Достаточно было взглянуть на Хорста (это он взял на себя миссию уничтожения самолета), чтобы поверить в наше спасение. От сердца у нас отлегло, и мы продолжали маскироваться в кустах. Нам интересно было, что предпримут те, на вертолете.

Вертолет долго парил над горящими останками машины, потом кружил над лесом.

От гула мотора разболелась голова. Может быть, причиной этому была близость кубинцев, но мы, злобно бранясь сквозь зубы, проклинали шум. Наконец после длившегося, казалось, целую вечность осмотра местности они взмыли и исчезли в северном направлении.

— В путь! — распорядился я.

Но едва прошли мы с десяток шагов, как в страхе остановились. Не веря своим ушам, смотрели не мигая друг на друга. Где-то совсем недалеко от нас мяукала кошка. Мяуканье доносилось сверху: вероятно, животное застряло в ветвях, так как кричало испуганно, в отчаянии.

Раз кошка — значит, где-то поблизости селение. А мы-то вообразили, что находимся в глуши!

— Назад! — тревожно произнес Рикардо.

И тут я заметил в ветвях грифельно-серую с черным хвостом птицу.

— Вон кто мяучит! — указал я на птицу с невыразимым облегчением.

— Это просто-напросто дрозд-пересмешник! — тотчас узнал птицу Рикардо. — Я и не предполагал, что они даже сюда добираются из Флориды!

Да, это была обыкновенная птичка. Второй раз уже маленький пернатый звукоимитатор поиздевался над нами. Но я на него не сердился. Я был счастлив, что мяукала птичка, а не кошка.

Хорст, обозлившись, схватил палку потолще и швырнул в птицу. Конечно, не попал: птица уже упорхнула, испуганная и, наверное, возмущенная. Но ее кошачьего голоса мы больше не слышали.

Мы продолжали месить грязь, которая становилась все более густой и вязкой, с трудом вытаскивали из нее ноги.

Вдруг в вышине опять раздался рокот мотора.

— На этот раз уже не один, а несколько вертолетов. — Слух нашего опытного летчика тотчас же различил гул нескольких машин. Видеть их мы пока что не могли — в этом месте кроны кедров сомкнулись шатром над нашими головами, — но, судя по гулу, летело три-четыре вертолета. Значит, кубинцы насторожились.

— Ух, проклятые. Не хотят рисковать, — высказал ту же мысль и Хорст.

В самом деле! Вертолеты летали над чащей во всех направлениях. Хоть нас и отлично скрывали ветвистые вершины деревьев, мы еще глубже забирались в кусты, как только вертолеты оказывались над нами. Они летели так низко, что ясно различались человеческие фигуры на них и даже направленные дулами книзу пулеметы.

Это была охота за кровью. За нашей кровью.

Мы часами месили болото. Настоящее болото, с настоящими комарами и пиявками. Шедший впереди проверял длинной палкой глубину бурой жижи — мы боялись попасть в трясину. Вожак часто сменялся.

С болота подымались рои комаров, точно дым из заводских труб. Сначала столбы эти прорывались к небу, затем начинали стелиться вширь. Комаров все прибывало. Ощущение было такое, что мы идем среди жужжащего тумана. Только туман этот кусался, безжалостно кололся. Напрасно пристроили мы к своим шапкам сетки — маленькие кровопийцы выискивали щели и добирались до нашей кожи.

Пиявки развлекались несколько иным способом. Ноги, бедра были им недоступны. Эти места защищались ботинками и брюками, которые мы не снимали, помня об этих тварях. Но местами мы погружались в жижу по самый пояс, а то и грудь. Вот тут-то в мгновение ока они обнаруживали разрез рубахи, и, пока нам удавалось выбраться из ямы, с полдюжины пиявок до отвала напивались нашей крови.

Едва ли продвигались мы в час больше чем на полмили. Вдобавок лесная глушь и болото шли рука об руку, и нам приходилось прорубать проход в гуще ветвей и осоки.

— К югу! Только к югу! — шептал кубинец, с трудом дыша. — Полоски болотистой земли сравнительно нешироки, мы скоро выйдем к морю.

Очередь идти первым была за Хорстом.

— К морю, говоришь? — остановившись вдруг, переспросил он. — Ты сказал, к морю?

— Чего ты удивляешься? Не знал, что ли?

— Зна-а-а-ал… — протянул он так, будто вспомнил что-то неприятное, о чем не решается сообщить нам. — А какие у нас с вами дела у моря, скажите на милость? Мы ведь посланы с определенным заданием. Не так ли?

