— Я никогда не оскорблял господина Шилда, напротив, очень внимательно обслуживал его и его жену, и они оба остались довольны предложенными мной коврами.

— Но вы хотели завести роман с его женой.

— А какое это имеет отношение к обслуживанию посетителей торгового дома?

— Дорогой мой, — директор выпрямился в кресле, — вы познакомились с миссис Шилд в отделе восточных ковров моей фирмы и обязаны оберегать установленные нами порядки.

Я сразу же решил покончить с этим разговором.

— Сэр, мне безразлично, каковы ваши порядки, своей личной жизнью я волен распоряжаться сам.

Сидящий напротив меня человек, остолбенел: вряд ли ему когда-либо доводилось слышать подобное от служащего.

— В таком случае считайте себя с этой минуты свободным.

— Как вам угодно, сэр.

Он склонил голову над блокнотом, написал что-то и протянул мне листок бумаги. Это было указание бухгалтерии выплатить мне двухнедельный заработок и еще недельный за увольнение.

— Простите, сэр, но у меня с вами договор.

Я вынул из кармана сложенную вчетверо бумагу и положил ее перед ним на стол.

— Очень необдуманно было заключать с вами такой договор, — выдавил он из себя и нажал кнопку электрического звонка.

Вошел управляющий.

— Почему вы заключили договор с этим господином на таких условиях? — спросил хозяин.

— Он большой специалист. Мы не могли принять его на других условиях, — объяснил управляющий.

— Вот как!

Хозяин был из числа тех, кто сам мало разбирается в делах, но быстро усваивает все, что касается выгоды.

Согласно договору, я получил жалованье за пять месяцев вперед и через два часа после разговора с хозяином навсегда покинул фирму.

Мной владело только одно желанье — увидеть Бинт-эль-Талиб. Звонить по телефону было невозможно, трубку мог поднять Шилд.

Я поговорил с одним знакомым продавцом из магазина и попросил его ради старой дружбы сообщить мне о миссис Шилд, если она подаст о себе какую-нибудь весть.

Спустя несколько дней я встретился с арабкой в ресторане-кафе «Константинополь». Оттуда мы отправились в китайский ресторан «Чоп-суи».

Мы уединились в отдельном кабинете, Бинт-эль-Талиб рассказала мне, как была удивлена, узнав от продавца, что я уже больше не работаю в магазине. Она, оказывается, и не подозревала о моем столкновении с мистером Шилдом. Когда в ту ночь мистер Шилд вернулся домой, Бинт-эль-Талиб спросила:

— Ты довез его до дома?

Он ответил:

— Да. Какой симпатичный молодой человек!

Узнав о том, что произошло в ту ночь на самом деле, дочь Талиба возмутилась:

— А я-то думала, что нахожусь в цивилизованной стране. Так могут поступать только в Аравии, где жену считают собственностью, товаром!

— Цивилизация — это лишь внешний лоск, Бинт-эль-Талиб, и здесь и там женщина — товар, с той лишь разницей, что на Востоке женщина — товар «ручной работы», а здесь — «машинной», таким образом, на Востоке она ценится вдвое дороже.

Я попросил Бинт-эль-Талиб не говорить мужу о нашем разговоре.

Она решительно сказала:

— Я больше не считаю Шилда своим мужём, но буду молчать до тех пор, пока не уйду от него.

Затем ее взгляд смягчился. Передо мной снова была добрая и нежная восточная женщина.

— Ты оазис для меня в этой пустыне, — прошептала она.

— А ты — освежающий родник в этом оазисе.

Наши руки сплелись, как ветви деревьев в саду…

Арабка каждый раз мрачнела, когда надо было возвращаться под кров продавца страусовых перьев.

Однажды она сказала:

— Мне кажется, что нашу землю освещает не одно и то же солнце, придет время, и ученые докажут, что на Востоке светит одно солнце, на Западе — другое.

— Нет, Бинт-эль-Талиб, повсюду светит одно солнце, это сама жизнь меняет его. Например, социалистическое общество делает солнце более теплым и ярким. Ведь когда смотришь на солнце из переулка, оно светит не так ярко, как в поле.

