Рудый внимательно слушал наркома.

— Между прочим, во что обходится на Южной дороге коммерческая пудо-верста? — неожиданно спросил Дзержинский. — И еще вопрос: сколько теперь затрачивается рабочей силы, чтобы перевезти пуд груза на расстояние одной версты и сколько затрачивалось в 1913 году?

— Я не захватил с собой этих данных, Феликс Эдмундович, — ответил начальник округа.

Дзержинский чуть иронически, но добродушно усмехнулся:

— Не захватил… Эти цифры нам надо знать, как когда-то знали молитву «Отче наш». И на заданные мною вопросы необходимо со всей откровенностью дать рабочим конкретные и ясные ответы. Тогда железнодорожники Южной дороги поймут — они еще в приготовительном классе, их работа обходится государству очень дорого и поэтому низка зарплата. Тогда каждый рабочий осознает, еще не за что ни его, ни пас хвалить, надо еще хорошенько потрудиться, чтобы заработать на уровень жизни хотя бы 1913 года.

Утром, когда нарком приехал в НКПС, в приемной его ждал Керженцев. Войдя в кабинет, потрясая свежим номером «Правды», Керженцев воскликнул!

— Итак, нашего полку прибыло! Крайне рад, Феликс Эдмундович, что вы поддерживаете наше начинание — создание лиги «Время». Вы дали корреспонденту очень интересное интервью.

Нарком озадаченно посмотрел на него:

— О чем вы говорите?

— Вы еще не видели сегодняшнюю «Правду»? — И Керженцев протянул газету.

Феликс Эдмундович прочитал заголовок: «Проблема времени — проблема организации» и подзаголовок «Беседа с тов. Ф. Э. Дзержинским». Затем с досадой заметил:

— Я ведь отказался давать интервью на незнакомую мне тему. А корреспондент все-таки тиснул в газету.

Прочитав опубликованную заметку, Дзержинский уже спокойно, с некоторым удивлением проронил:

— Ничего… Пожалуй, что-то получилось… Как вы думаете?

— Я думаю, интересно, — ответил Керженцев. — Вы связываете борьбу за экономию времени с вопросом организованности нашего хозяйства, с повышением культуры труда. А почему вы удивились появлению интервью?

— Я отказался его давать.

— Феликс Эдмундович! Разве корреспондент выдумал все это?

— Так тоже нельзя сказать. Дело было вот как, — стал рассказывать нарком. — Сотрудник «Правды» пришел в ГПУ. Секретарь предупредил его, что я не смогу с ним беседовать, так как уезжаю на заседание коллегии НКПС. Выхожу уже одетый из кабинета, а он, оказывается, не ушел. Говорит, Мария Ильинична[34] поручила ему побеседовать со мной о лиге «Время». Отвечаю, что беседовать на эту тему не могу, так-как не знаком с нею и должен предварительно продумать вопрос. Сейчас же я еду на заседание коллегии наркомата. Корреспондент кивает головой в знак согласия, подаю ему руку и прощаюсь с ним…

Керженцев внимательно слушал рассказ, но в его глазах Дзержинский не видел удивления, будто все это уже ранее было ему известно.

— Простились мы, — продолжал нарком, — а корреспондент идет вместе со мной по коридору и быстренько рассказывает о лиге «Время», о ее задачах. Спускаемся вместе по лестнице, обменялись несколькими фразами. Выхожу из подъезда, киваю ему головой и сажусь в машину, смотрю — корреспондент протискивается за мной. Я, конечно, подвинулся, но меня сначала покоробила такая бесцеремонность. Однако тут же подумалось: «Видимо, не бесцеремонность, а просто профессиональная настойчивость газетчика. Редакция поручила ему побеседовать со мной, вот он и старается выполнить задание».

— Вы совершенно правы, Феликс Эдмундович, — горячо подтвердил Керженцев. — Настойчивость — абсолютно необходимое качество для газетчика. Могу это засвидетельствовать как старый журналист.

— Стал я с корреспондентом более разговорчивым. Обычно от Лубянки до НКПС езды минуты три-четыре, но тут, как на зло, у Мясницких ворот машине пришлось остановиться. Проходила какая-то большая воинская часть. Я тороплюсь, а газетчик, вижу, очень доволен этой непредвиденной задержкой, задает мне вопросы, что-то записывает. Но вот машина подъехала к подъезду НКПС и я снова попрощался с ним, полагая, что наш разговор — это лишь подготовка к предстоящей беседе. А он взял и сразу же тиснул в газету, не согласовав со мной.

