Протянув мотыгу бывшему монаху, у которого не было церкви и который славился количеством колбас, которые он поглощал, она сказала: „Почистите свинарник“.
„Но мне нужно молиться“.
„Вы можете молиться во время работы, — ответила она, сурово взглянув на него. — Для того, чтобы делать колбасы, нам нужно выращивать свинину“.
Затем она подошла к еще одному жильцу, который не заплатил ни гульдена за последние пять месяцев. „Возьмите лопату и почистите коровник“.
„Я не знаю как“.
„Пойдемте, я покажу вам. Когда вы закончите уборку, я научу вас доить корову“.
„Но, фрау Лютер, я… я…“
„Меня это не волнует. Занимайтесь делом. Немного труда, и вам покажется, что молоко и сыр стали вкуснее“.
Остальным было поручено очистить водоем, где плавала рыба, чтобы ее стало больше на столе. Тем, кто жаловался, Кати давала короткую отповедь: „Мы радуемся тому, что брат Павел научил нас, что „праведный верою жив будет“. Но мы должны помнить и то, что он написал фессалоникийцам: „Если кто не хочет трудиться, тот и не ешь“.[25]
В середине лета сердце Кати стала томить невыносимая тревога за Лютера. Какое-то внутреннее чувство подсказывало ей, что он в чем-то нуждается. Пригласив тетю Лену к себе в комнату, она сказала: „Меня терзает тревога за мужа. Мне хочется попросить вас присоединиться к моим молитвам“. Она открыла Новый Завет на Евангелии от Матфея 18:19. „Послушайте это, — начала она, — Иисус сказал: „Истинно также говорю вам, что если двое из вас согласятся на земле просить о всяком деле, то, чего бы ни попросили, будет им от Отца Моего Небесного“.
„В этом отрывке содержится истина, и я верю в нее, — ответила тетя, — но, Кати, скажи мне, о чем конкретно мы будем молиться?“
„О том, чтобы он не впал в отчаяние. У доктора Лютера блестящий ум, но, подобно всем одаренным людям, он часто впадает в отчаяние. Иногда даже он мечтает о смерти“.
День за днем Кати и Лена собирались в комнате и молились, и каждая из них продолжала молиться, даже занимаясь своей работой.
Крепость Кобург была довольно унылым местом. И все же Лютер не бездействовал. 12 мая он написал Меланхтону:
Я закончил послание к прелатам и отправил его в виттенбергскую прессу. Я перевел две главы Иезекииля о Боге… Затем я взялся за пророков и трудился настолько усердно, что надеюсь закончить перевод до Пятидесятницы… Но ветхий внешне человек не может трудиться так же, как новый, внутренний. Моя голова звенит или, скорее, гремит, и заставляет меня остановиться. Вчера… я чудом избежал обморока, и вот уже третий день, как я не в силах смотреть на буквы алфавита… Сатана тщательно старается отвлечь мое внимание… Я был один…, и Сатана настолько захватил меня, что побудил меня покинуть уединение кабинета и искать общества людей.
Лютер беспокоился о том, что может произойти на соборе. Вполне возможно, что его результатом станет гражданская война, что Карл V объединится с папой против протестантов. Его страхи сопровождались однообразными звуками в крепости: стонами ветра, треском бревен, шорохом крыс. Снаружи к нему доносились голоса птиц, уханье сов, преследовавших добычу.
Кроме того, он был очень одинок. Кати и дети не покидали его мыслей ни днем, ни ночью.
Затем 5 августа он ощутил необычный прилив сил. Казалось, что Дух Господень сошел на него так же, как Он сошел на Самсона, когда тот был окружен филистимлянами. Разница была лишь в том, что он вооружился не ослиной челюстью, а пером.
