Майна засмеялся.

— Я так рад видеть тебя, Меджа.

— Здесь? — с притворным удивлением спросил Меджа. — Ты, верно, шутишь, брат. Как мне ни приятно видеть тебя, но даже ради этого я предпочел бы сюда не попадать.

Майна уловил его шутливый тон.

— А что? У тебя был выбор?

— Какой там выбор!

Приятели разом засмеялись. Потом, вдруг посерьезнев, внимательно оглядели друг друга.

— Неужели это и вправду ты, Меджа? — спросил Майна. — Ну, и здорово ты, брат, возмужал. Наверно, в супермаркете теперь витамины кладут в продукты?

Меджа покачал головой.

— Кто их знает. Давно уж я не бывал в тех краях.

— Где же ты был?

— Ты уже задавал мне этот вопрос.

— Нет, серьезно, Меджа. Как ты сюда попал?

— Как? — Меджа пожал плечами. — В тюремном фургоне приехал. Догадываюсь, что таким же способом и тебя сюда доставили.

— Я серьезно спрашиваю, — сказал Майна.

— В таком случае покажи мне, где девятая камера. А потом поговорим. Времени у нас уйма. Меня ведь на полтора года сюда упекли.

Майна прочел на груди у Меджи цифры 9999 и покачал головой.

— Невероятно.

— Что невероятно? Думаешь, мне пришлось давать взятку, чтобы попасть в эту клетку?

— Ладно, пошли, — сказал Майна. — У меня тоже камера девять тысяч девятьсот девяносто девять, сокращенно — девятая.

Майна повел друга между бесчисленными побеленными зданиями. Их барак оказался в самом дальнем углу. Окон в нем не было — свет проникал только через маленькие вентиляционные отверстия под самой крышей. Внутри барака тянулся длинный коридор, по обеим сторонам которого расположились камеры. На двери в конце коридора красным мелом было написано: «9999».

В камере не было ни коек, ни другой мебели. Одеяла и матрацы лежали аккуратной горкой в углу. Вверху, на уровне вентиляционного отверстия, тускло светила лампочка. Зеленая стальная дверь изнутри не запиралась. Стены камеры, как и все остальное в этой тюрьме, были побелены.

— Вот это и есть паша камера, — сказал Майна и сделал жест рукой. — Логово самых отъявленных негодяев. Предназначено для рецидивистов. Как видишь, дверь здесь запирают снаружи. Рассчитано это помещение на девять человек. Ты будешь девятым. Не знаю, чего ты наговорил старому тюремщику, только вижу, что он тебя невзлюбил. Поэтому и поместил к нам. Не повезло тебе. Твой матрац и одеяло вот здесь. Того человека, который пользовался ими до тебя, неожиданно обвинили в убийстве и повесили. Будь как дома.

Меджа оглядел белые стены. Ему все же не верилось, что это — тюрьма, где предстоит просидеть такой долгий срок. Тюрьма ему представлялась совсем другой. А еще более странным было то, что он оказался в одной камере со старинным другом Майной. Это никак не укладывалось в голове. Но одно Меджа знал наверное: здесь он не чувствовал себя как дома. Он прошел в угол и сел на кучу одежд.

— Ты хромаешь? — спросил Майна. — Они били тебя, когда арестовали?

Меджа вздрогнул и в страхе обернулся назад. Ему снова почудился тот губительный гудок автомобиля.

Но позади ничего, кроме белой стены, не было. Майна заметил его испуг.

— Что с тобой?

— Ничего. — Мысли Меджи витали где-то далеко.

— Ничего?

— Да отстань ты! Расскажу потом.

Майна кивнул.

— Чуть не забыл. Полтора года — долгий срок, черт побери. Успеешь еще рассказать.

Меджа промолчал.

В этот момент, словно по уговору, в камеру ввалились сразу семеро заключенных. Увидев Майну и Меджу, остановились у самой двери.

— Ага, пришли, — сказал Майна. — А у нас новый сожитель. Мой старый приятель. Меджей зовут.

Люди встали в шеренгу и молча уставились на новичка. Арестантские формы придавали им сходство с бойскаутами, вышедшими на парад. Дверь камеры закрыли и заперли снаружи на засов. Никто не оглянулся, когда надзиратель открыл глазок и вслух пересчитал всех. Потом послышалось его бормотание и шум удаляющихся шагов.

