Пока Кати работала, вооружившись шваброй, Мартин написал друзьям. Он написал Леонарду Коппе, напоминая, что „публичная“ свадьба назначена на 27. Там было сказано: „Я собираюсь жениться. Богу нравится творить чудеса и оставлять мир в дураках. Ты должен приехать“. Письмо к Спалатину искрилось юмором. „Ты должен приехать… Я рассмешил ангелов и заставил бесов рыдать“. Амсдорф прочел: „Слух о моем браке справедлив. Я не могу отказать своему отцу в желании продолжить род. Должен же я подтвердить собственное учение тогда, когда многие сомневаются. Надеюсь, что ты придешь“.

Была ли глубокой любовь между Кати и Мартином? Ответом будет определенное „нет“. В 1538 году Лютер откровенно признался: „Если бы я захотел жениться четырнадцать лет тому назад, я бы выбрал Аве фон Шенефельд, которая стала женой Базила Акста. Я никогда не любил свою жену и считал ее слишком гордой, каковой она и была, но Бог повелел мне сжалиться над бедной покинутой девушкой“.

Публичная церемония 27-го началась в 10 часов утра. Пока звонили церковные колокола, Мартин, одетый теперь в новые одежды, вел Кати к приходской церкви. На этой церемонии присутствовали Ханс и Маргарита Лютер — родители Мартина. Среди гостей были многие выдающиеся люди.

Новый избиратель выразил свое участие, сделав вклад на ремонт Черного монастыря. В городских хрониках записано, что на это ушло две тонны штукатурки. Он также подарил новобрачным сотню гульденов для обустройства. Сознавая всю важность события, Лукас Кранах писал портреты жениха и невесты. Он также изобразил родителей Мартина.

Кати и Мартин приветствовали гостей и принимали поздравления, когда вошел Иоанн Рюэль. „У меня есть подарок для фрау Лютер, — объявил он. — Это от архиепископа Альберта Майнцского“. Он вручил Кати двадцать гульденов.

„Мне очень жаль, — сказал Лютер. — Мы не можем принять этот подарок“. Он протянул его гостю. Лицо Рюэля отразило неудовольствие, и он ушел.

Через несколько минут Кати извинилась и вышла за дверь. „Доктор Рюэль, — сказала она, — архиепископ был так щедр, что послал мне двадцать гульденов. Поскольку этот подарок для меня, я приму его“.

„Большое спасибо. Вот деньги. Архиепископ будет очень доволен. Он уже на пути к протестантству“.

Кати только что вернулась, когда увидела другой подарок. Это был серебряный кувшин, украшенный золотом. Какая роскошь! Да, выйти замуж за такого человека, как доктор Лютер, значило испытать много неизвестного.

Празднование продолжалось до 11 часов вечера. Уставшая от новых впечатлений, Кати заставила себя подняться в комнату. Каждый шаг отзывался болью, и она с трудом поднималась со ступеньки на ступеньку. Она только накрутила волосы, когда внизу входная дверь задрожала под мощными ударами.

„Господин доктор, вы поможете своей измученной жене и посмотрите, кто это?“ — спросила Кати.

Через минуту Лютер вернулся. „Это профессор Боденштайн Карлштадт. Он спасается от восстания. Как-то раз он и Габриэль Цвиллинг почти заставили меня рвать на себе волосы. Тогда он был бессердечным. — Лютер покачал головой. — А теперь он напуган и ищет моей помощи!“

„Ну и что нам делать?“ — спросила с удивлением Кати.

„Приготовить комнату. Никому не должно быть отказано в приюте в моем доме!“

Кати снова оделась, позаботилась об ужине и приготовила комнату. После этого она буквально рухнула в постель. Она уже закрыла глаза, когда раздался новый стук. На этот раз Лютер вернулся с коробкой.

„Что это?“ — прошептала Кати.

„Прочти письмо“.

Кати прочла:

„Посмотри, Лютер, — воскликнула Кати. — Коробка живая!“

Лютер открыл крышку. „Ах, Кати! — воскликнул он. — Твоя тетя прислала нам собаку!“ Он поднес черного щенка поближе к свечке. Он был меньше Метуселы, монастырского кота, что сразу же бросилось Кати в глаза. Только на трех лапах были белые пятна, сам же щенок был совершенно черным.