Адресуя письмо доктору Грегори Бруку, премьер-министру избирательной Саксонии, он писал:
… Недавно я видел два чуда. Первое я увидел, выглянув из окна и засмотревшись на звезды и небесный шатер, который не поддерживали никакие столбы, небо не падало, держалось прочно. Но есть люди, которым хочется увидеть столбы, потрогать их руками и убедиться в их существовании. Когда они не могут этого сделать, они боятся и дрожат, как будто небо обязательно упадет вниз только потому, что они не чувствуют и не видят столбов под ним…
И еще я видел огромные густые облака над ними, настолько тяжелые, что они казались мне огромными морями, и я не видел ничего, на чем бы они могли покоиться, ничто не удерживало их, и все же они не падали на нас, а лишь пугали и проплывали над нашими головами. Когда они проплыли мимо, показалась радуга, радуга, которая поддерживала их… Но некоторые смотрят на толщину облаков и прозрачность лучей, испытывая при этом страх. Им хочется проверить, насколько крепка радуга, а если они не могут этого сделать, они боятся облаков.
Лютер отложил перо и сложил письмо. Ожидая посланника, он и понятия не имел о том, что только что сочинил одно из самых величайших писем в мире, письмо, которое будет вдохновлять отчаявшихся. Не знал он и о том, что своим собственным вдохновением он обязан настойчивым молитвам жены, которая стучалась в небесные ворота, несмотря на то что эти молитвы произносились на другом конце Германии.
Глава 14. Бог мертв!
Осенью 1530 года Кати занималась наставлением горсточки жильцов в Черном монастыре, когда неожиданно подъехал Лютер. Сердце ее бешено забилось, и она кинулась к повозке. Не успел он слезть с лошади, как она порывисто обняла его и воскликнула: „Добро пожаловать домой, доктор Лютер! Добро пожаловать домой!“
Внимательные глаза Кати заметили, что он похудел. „Я поспешу на кухню и приготовлю тебе поесть“, — сказала она. Через час, держа на коленях Ханса и Магдалену, Мартин сказал: „Кати, я знаю, что ты молилась за меня. Каждый день я чувствовал непостижимый источник силы, а когда дьявол нападал на меня, я уверял его в том, что ты стоишь на коленях“.
„А что говорил он?“
„Ему это не нравилось!“
Прошло несколько недель, и Лютер делился с Кати новостями. „Наша евангельская вера в огромной опасности, — признался он, оставшись с ней наедине в комнате. — Император потребовал от нас утверждения веры, а поскольку я находился в крепости, я оставил окончательный вариант такого утверждения или исповеди Меланхтону. Он, конечно, имел при себе подобное утверждение, над которым многие из нас трудились в Торгау. И все же я боялся, что наш дипломатичный друг пойдет на компромисс. Ходили слухи, что он был готов даже признать папу!“ Лютер нахмурился. „Меланхтон, хоть он и блестящий ученый, в чем-то подобен Эразму. Он может ходить по тухлым яйцам, не разбивая их. А я дикий кабан“. Он рассмеялся.
„Однако, наши наставники были тверды в вере и помогли ему утвердиться. В конце концов 24 июня протестанты были готовы вручить свой документ. У них было две копии, одна на латыни и одна на немецком. Меланхтон тоже хотел, чтобы это сочинение зачитали при большом стечении слушателей — и читали по-немецки.
Утром и днем того знаменательного дня несколько католических делегатов потратили уйму времени, читая длинные речи о турецкой угрозе. Когда солнце стало садиться, наступило время чтения Исповеди. И тут уставший император заявил о том, что уже слишком поздно. Он также предложил, что вместо публичного чтения документ можно было передать ему для личного изучения!
Протестанты отклонили это предложение. Наш представитель даже напомнил Его Императорскому Величеству о том, что нам было обещано публичное чтение. После некоторых споров было решено, что Исповедь будет зачитана на следующий день, 25 июня. Но император и его друзья были полны решимости! Не имея возможности предотвратить публичное чтение, они изменили место и перенесли чтение из городского зала, где было достаточно места, в маленький нижний кабинет епископального дворца, где было не более двухсот мест. Кати, Сатана — мудрый стратег!
Император вошел в кабинет в три часа пополудни. В последний момент брат императора, Фердинанд, предложил, что поскольку присутствовали делегаты из других стран, Исповедь следует читать по-латыни. Протестанты возражали. Они настаивали на том, что поскольку мы находимся в Германии, то исповедь должна быть представлена по-немецки.
25
Фес. 3:10.