Семерка, выстроившаяся у двери камеры, не двигалась. Люди стояли точно солдаты; расставив ноги, заложив руки за спины, они смотрели на Меджу.

— Так вот, Меджа, знакомься.

Меджа кивнул. Майна начал представлять ему арестантов по порядку, слева направо. Всякий раз, назвав чье-то имя, он либо низко кланялся, либо отдавал честь. Это прикладывание руки к голове пробудило в Медже далекие воспоминания. Оно напомнило ему ферму с ее лошадьми, коровами, свиньями и огородами; напомнило толстого хозяина, злого приказчика, тощего, как щепка, повара по имени Бой и стройного озорного парня Майну. Точно так же Майна прикладывал руку к голове и в те времена, когда хотел сгладить свою вину за очередную шалость. Сколько лет уж прошло с тех пор, а он остался все таким же.

— Первый слева — это Чеге, — объявил Майна.

— Два года за так называемое изнасилование, — сообщил Чеге. — Но я объяснял этому болвану судье, что она сама согласилась и…

— Второй — это Нгуги, — продолжал Майна, не дав Чеге договорить.

— Три года за грабеж с насилием, — сказал Нгуги. — Я рад, что у Майны на воле был друг.

Так, одного за другим, Майна представил всех семерых. Каждый, сообщая, за что и на какой срок его посадили, держался весело и непринужденно. Среди них не нашлось ни одного, кого осудили бы меньше, чем на год, по это никого, казалось, не огорчало.

— Девятый раз попадаюсь, и все за грабеж с насилием, — объявил один. — Теперь упекли на два года. Да еще палки. Если этот свинья тюремщик не пощадит, то боюсь, долго не протяну, и в десятый раз они меня уже не увидят.

Арестанты засмеялись, но Меджа не нашел ничего смешного в том, что человека то и дело бросают в тюрьму.

Стали разбирать постели, располагая их рядами на полу. Матрац Меджи оказался между Майной и Чеге. Он лег на спину и уставился на тусклую лампочку. Мысли вихрем кружились в голове. Он в тюрьме, это факт. И в одной камере с ним восемь арестантов. Похоже, что все довольны, жизнь за решеткой их устраивает. Интересно, полюбится ли она ему? В общем-то, если в тюрьме кормят, поят и ничего не требуют, а только держат взаперти и пересчитывают, как скотину, это не так уж плохо. Во всяком случае, лучше, чем на карьере, где ты обречен всю жизнь рубить камни.

Он оглядел потолок и степы, потом перевел взгляд на лампочку. Люди вокруг него тихо лежали, выжидая. Он почти физически ощущал это напряженное ожидание. И знал, чего они хотят. Они хотят знать его историю. Историю, которую очень нелегко рассказать. Он не мог решить, с чего начать, поэтому ждал, когда кто-нибудь не выдержит и начнет задавать ему вопросы. Но рецидивисты девятой камеры оказались терпеливее, чем он предполагал. Они молчали. Лежали на спинах, лицом к потолку и ждали, затаив дыхание.

— А что, разве здесь не раздеваются, когда ложатся спать? — спросил Меджа.

— Раздеваются? — усмехнулся Майна. — А мы здесь не спим. Просто лежим и ждем того дня, когда нас выпустят. Вот закроют все тюрьмы и отправят нас по домам, тогда, может, и выспимся.

Все нервно засмеялись. Меджа улыбнулся.

— Ну, хоть свет кто-нибудь погасил бы, что ли.

— Но тогда мы все пропали бы во мгле, — сказал кто-то.

Меджа шумно вздохнул.

— Это тюрьма, мой друг, а не туристский кемпинг, — напомнил Майна.

Меджа понял, что втянуть людей в посторонний разговор вряд ли удастся.

— А работать здесь заставляют? — поинтересовался он.

— Никакой работы, — ответил за всех Нгуги. — Только едим да лежим. Когда нас загоняют в камеры, всех пересчитывают. Легкая жизнь. Лучше, чем в отеле — платить ни за что не надо.

Наступило молчание.

— А ты что, боишься, как и я, работы? — спросил Майна. — Я думал…

— Нет, я не боюсь работы, — возразил Меджа. — Никакая работа меня не страшит. Ни один из вас даже представить себе не может, как тяжело я работал.

— Что же такое ты делал? Таким, как ты, здесь не место.

— Я попал сюда за грабеж, друзья мои. Но я не сразу начал грабить. Сперва я работал. Не как вы.