„Я лучше покормлю его“, — предложила Кати.

Взяв свечу в одну руку, а щенка в другую, Кати отправилась на кухню. Она нашла остатки мяса и налила молока. Когда собака ела, вошел Лютер с коробкой. „Мы лучше будем держать его здесь“, — предложил он.

„Как мы его назовем?“ — спросила Кати.

„Тольпель“, — быстро ответил Лютер.

Глава 11. Проблемы

Утром Кати разбудил петух. Она зевнула, села, потянулась и выглянула в окно. Занимался день, и она засмотрелась на рдеющий горизонт. Как обычно, Мартин уже ушел. Едва она успела одеться, как открылась дверь, и он вошел.

„Я был в кабинете и молился, — объяснил он. — В течение каждого года я прочитываю Библию дважды, и чем больше я ее читаю, тем свежее восприятие“. Он придвинулся к ней и поиграл ее косичкой.

Держа его руку в своих ладонях, Кати сказала: „А теперь расскажи мне о Габриэле Цвиллинге и профессоре Карлштадте“.

„Ах, да. Вчера я сказал тебе, что они заставили меня почти рвать на себе волосы. В общем, они оба хорошие люди. Их беда в том, что они слишком торопятся, они хотят изменить весь мир за один день.

Пока я скрывался в Вартбургском замке, Цвиллинг и Карлштадт начали нападения на католические мессы, образа, священников и церковную музыку. В Рождество Карлштадт проводил служение в церкви замка, где он был архидьяконом. Эта служба показалась по крайней мере двум тысячам попавшим на нее самым шокирующим зрелищем из всего виденного. Карлштадт предстал перед ними без обычного облачения. От этого у зрителей глаза уже полезли на лоб. И хотя он пел по-латыни, он старательно избегал всех отрывков о жертве. Далее он благословил хлеб и вино по-немецки! Все здание было потрясено. Многие почти падали в обморок.

Однако эти отступления от традиций не удовлетворили Карлштадта. О нет! Он также сказал своей пастве, что все образа порождены дьяволом, он сказал, что грешно участвовать только в преломлении хлеба и что орган годится только для театров. После этого он попросил людей подойти поближе и собственноручно взять хлеб и вино. — Лютер покачал головой. — Многие из тех, кто пришел к причастию, были парализованы страхом. Один человек даже уронил хлеб. Когда Карлштадт велел ему поднять кусочек, он отказался. Для него это было само тело Христово!

Спустя две недели Цвиллинг, Карлштадт и еще несколько монахов подожгли святой елей, которым пользовались римско-католические священники. Они разбили образа, вынесенные из церквей, и даже осквернили надгробные камни.“

„Кати, это было настоящим кошмаром!“ — Он взглянул на часы.

„Понадобились годы молитв и изучений, чтобы понять правильное значение слов „праведный верою жив будет“. А эти два человека пытались заставить каждого проглотить свежую истину одним глотком. Но это не все!

Пока Цвиллинг и Карлштадт разбивали образа, а их последователи буквально забрасывали камнями священников у алтарей, из Цвиккау прибыли три самопомазанных пророка. Это недалеко от богемской границы. Эти люди объявили, что не нуждаются в Библии. Они полагались только на Святого Духа! По их словам, Царство Божие приблизилось, и приближение его настолько стремительно, что необходимо убить всех неверующих.

Такое заявление заставило взорваться нашего обычно спокойного друга Меланхтона!

Городской совет был так напуган, что меня попросили вернуться в Виттенберг. Опять это было против желания Фридриха Мудрого, который боялся, что меня сожгут на костре. Что мне было делать? Все еще скрываясь под именем Юнкера Йорга, я направился в Виттенберг. По пути я послал ему письмо. Сейчас я схожу в кабинет и принесу копию“.

Когда Лютер вышел, Кати распустила волосы, расчесала и подобрала их, связав узлом на затылке.

„Вот копия того письма, — сказал Лютер, вернувшись. — Я прочту тебе лишь отрывки“: