— Здоровяк! Гляди, выдержал три часа двадцать минут!

Голоса проникали в мое сознание как бы сквозь густое сито, откуда-то из другого мира.

Три часа двадцать минут? Мне это показалось вечностью!

— Ну что, будем говорить? — Надомной склонилась ненавистная физиономия штатского.

— Нет! Нет! Нет! — Мне казалось, я выкрикивал это, а на самом деле едва шевелил губами, и ему приходилось склоняться к самому моему рту, чтобы разобрать мои слова.

Он насмешливо скривил губы.

— Ах так?

«Что еще будет? И до каких пор это будет продолжаться? До каких пор?»

Меня несли — встать на ноги я не мог, — сознание возвращалось ко мне лишь постепенно.

«Все равно! Ничего не скажу! Негодяи! Негодяи!» Я знал, что рано или поздно выберусь отсюда. И тогда живьем не уйти от меня ни одному «эм пи»!

Я очутился в кресле в уютной комнате.

— Да, нелегкие часы вам пришлось пережить! Пожалуйста, кушайте и пейте! — За уставленным едой столом сидел незнакомый штатский.

— Ну, пожалуйста! — приглашал он меня еще любезнее. — Смелее приступайте! Составьте мне компанию,

У меня во рту собралась слюна, но этот трюк я тоже знал. Я хотел рукой показать, что не хочу, но мои рука бессильно упала.

Он сделал вид, будто принял это за согласие.

— О, мой бедный друг! Так измучить человеки! Ведь вы даже рукой шевельнуть не можете! — С этими словами он взял со стола блюдо, на котором лежал кусок подрумяненного мяса, и подошел ко мне.

— Угощайтесь! Или, если вы сами не в состоянии, я вас покормлю. Помочь? — Описав вилкой в воздухе дугу, он поднес лакомый кусочек прямо к моему рту.

Но я отвернул голову.

Он стал искушать меня душистым прохладным напитком. При мне опустил в стакан кусочек прозрачною льда. Когда я и от питья отказался, он, медленно смакуя, сам осушил стакан.

Увидев, что все его попытки напрасны, он прекратил поединок.

— Вы человек упрямый! Смотрите, не пожалейте! — сказал он на прощание.

Я ждал новых пыток. Но ошибся.

Меня провели в другую, еще более уютную комнату.

Отдых сделал свое, и я снова мог стоять на собственных ногах. Над столом, на стене, я увидел звездный флаг Штатов: значит, это официальное помещение. Я был встречен капитаном военной полиции.

— Сэр! — сказал он, после того как предложил мне есть. — Вы выдержали испытание. От имени верховного командования приношу извинения за все причиненные вам неприятности. Может вам будет легче от сознания того, что они означают окончание вашего обучения. И не какое-нибудь окончание, а отличное! От души поздравляю!

Он подошел ко мне и протянул руку. Я хоть и неохотно, но тоже подал свою.

— Я вижу, вы чуждаетесь меня. Вероятно, вы в обиде на нас, солдат военной полиции. А ведь и мы тоже только выполняем приказ. Не надо, не надо сердиться.

Он положил передо мной бланк.

— Прочтите. И подпишите этот лист, где сказано, что вам здесь не нанесли никаких оскорблений и что вы не намерены мстить никому из нас. Подпишите и можете считать себя свободным! Доставим вас в джипе в вашу часть, и дело с концом. — Он заметил, что я раздумываю, и тотчас достал свою авторучку. — Вот тут, тут напишите свою фамилию и номер вашей группы!

— Фамилию и номер группы? — Моя рука застыла, не дотянувшись до пера. Я отрицательно мотнул головой. — Ничего не подпишу!

— Ну что вы в самом деле дурака валяете? Не видите разве, что здесь официальное место! Вы находитесь перед лицом начальства! Именем министерства обороны приказываю: подпишите!

— Мною не распоряжаетесь ни вы, ни министерство обороны!

— Что вы говорите? — Его тон выражал живейший интерес. — А можно узнать, кто же, в таком случае, вами распоряжается?

Я не поддался на его провокацию. Я оставался непоколебимым и тогда, когда он стал неистовствовать и грозиться, что велит отвести меня обратно в застенок.

