головой и задумчиво почесал щеки. „Надеюсь, что нет. Но герцог Альба исполнен ненависти. Если бы ему дали поступать по-своему, он убил бы каждого из нас. Но, фрау Лютер, Бог по-прежнему правит, и даже если они сожгут кости вашего мужа, это не повредит его душе, которая уже пребывает с Господом. Помните слова Павла: „Потому отныне мы никого не знаем по плоти; если же и знали Христа по плоти, то ныне уже не знаем“.[35] Наша задача молиться“.

После того, как пастор ушел, Кати положила оставшиеся розы на могилу мужа. Затем, утерев слезы, она вышла через главный вход. Там она остановилась и еще раз посмотрела на место, куда Мартин прибил 95 тезисов. Пока ее глаза блуждали по различным бумагам, прибитым к двери, она попросила Господа помочь ей продолжить дело, которое начал муж.

Пока Кати с детьми ожидала прибытия телеги, к ней подбежал Лукас Кранах. „Я вижу, вы уезжаете“, — сказал известный художник и ее бывший хозяин.

„Да, избиратель посоветовал нам уехать в Магдебург, — ответила Кати. — А как вы, вы остаетесь здесь?“

„Конечно! Я прожил здесь более сорока лет, здесь мой дом, здесь я был мэром, и я не оставлю город во время испытаний“.

„И вы не боитесь?“

Кранах рассмеялся. „Кати, я хотел сказать фрау Лютер, мне семьдесят пять лет. Бог всегда был добр ко мне, и в глубине души я чувствую, что у Него есть последнее задание для меня. Я не знаю в чем оно, но Он уверил меня в том, что это важно“. Пока говорил, он с уверенностью кивал головой. Потом он обнял Ханса за плечи. „Помни, что я твой крестный“.

Ханс улыбнулся. „Да, я знаю, я горжусь, что именно вы стали моим крестным“.

Пока они разговаривали, подкатила телега. „Нам лучше отправляться“, — гаркнул кучер.

После того, как они выехали за ворота и переехали ров, Кати обратилась к кучеру. „Как вы думаете, Виттенберг сумеет выстоять против императора?“

„Никогда!“

„Почему?“

„Морис уже покинул Лигу и присоединился к армиям Карла V“.