— И вес же интервью в автомобиле получилось очень удачным. Молодчина этот Володин…

— Вот вы и выдали себя, — усмехнулся Дзержинский. — Даже фамилию корреспондента знаете и выгораживаете его. Я заметил, что вы ничуть не удивились моему рассказу. Теперь для меня ясно, что это вы его подослали. Договорились с Марией Ильиничной. Признавайтесь!

— Чистосердечно признаюсь, — шутливо поднял руки вверх Керженцев, — но не каюсь в этом «заговоре». Посудите сами: «Правда» при моем участии ведет кампанию «Борьба за время». Я знаю, у вас каждая минута на учете и именно поэтому важно было получить ваше мнение.

— Из-за вашего притворства я потерял около десяти минут, — с сожалением произнес Дзержинский. — Перейдем к делу — вашу докладную записку я прочитал.

— Ну и как? — поспешил спросить Керженцев, довольный, что разговор перешел на другую тему.

— План научной организации труда на транспорте составлен правильно. Но в своем выступлении вы пишете, что план намечен, как медленное развертывание работы по методу «Лучше меньше, да лучше». С этим ленинским тезисом я полностью согласен. Но «меньше», по-моему, вовсе не означает «медленнее». Поэтому на полях вашей докладной я и написал: «но не медленнее». Зачем нам медлить, то есть терять время попусту, ведь вы сами ведете кампанию за его экономию. Вы согласны с моим замечанием?

— Согласен.

— Хорошо, что вы включили в план предложение организовать на Северной дороге показательный, образцовый участок, где бы осуществлялись принципы НОТ. Если эксперимент себя оправдает, распространим этот опыт. Я хочу, чтобы этот показательный участок стал школой, в которую пойдут на выучку те, кто хочет создавать новый транспорт, чтобы он стал своего рода практически институтом путей сообщения.

— Имеются ли у вас дополнения к плану? — спросил Керженцев.

— Платон Михайлович! Вы теперь будете руководить научной организацией труда на транспорте. Я просил бы вас подумать вот о чем — какими путями нам добиться сокращения бесчисленных совещаний и заседаний. Совещаться, согласовывать вопросы, советоваться, конечно, нужно. Но ведь очень часто совещания превращаются в самоцель, в основное содержание работы и это — ужасно. Если бы кто-нибудь подсчитал, сколько совершенно ненужных, совершенно излишних совещаний и заседаний у нас проводится, без которых легко обойтись и которые понапрасну отнимают уйму времени, энергии и сил. Это какая-то эпидемия.

— Полностью согласен с вами, Феликс Эдмундович!

— Подумайте, что можно было бы предпринять… У меня в голове вертится «крамольная» мысль. Может быть, ввести такое правило? На каждом заседании первым пунктом обсуждать: нужно ли это заседание? Нельзя ли поставленные вопросы решить без заседания? А если все же никак нельзя, то хотя бы кого из присутствующих можно освободить от участия в нем.

Обсудив с Халатовым и Межлауком срочные текущие дела, нарком сообщил им, что собирается написать в Политбюро о состоянии топливной промышленности. И добавил:

— В начале мая была создана комиссия, но она не рассмотрела вопрос во всем объеме и положение топливного хозяйства по-прежнему внушает огромные опасения. И вот я снова бью тревогу, так как более всех заинтересован, ведь мы потребляем около половины добываемого угля.

— И более всех страдаем от непрерывного повышения цен на топливо, — заметил Халатов.

— Именно в этом корень зла, — подтвердил нарком. — В письме приведу слова Чубарова, члена президиума ВСНХ, который признается, что цены на топливо — «результат гадания на кофейной гуще». От решения же проблемы цен зависит судьба транспорта и не только транспорта…

— Неужели руководители ГУТа[35] не понимают, — сказал Межлаук, — что дорогой уголь не дает развиваться грузообороту и удорожает все изделия промышленности? А дешевый уголь ускорил бы темпы хозяйственной жизни страны. Близорукую политику проводит ГУТ.