Впоследствии я узнал, что тех несчастных курсантов, которых удавалось разыграть «представителю министерства», в самом деле вернули к месту истязаний и снова принялись испытывать их волю железной бочкой, электрическим током, железным шкафом и прочими «прелестями» голгофы.

Мое же упорство принесло более «сладкие плоды». Меня вертолетом доставили до Педро, откуда я самостоятельно должен был пуститься в обратный путь по оккупированной «врагом» территории.

Я возвращался уже другим человеком. Горе было бы тому «эм пи», который попался бы мне на пути!

В «плен» меня взять им больше не удалось!

Глава одиннадцатая

Борьба с вьетконгом

Охрана авиационной базы Биен-Хоа немало удивилась бы, заглянув за занавески на окнах машины генерала Маккара. На комфортабельных сиденьях расположились молодые люди в штатском. Их было трое. Ничто, ровным счетом ничто, не выдавало в этих господах военных, да и возраст их не подходил для такой великой чести, чтобы генерал самолично послал за ними свою машину.

Однако часовые не видели, кто сидит развалившись за занавесками. К тому же для них достаточно было видеть машину и адъютанта рядом с шофером, чтобы ворота как по волшебству настежь раскрылись и раздалась команда: «Смирно!»

Приветствовали меня, Андраша и Джона Фирна, американца, с которым я познакомился еще в Форт-Брагге. Так он представился тогда, а как звали его на самом деле — один черт знает. Был он в звании лейтенанта и служил в учебном центре спецвойск. Он был назначен командиром нашей группы, направленной в Южный Вьетнам.

К этому времени я был уже сержантом первого класса. Хотя в южноамериканском военно-полицейском лагере меня измотали до полусмерти, обратный путь я преодолел и сдал выпускной экзамен. Наше «покушение» на генерала прославило нас и принесло свои плоды: меня и Сэма повысили. Великан, которого я в последний раз видел в смоляной бочке, вскоре успокоился. Оклад сержанта, трехнедельный отпуск, виски и женщины явились бальзамом для его больной души. Меня же и воспроизведение в сержанты не заставило забыть пережитое. Но размышлять об этом не было времени.

Отпуск свой я провел в кругу семьи. Мать обняла меня, поцеловала, ну и, конечно, прослезилась. Как ни удивительно, но она за все три недели ни разу не спросила у меня о проведенных вне дома месяцах. Только изредка — я это заметил — тайком изучала мое лицо. Что она искала на нем? Следы страданий, выражение жестокости, а может, старалась уловить признаки человечности? В то время газеты стали пописывать о нас. Заметки не ускользнули от внимания американцев. Но разве можно проникнуть в недра материнских мыслей? Я делал вид, будто ничего не замечаю, но чувствовал, что мать читает по моему лицу, как по открытой книге, о моей жизни и жалеет меня за мою участь.

Что до отца, то он держался совсем иначе. Он вдохновенно прижимал меня к груди, с пафосом говорил о нашей роли в защите свободного мира. В словах его сквозила гордость мной. Ему и в голову не приходило, что в глубине души я питаю отвращение к своему ремеслу. Скажи я ему об этом — он бы расстроился и осудил меня.

Братья обрадовались моему приезду, но пропасть между нами заметно расширилась. Они поздравили меня с достигнутыми успехами, с тем, что я их догнал на стезе науки. Но их мир — это было одно, а мой — другое.

Я очень любил и люблю своих близких и все же почувствовал чуть ли не облегчение, когда три недели истекли и подошло время отправляться назад, в часть.

Ну да что говорить! Все это ушло уже в область предания! Настоящее — Южный Вьетнам и Биен-Хоа. А будущее? А будущее кратко изложил нашей семерке необыкновенно энергичный, кстати тоже в штатском, генерал Маккар.

Наша команда будет состоять из семи человек — пока нас трое, остальных адъютант доставит позднее.

Итак, на лейтенанта Фирна было возложено командование, меня назначили его помощником. Задание было строго секретное и чрезвычайной важности с точки зрения американской позиции на Дальнем Востоке. Это все, что мы знали, явившись к генералу.