Четыре коня — как раз то, что докосил лазутчик! Правда, на людях у костра не видно красноармейских гимнастерок и фуражек… Переоделись!

— Вперед! Да поможет нам Али — сподвижник пророка! — Выдернув из ножен кривую саблю, мирахур замахал ею над головой! Конь под ним приподнялся на дыбы, заплясал на месте — и рванулся вперед.

Лутчеки с гиканьем и визгом, размахивая саблями, ножами, винтовками, поскакали нестройной кучей. Вымахав низину, стали развертываться полумесяцем.

Люди у костра заметили опасность и похватали ружья. Треснуло несколько выстрелов, один из лутчеков покатился на землю, еще под одним споткнулась лошадь.

Вытаращив глаза и пошевеливая колючими усами, пригнувшись над гривой коня, мирахур очутился позади лутчеков, которые, словно волки на отару, накинулись на людей у костра. Разгоряченный конь вынес мирахура прямо на человека в шелковом халате и персидской смушковой папахе конусом. Человек палил из маузера и что-то кричал.

— Вы куда? — сквозь шум боя донеслось до мирахура. — Что вы делаете? Мовламберды, опомнись, господин мирахур!.. Ведь это я, Файзулла!..

Тут только до взбудораженного сознания мирахура дошло: что-то неладно. Осадив коня, он привстал на стременах, помахал саблей.

— Погоди! Назад!.. — Но его никто не слушал. Лутчеки топтали конями поверженных у костра путников, гонялись за теми, кто пытался бежать, рубили наотмашь.

— Сто-о-ой!!! — заорал что есть мочи мирахур. — Стой, скоты! Кому говорю?! Наши это…

Но вот, наконец, на него обратили внимание. Всадники прекратили битву, и кое-кто, сойдя с коней, подбирал своих и чужих. Вдруг в стороне раздался топот, гиканье, выстрелы — подоспела обходная ватага во главе с онбеги. Сам мирахур выбежал им навстречу, расставив руки. Удивленного онбеги с руганью стянули с седла.

Боевой пыл у всадников медленно остывал. И никто не заметил, что в стороне, по склону бархана, проехал на взмыленном коне еще какой-то незнакомый одинокий всадник.

Шукур Дакавсыз судорожным рывком попытался высвободить руки, вдавленные в песок сильными руками Бехбита. Издалека заметив борьбу, к месту схватки прибежал Союн Сулейман. Он навалился лутчеку на ноги. Подоспевшие Мемик и Вельмурад связали пойманного, сняли оружие.

Лутчека обыскали. В поясном шве шаровар оказалась зашитой записка:

«Мирахуру Мовламберды Кайтак-мирэе.

Большевистский караван не пошел в пески. Оружие отправлено по реке, катером, в ночь на… июня. Возможны остановки вблизи Шахристана и выше по течению. Немедленно с отрядом выходите к Аму-Дарье, мобилизуйте дружинников. Не скупитесь в расходах. Обеспечьте доставку донесений мне.

Искандер-паша».

— Понял теперь, что к чему? — спросил Союн Сулейман Бехбита, прочитав вслух записку.

Они сидели на верблюжьей попоне чуть в стороне от каравана. Нурягды с Хайдаром раскладывали костер, готовили чай. Вельмурад ловил, чтобы стреножить, норовистого коня Шукура.

— Понял! — Бехбит сел к Союну ближе, поправил папаху на голове. — Тот самый Искандер-паша, которому писал… какой-то мерзавец, затесавшийся к нам…

— Да. Знаешь, кто это?

Бехбит покачал головой.

— Искандер-паша, политический советник эмира, командированный с чрезвычайными полномочиями к бекам Чарджуя и Керки, выдающий себя за турка, «добровольца в борьбе за веру», на самом деле британский разведчик капитан Саймон Мэллори Александер. Перебежчики из Бухары давно рассказали о нем… Молодой, но опытный и коварный, как фаланга. Значит, он где-то близ Чарджуя, и слежка за нами — дело его рук. Так же как и вооружение байских шаек под Керки. Эх, никого нельзя послать о Чарджуй, к военкому!..

Бехбит внимательно слушал, о чем-то размышляя. Наконец, улучив момент, спросил:

— Мы поймали двоих, посланных к этому Искандеру и от него. У обоих записки. А почему они на словах не передают? Ведь такие короткие донесения…

— Чудак ты! — Союн Сулейман хлопнул парня по плечу. — Разве эти лутчеки, наемные убийцы — единомышленники Искандера-паши, эмира и беков? Что между ними общего? Разве они борются за одно и то же? У лутчеков одна цель — награбить побольше пли продаться кому подороже. Искандер-паша их отлично знает. Потому и требует письменных донесений… Но, как видишь, и прогадывает!