Арабка не соглашалась со мной и твердила свое, как ребенок.

Когда она уходила, на сердце становилось пусто и темно, но стоило ей появиться опять в назначенное время, вновь наступал рассвет и лучи солнца заливали горизонт.

Однажды, к моему удивлению, арабка пришла на свидание с саквояжем в руках. Она печально смотрела на меня, и я заметил в ней какое-то волнение. Затем она, немного успокоившись, взяла меня за руку и сказала:

— Ты никогда не опаздывал, но сегодня я очень боялась, что ты можешь не прийти.

— Что-нибудь случилось, Бинт-эль-Талиб?

— Я уезжаю.

— Куда?

— В Аравию.

Я принял это за шутку.

— Ах ты мой маленький арабский скакунок.

— Это не шутка, я действительно, уезжаю, билет в кармане. Идем, ты должен мне помочь в одном деле.

На все мои уговоры бросить мистера Шилда и остаться в Америке арабка отвечала отказом.

— Я не останусь в этой стране, — решительно говорила она.

Мы отправились в ломбард.

— Я взяла с собой один из своих бриллиантов и несколько платьев, чтобы заложить их и добраться до Аравии. Все остальное оставила Шилду.

Бинт-эль-Талиб с облегчением сняла с пальца кольцо и положила его перед ювелиром. Тот осмотрел бриллиант в лупу, взвесил его и, сняв очки, сказал:

— Тысяча долларов, срок хранения шесть месяцев.

— А если я хочу продать его? — спросила арабка.

Хитрый торговец снова одел очки, еще раз осмотрел кольцо, взвесил камень и ответил:

— 1500 долларов.

— Хорошо, я согласна, — тут же сказала Бинт-эль-Талиб.

Ювелир еще раз внимательно осмотрел кольцо, открыл кассу и отсчитал полторы тысячи долларов.

Прямо из ломбарда мы направились в порт. Бинт-эль-Талиб должна была уехать на французском теплоходе «Ла Турин».

Когда вдали показалось море, глаза арабки заблестели. Она была оживленна. Ее воображению рисовались далекие счастливые картины. Арабка посмотрела на меня сквозь набежавшие слезы и прошептала:

— Прощай.

— Прощай, Бинт-эль-Талиб, привет от меня Востоку.

Теплоход разрезал голубые волны Атлантики, унося Бинт-эль-Талиб на Восток.

А в это время мистер Шилд в большом магазине на Бродвее сбывал покупателям страусовые перья, не ведая о том, что самый ценный «товар», каким он владел, уплывал из его рук, и уплывал навсегда.

2. «Божественная комедия»

Управляющий фирмой положил телефонную трубку и сказал мне:

— Сейчас же отправляйтесь к мистеру Финклстайну, осмотрите там восточные ковры, которые нуждаются в чистке и реставрации.

— Хорошо, — ответил я.

Мне, специалисту по восточным коврам, приходилось бывать во многих богатых домах Америки, но у мистера Финклстайна, известного американского миллионера, я еще не был.

Особняк Финклстайна находился в аристократическом квартале, на самой вершине холма. Он утопал в зелени густых деревьев, кронам которых умелые руки садовника придали строго очерченную форму.

Не успел я войти в парк, как передо мной выросли два негра, охранявшие ворота. Я предъявил им карточку фирмы, и они пропустили меня. У входа в дом меня встретила молодая, красивая женщина. Белый передник и наколка на голове говорили о том, что она служанка. Я сказал ей о цели моего посещения. Молодая женщина проводила меня в гостиную, предложила сесть и, взяв мою карточку, удалилась.

Обстановка гостиной была богатая и в то же время простая. На видном месте стоял мраморный бюст мистера Финклстайна. У него было совсем молодое лицо.

Либо этот бюст был сделан еще в молодости мистера Финклстайна, либо он потребовал, чтобы скульптор изобразил его молодым, подумал я.

В камине сложена была горка поленьев. Все поленья одинакового размера, а за ними горела красная электрическая лампочка, создававшая впечатление пылающего очага. Из окон гостиной, сквозь листья деревьев, виднелись бушующее море и крыша соседнего особняка.