Вот он и высказался.

А ведь из нас троих никто не забыл об этом. Даже в горячке спасения жизни. Да разве могли мы забыть о том, что задание надо выполнить, притом любой ценой! Не так нас обучали! Но… Мы ведь тоже люди. Вон, даже Рикардо, которого на эту операцию вдохновляло более кровное, чем нас, дело, даже он и то подумал первым делом о сохранении жизни.

Заявление Хорста воскресило в моей памяти один давний разговор… В Шопроне связисты играли в кегли. После жарких состязаний осушались солидные кружки с пивом и шла оживленная беседа на международные темы. Кто-то заговорил о перевооружении немцев.

— Эх, чего там! — махнул рукой комендант поселка: кеглями он не увлекался, зато выпить кружку-другую пива за приятной беседой был не прочь. — Разве клика Аденауэра считалась когда-нибудь с немецким народом! Поверьте, немцам опротивела уже война!..

Дядюшка Йенэ, седовласый старший инспектор, прервал его:

— Плохо, браток, знаешь ты германскую породу! Среди немцев много еще таких, которым достаточно услыхать трубный звук, и они уже прядут ушами, как боевые кони! А дай ты им возможность маршировать, приклеившись друг к другу, и они уже на седьмом небе! К ним, поди, и ангел рождественский в мундире наведывается!..

«Неужели и Хорст из этих! — раздумывал я. — Стоит по колено в болоте. Последний кусочек шоколада съеден, добычи пока что никакой. Над головами — оснащенные пулеметами вертолеты, под ногами — трясина, впереди… кто знает, что нас ждет впереди? И он не желает идти к морю. А ведь море — это спасение! Узнать бы, что это! Отвага? Солдатская честь? Или просто ограниченность? Может ли быть, чтобы этот образованный человек был настолько примитивен, что не чуял грозящей опасности? Как назвать ту силу, которая сильней инстинкта самосохранения? Он, конечно, прав в том, что пока мы еще живы! Наш мозг еще работает, руки, ноги у нас — за исключением Рикардо — также целы. Но в конце-то концов нас для того и вышколили, сделали суперсолдатами, чтобы мы были боеспособными при любых обстоятельствах! Мне кажется, что надо найти синтез двух точек зрения. Остаться в живых и выполнить задание! Или, вернее, выполнить задание и остаться в живых!»

Я сражался с самим собой. Задание заданием, но жертвовать бессмысленно жизнью я не имел ни малейшей охоты.

Рикардо здоровой левой рукой нащупал в кармане карту.

— Буссоль! — распорядился он. После аварии он впервые принял снова командование.

— К северо-западу от нас находится бухта. Мы должны ее обогнуть. Вот тут, видите, — мы быстро окружили Рикардо, — где она наиболее глубоко врезается в тело материка, надо будет изменить направление — идти на запад. Мы должны проделать примерно сто пятьдесят миль, чтобы скрыться в горах Лас-Вильяс, А там уже…

— Совершенно верно! — кивнул Хорст. — Там нам уже море по колено!

— А с ним как быть? — указал я кивком на нашего пилота.

— Вот задача! — Немец почесал в затылке.

— Пойдет с нами! — решил Рикардо. — Что ему еще остается делать?

— Идет, ребята! Порядок! — Долговязый янки одарил нас такой улыбкой, будто мы вручили ему пригласительный билет на народное гулянье. — Я постараюсь не напортить вам своим присутствием…

Мне стало его жаль. Ведь у нас впереди тяжелейшая дорога и не менее тяжелое дело. Как же он, привыкший передвигаться по беспрепятственным воздушным путям, перенесет испытания земли, кажущиеся ужасными даже нам, закаленным суперсолдатам?

— Может быть, он как-нибудь доберется до моря? — предложил я нерешительно.

— Нет-нет, — оборвал он меня. — Одному нет спасения из этого ада. К тому же… — он пожал плечами, — я наемный солдат… Я ведь подписывал то же, что и вы. Помните?.. «Я, американский солдат, — цитировал он по памяти, — готов принять любое назначение в любую часть света и выполнить любое задание!» Я не являюсь каким-то особо примерным солдатом. Но — ежели на то пошло — мне заплачено, хорошо заплачено. За риск, за возможные непредвиденности, одна из которых теперь свершилась… Ну, так решено? Уговор есть уговор, даже если это плохо кончится для меня!