— A как же вам удастся уйти из дому?

— Я скажу ему, что еду в оперу, мистер Шилд не любит музыки, и поэтому не поедет со мной.

— Хорошо, позвоните мне, когда вам будет угодно, и мы условимся о встрече.

Бинт-эль-Талиб тепло пожала мне руку.

Когда арабские кони вихрем понеслись по песчаной дорожке ипподрома, глаза дочери Талиба загорелись. Она, как завороженная, затаив дыхание, следила за их стремительным бегом.

Один из скакунов остановился прямо против нас. Казалось, его горящий, печальный взгляд, устремленный куда-то в пространство, ищет родное, далекое небо. Внезапно конь заржал. Это был крик необъятной тоски, прозвучавший как песня.

— Бинт-эль-Талиб, как похожа ваша судьба на судьбу этого скакуна, — тихо сказал я арабке.

Когда закончились скачки, она захотела пойти вместе со мной поглядеть на коней.

Нас проводили к лошадям. Арабка обняла одного из коней за шею, гладила по спине, целовала в глаза. Конь, чувствуя ласку, терся головой о ее плечи и печально смотрел на нее.

Мы покинули ипподром. Я взял такси для миссис Шилд. Взволнованная, она с трудом прошептала:

— Благодарю вас, спокойной ночи…

— Спокойной ночи, Бинт-эль-Талиб, — сказал я и закрыл дверцу машины.

Через несколько дней миссис Шилд позвонила мне.

— Сегодня вечером я хочу пригласить вас к себе домой, мой муж выразил желание поближе познакомиться с вами, — сказала она. — Я была в «Константинополе» и купила кофе. Вечером сама заварю его для вас.

Я поблагодарил Бинт-эль-Талиб за приглашение и обещал прийти.

— Приходите, пожалуйста, точно, не опаздывайте.

— Когда мистер Шилд приходит домой? — спросил я.

— Обычно он бывает в семь часов.

— Хорошо, тогда я приду в шесть, если вы разрешите?

— You are so good, so good[37],— воскликнула арабка.

— А вы так ласковы со мной, — ответил я.

Еще не было шести, а я уже был на Манхеттене, спеша к дому миссис Шилд. Она сама открыла мне дверь и встала в дверях, как статуя.

Миссис Шилд была в легком длинном платье, стянутом в талии широким поясом.

— Хэлло!

— Хэлло!

Она закрыла дверь и пристально взглянула на меня. Я подошел к ней. Я был опьянен ее ароматом…

Мистер Шилд принял меня очень радушно, расспрашивал подробно о моей жизни, проявляя живой интерес ко всему, что я говорил. Это не могло не удивить меня, потому что настоящие американцы очень замкнутые люди, они редко интересуются жизнью других.

Видимо, он заметил мое удивление.

— Я долго жил на Востоке, — сказал он не без гордости, — и многому научился там.

— Неужели так долго, что восприняли наши обычаи, переняли восточные манеры?

Мистер Шилд принялся нудно, с мельчайшими подробностями, рассказывать о своих путешествиях по Востоку. Его рассказ был прерван появлением миссис Шилд, принесшей обещанный кофе в бирюзово-голубых чашках.

— Миссис Шилд, позвольте в этот вечер называть вас вашим настоящим именем.

— Пожалуйста, прошу мае.

— Бинт-эль-Талиб, это кофе — чудо, потому что оно приготовлено вашими руками.

Белые зубы арабки блеснули на смуглом лице. Мистер Шилд, видимо, остался доволен комплиментом, это было заметно по его глазам.

Он вынул из ящика письменного стола толстую пачку фотографий.

— Все эти снимки сделаны мною на Востоке.

Целых два часа мистер Шилд показывал мне фотографии, подробнейшим образом рассказывая, где и при каких обстоятельствах они были сделаны. Он показал мне даже фотоаппарат, которым снимал и который, как ни странно, был куплен не в Америке, а в Англии. Я умирал от скуки, но радушный прием, который оказал мистер Шилд, заставлял меня скрывать это, тем более что миссис Шилд взглядом просила меня быть внимательным к мужу. Обреченный на нудный разговор с мистером Шилдом, я задавал встречные вопросы, чтобы сделать ему приятное.