— Этот предатель, что у нас завелся, тоже пишет бумажки.

— Этому другого выхода нет.

— Слушай! — Бехбит подскочил на месте, скуластое усталое лицо осветилось улыбкой. — А что, если мы эту записку Искандер-паши отправим мирахуру? Пусть ловит нас на реке!

— Вот это мысль! — Командир живо обернулся к нему. — Но кого пошлем? Тебя они знают…

— Вельмурада пошлем.

— Помни: предатель среди нас!

— Только не Вельмурад!

— Рискнем, значит? — Союн Сулейман пристально глянул прямо в лицо своему давнему приятелю.

Тот выдержал взгляд. Оба они отвечали за успех дела: один — перед советской властью в лице военкома, другой — перед народом, восставшим против угнетателей.

— Давай прежде опросим этого басмача, — сказал Бехбит. — Выведаем, о чем они там еще не написали.

— Мемик, — громко позвал командир. — Тащи сюда задержанного!

Мемик сидел с винтовкой в руках на холмике, у подножья которого лежал связанный Шукур. Данавсыз. Временами слышалось, будто они о чем-то переговариваются. Услыхав окрик командира, Мемик встал. Потом довольно громко проговорил:

— А ну, подымайся, падаль! — и ударил пленника прикладом.

Тот тяжело поднялся на ноги и вдруг нагнулся, схватил горсть песку и, кинув в глаза Мемику, побежал к своему коню. Руки у него оказались несвязанными — каким-то способом он перетер или порвал ремень, стягивавший их. Добежав, лутчек из седельной сумки выхватил нож, нагнулся, чтобы обрезать путы на ногах коня, и в этот миг прозвучал выстрел.

— Не стреляй! Живого… — успел только крикнуть Союн. Но поздно. — Мемик опустил винтовку, лутчек лицом вниз бился на песке.

Бехбит кинулся к нему — казалось, смертельно раненный Шукур Данавсыз хотел что-то сказать.

— Он… этот… эт-т… — пробормотал Шукур, когда Бехбит приподнял его за плечи. Глаза у лутчека остановились, остекленели.

— Что же ты сделал?! — в отчаянии закричал Мемику Бехбит.

— Ну, подумаешь, — с деланным безразличием ответил Мемик. — Одним негодяем стало меньше. Ты же видел: он бежать хотел…

— Красноармеец Мемик Хатачм-оглы, — строго сказал командир. — Неправильно поступили! Убивать пленного не было необходимости. Погорячились во вред делу.

— Виноват, товарищ командир! — Мемик с глуповатым лицом вытянулся в струнку.

Союн махнул рукой: горю не поможешь…

Через некоторое время, когда все пили чай у костра, а Вельмурад стоял в дозоре, к нему подошел командир:

— Товарищ Вельмурад, получите задание. Опасное и ответственное! — Союн Сулейман очень пристально глянул в глаза красноармейцу, в самые зрачки: лицо Вельмурада не дрогнуло, не напряглось. Особой радости он тоже, казалось, не испытывал.

— Слушаю, товарищ командир, — просто сказал он.

«На этого положиться можно!» — в мыслях отметил Союн. Коротко изложил бойцу задание. В заключение сказал:

— Выезжайте немедленно. Вас сменит Нурягды.

Вельмураду для маскировки пришлось сбросить гимнастерку, облачиться в старенький халат и папаху Хайдара-водоноса; тому отдали одежду, снятую с убитого лутчека. Сев на коня Шукура Данавсыза, Вельмурад-мерген отправился в путь. С гребня бархана махнул на прощание друзьям рукой.

Лутчеки мирахура и тс, кто остался в живых из сопровождавших караван, понемногу приходили в себя. Тем временем Вельмурад, привлеченный шумом и пальбой, успел незамеченным подъехать совсем близко, разглядеть все происходящее и снова укрыться за барханом. Отсюда было хорошо видно и слышно все, что происходило в низине.

Мирахур, спешившись, все еще удивленно таращил глаза на человека в шелковом халате, с маузером, постепенно узнавая в нем Файзуллу, служившего хранителем имущества у кушбеги — первого министра Бухарского эмирата. Файзулла, оправившись от смертельного испуга, накинулся на мирахура: