Взглянув в этот миг на его огромные усы, в которых застряли кусочки сырого мяса, я невольно отвел взор. К горлу подступила тошнота.

— У вас есть возражения, сударь?

Я пробормотал:

— Нет, совершенно… Как можно… Ведь это… это…

— Ну так в чем же дело?

Я пулей вылетел вон, стремительно пересек кровавую бойню и пустился наутек.

Вбежав в ближайшую кофейню, потребовал несколько чашек кофе и стопку бумаги.

Работа захватила меня целиком. Я писал, дав полную волю своей фантазии, не стесняясь в выборе выражений и оборотов, отбросив в сторону высокий стиль. Перо мое без всяких опасений смело изображало картины действительности. Я вживался в то, что видел и слышал в моем новом университете, ректором которого оказался мясник Фахда.

Как только очерк был закончен, я помчался в «Управляемые ракеты». Влетев в кабинет главного редактора, торжественно развернул перед ним свой труд и, задыхаясь от быстрого бега, сообщил:

— Вот моя новая статья.

Но он окатил меня знакомым презрительным взглядом.

— Прочитайте, пожалуйста, и скажите свое мнение, — умолял я.

Однако главный редактор был неумолим:

— Приходите завтра, тогда и скажу.

На другой день я снова направился в редакцию. Затаив дыхание, подошел к кабинету главного редактора. Едва завидев меня, он поднялся и радушно меня приветствовал:

— Ну, поздравляю, устаз. Почаще радуйте нас такими оригинальными находками! Я вас включил в редакторскую группу первого разряда. Отныне будете получать гонорар по высшей ставке.

Не веря своим ушам, я пробормотал:

— Да продлит Аллах ваши годы…

Тут главный редактор вручил мне свежую газету и указал на статью, напечатанную на видном месте:

— Вот она, ваша статья! Я изменил в ней лишь название. А вам придумал новое, более подходящее литературное имя — теперь будете им подписывать свои публикации.

Я взял газету и приступил к чтению.

«Мясник на бойне, или Муж «освежевывает» собственную жену на публичном танцевальном вечере. Блестящий пресс-репортаж писателя-юмориста устаза Фигляра».

…С этого дня вое изменилось в моей жизни: и жалованье, и образ мыслей, и литературный почерк — даже имя! Был Рафиу-д-Дином, стал устазом Фигляром!

Изменилось все!

Высохли слезы жены, умолкли ее вопли и причитания. Их сменил звонкий, радостный смех. Что же касается книжного шкафа, то я порвал с ним всякие отношения и повесил на него тяжелый замок. Расстался я и с аль-Мутанабби и с ибн Халдуном, и с аль-Джахизом[46], и с другими выдающимися умами. Да почиют они в книжном склепе своем! У меня нет больше необходимости прибегать к высокому авторитету этих гигантов мысли.

Отныне вечерами я лавирую между кофейнями, ресторанами и ночными клубами. Я танцую рок-н-ролл и вдохновляюсь в своем творчестве бедрами красавиц. Я охочусь среди столов питейных заведений за остротами и забавными выражениями, ловя их из уст шутников и их веселых подруг.

Хватит с меня тех злосчастных дней, когда я жил со скованным умом и отсталым мышлением, прозябая в безвестности.

Приветствую тебя, нынешний день! Теперь я иду в ногу с веком!

Загадочный поцелуй

…Абу Наср — сказитель времен Аббасидов[47] вел рассказ.

…Мне доводилось бывать у Мухаммеда бен Ясара аль-Язиди — одного из полководцев Харуна ар-Рашида, когда этому прославленному воину уже перевалило за семьдесят. Жил он уединенно в замке, стоявшем на высоком берегу Тигра, неподалеку от Багдада. Я изредка навещал его, и всякий раз мы с наслаждением предавались воспоминаниям о днях владычества Харуна ар-Рашида, скончавшегося до того лет за двадцать.

Однажды под вечер направился я к эмиру и нашел его в саду: он возлежал на парчовых подушках в тени деревьев и встретил меня улыбкой:

— А я только что собирался посылать за тобой, Абу Наср!

— Благодарю тебя, эмир!

— Садись!

Я опустился на подушку с ним рядом.

Вокруг нас из разинутых пастей медных львов били прохладные струи фонтанов. Не отрывая взгляда от одного из этих львов, эмир сказал:

— Я хочу поведать тебе необыкновенную историю, которая произошла со мной, когда я был помоложе. Загадка той памятной ночи и сегодня остается неразгаданной…

Эмир поудобнее устроился на подушках и достал из-за пазухи маленькую деревянную шкатулку, украшенную восхитительным персидским орнаментом; от нее исходил чудесный аромат. Я стал разглядывать шкатулку, восторгаясь тонкой работой мастера.

— Эту изумительную вещицу я нашел сегодня в старом шкафу, и она пробудила воспоминания о давно минувших днях — воспоминания, милые моему сердцу, несмотря на то что многое из того, что произошло тогда, так и осталось покрытым тайной.

Раскрыв шкатулку, я с удивлением увидел на дне ее два камня: яхонт и изумруд, между ними лежало сердечко из слоновой кости. Я вопросительно посмотрел на эмира.

— Яхонт или изумруд? — спросил он.

— Не понимаю тебя, господин мой!

— Ну, так слушай. Сейчас я расскажу тебе историю этих камней.

Сумерки быстро сгущались.

Некоторое время эмир сидел молча, прикрыв глаза, в позе глубоко задумавшегося, усталого человека. Я уж решил было, что он задремал.

Но тут он тихо заговорил:

— В тот вечер, двадцать пять лет тому назад, утомленный официальными церемониями, я сидел так же, как сейчас, наслаждаясь уединением и покоем после шумного дня. Я только что возвратился тогда из похода на запад, одержав ряд побед над византийцами. Вдруг ко мне робко приблизился слуга.

— Что тебе, Абу Зухейр?

Не поднимая глаз, он сказал:

— Одна особа просит допустить ее к вашей милости…

Я недовольно взглянул на него:

— Разве я не сказал тебе, что сегодня больше не принимаю?!

— Это — красивая девушка знатного рода, мой повелитель, и она очень настойчиво просит ее принять!

— Девушка непременно хочет меня видеть?

Я опустил голову и задумался:

— Ладно, впусти. Но смотри: горе тебе, если она явилась с пустячным делом!

Передо мною предстала изящно и богато одетая девушка. Лицо ее было скрыто полупрозрачным шелковым покрывалом.

Приблизившись ко мне, она грациозно поклонилась:

— Привет тебе, о эмир!

— Здравствуй! Садись!

Девушка опустилась на подушку против меня. Благоухание, исходившее от нее, затмевало аромат цветов моего сада. Под шелковым покрывалом угадывались пленительные черты.

Я сделал знак Абу Зухейру:

— Оставь нас!

Слуга исчез. Девушка продолжала молчать.

— Может быть, теперь луна соблаговолит явить нам свой лик! — сказал я любезно.

Она откинула покрывало с лица; оно оказалось прекрасней луны.

— Подойди ко мне, красавица!

— Я — служанка принцессы Яхонт, господин мой! Она послала меня к тебе с особым поручением.

Пораженный, я пробормотал:

— Ты говоришь о персидской принцессе Яхонт?

— О ней, господин мой.

Несмотря на тайну, окружавшую принцессу, мы в Багдаде все же знали о ней кое-что. Все только и говорили о ее дивной красоте, о том, что она живет в сказочной роскоши. Не было человека, который не попытался бы приподнять завесу таинственности, окружавшей ее, но всякий, кто дерзал домогаться руки принцессы Яхонт, вскоре убеждался, что она для него так же недосягаема, как орел в поднебесье.

Я улыбнулся:

— Принцесса знала, кого избрать своей посланницей.

Девушка смущенно потупилась.

— Чем же я могу служить принцессе?

После небольшой паузы гостья сказала:

— Ты должен оказать ей честь своим посещением сегодня ночью…