«Что вы говорите? Неужели вы тогда были в Каире? Сколько же времени вы там пробыли?» — и прочее в этом роде.

Особенно скучной была история пирамид, которую знает каждый школьник. Но из всего этого я заключил, что мистер Шилд не так уж глуп, а его стремления занять меня беседой я отнес за счет гостеприимства.

Я чувствовал себя в своей тарелке, ибо в этой стране, если гость неприятен, ему сразу же дают это понять, — качество, которое я высоко ценю в американцах.

Наконец в одиннадцать часов вечера я решился покинуть гостеприимный дом, порядком утомленный подчеркнутым вниманием к собственной персоне. Я в последний раз взглянул на арабку и заметил все ту же затаенную грусть в глазах.

Мистер Шилд любезно предложил подвезти меня на своем автомобиле. Напрасно я твердил, что не хочу утруждать его, он настаивал, а дочь Талиба взглядом просила меня не отказываться. Я согласился. Арабка простилась со мной в гостиной. Мы с Шилдом спустились во двор, где находился его гараж. Мистер Шилд сел за руль и повел машину. Как только мы отъехали, он умолк. Казалось, он исчерпал весь запас тем для разговоров.

Мистер Шилд гнал машину с бешеной скоростью. Я вынужден был деликатно напомнить ему нью-йоркские правила уличного движения.

— О каких правилах вы толкуете? — воскликнул вдруг он.

Голос его звучал странно, как будто говорил совсем другой человек. Он ни разу не взглянул в мою сторону. Покусывая сигару, Шилд неотрывно глядел на бегущую дорогу и прибавлял скорость. Сначала я спокойно отнесся к этому, но внезапно мне пришла в голову странная мысль: а что, если он не в своем уме?

— Мистер Шилд, зачем вам лишний раз платить штраф?

— Закон — есть закон, и нарушение его требует расплаты, — с загадочной интонацией ответил он.

Я промолчал в надежде, что сейчас нас остановит полисмен, чтобы оштрафовать, и я, пользуясь моментом, распрощаюсь с Шилдом.

— Вы хорошо знаете законы нашей страны? — сквозь зубы процедил американец после долгого молчания.

— Немного знаком.

Он нажал на тормоз, и машина со скрежетом остановилась.

«Что-то случилось с мотором», — подумал я и поспешил выйти.

Вслед за мной вышел мистер Шилд.

Мы стояли в полосе электрического света, и мистер Шилд был виден мне во весь рост. Он смотрел на меня зверем, его глаза налились кровью, зубы были стиснуты так, что щеки казались ввалившимися. Я понял, что на этом месте одного из нас ждет смерть.

В моем сердце закипел гнев, я понимал, что он считает меня чужаком, а себя истинным американцем.

— Измените свой тон! — вдруг сказал я.

— Ответьте мне, вы хорошо знаете законы этой страны?

— Я уже сказал вам, что немного знаю их.

— Немного — это недостаточно, их нужно знать хорошо. Кстати, усвойте и законы морали, — прошипел Шилд и злобно добавил: — Иначе эта штука мигом выучит вас.

Он вытащил из кармана револьвер и направил на меня.

— Я никогда не усвою вашу мораль, — сказал я.

— А я вас заставлю.

— Чего же вам надо от меня?

— Хочу, чтобы вы больше не встречались с моей женой. Мне было жаль ее, не то я пристрелил бы вас еще дома.

— И это все?

Он спрятал пистолет в карман и сказал:

— Гуд бай.

— Гуд бай.

Шилд сел в машину и уехал, а я направился пешком к станции городской железной дороги.

Неужели мистер Шилд сам себе кажется героем, думал я по пути.

На следующий день в десять часов утра в магазине появился мальчик, выполнявший у нас обязанности курьера, и подал мне визитную карточку хозяина фирмы. На ней было написано: «Прошу вас зайти ко мне».

— Где хозяин? — спросил я.

— В конторе.

— Спасибо.

Хозяин вежливо встретил меня и предложил сигару.

— Вы оскорбили одного из наших уважаемых клиентов, — начал он.

— Не помню, чтобы я оскорблял кого-либо из клиентов.

— Речь идет о мистере Шилде, торговце страусовыми перьями.